Я поздравляю всех, кто это помнит

Это был апрель 1967 года - нас принимали в пионеры.

Он был жутко холодным. Ясным до рези в глазах и арктически ледяным.

Мать старательно наглаживала синие брюки с намёком на выклянченный через вопли-сопли «клёшик», пошитые в военном ателье из отреза, выданного отцу для парадки.

Белую рубаху, гремящую от крахмала. И галстук — шёлковый алый треугольник, обмётанный по краям нитками «в цвет».

Утюг со стальной «подошвой», который я двумя -то руками еле-еле мог поднять, важно шипел, заволакивая комнату влажным туманом пара.

Я сидел, закаменев, на диване, в сатиновых трусах, новых нитяных носках и белой маечке. Нюхал тоже новые, чёрные, блестящие кожаные ботинки — не сандалии какие-нибудь дворовые...

Меня сегодня принимали в пионеры. Торжественно, в Доме Офицеров.
Вся та официальная часть у меня почему-то напрочь выветрилась из сердца, из души.

Запомнилось одно — как летел домой, не касаясь земли, в распахнутом драповом пальтишке коричневом. Как вились обжигающим огнём вокруг лица и шеи языки алого пламени.

Как сел потом между девятым и восьмым домом, куда недавно переехали, на высокий канализационный люк. И сидел, сидел, не понимая, не чувствуя, что уже посинел от холода. Смотрел на небо синЕе отцовской «диагонали», бешено летящие по нему облака неизвестно куда, на ботинки, яростно отражающие носками солнце до дрожания слёз в глазах.

Я не думал ни о Ленине, ни о пионерах — просто сидел и тихо радовался своей жизни, которая вся была впереди. Под этим небом, на этой земле...
И я поздравляю всех, кто это помнит, Я поздравляю вас с разноцветными картинками нашего детства из волшебного фонаря памяти. Детства, которое у нас никто и никогда не отнимет.