Наталья Андрейченко, она же Мэри Поппинс и Люба из «Военно-полевого романа», — актриса, ставшая звездой не только на родине, но и в США. Она снималась вместе с другими звездами Голливуда, была знакома с Майклом Джексоном, встречалась с далай-ламой, а потом открыла в Мексике свой собственный Духовный центр. Во второй части беседы с «Мослентой» в преддверии выхода ее автобиографической книги Наталья рассказала, чем отличаются съемки в России и за океаном, как справиться с завистью молодых коллег и что сказал ей далай-лама. Ниже — ее монолог. Про русскую девочку в Голливуде и Майкла Джексона В 1990 году я впервые оказалась в США. Тогда Майкл Джексон получал American Cinema Award. Он был совсем молодым — 32 года. Награду ему присудили за всю ту огромную работу, которую он к тому времени уже сделал. Мы приехали вместе с Максимилианом Шеллом (австрийский актер, режиссер, продюсер, обладатель «Оскара» за роль в фильме «Нюрнбергский процесс», второй муж Натальи Андрейченко — прим. «Мосленты»), потому что на эту премию его сестру Марию пригласила Лиз Тейлор. Они были очень близкими друзьями. Так что мы туда поехали все вместе. Просто представьте. Маленькая девочка из России, из подмосковного Долгопрудного, приезжает в Голливуд. Ее встречают в отеле «Беверли-Хилтон». Она прилетает, через два часа, помывшись и одевшись, спускается с мужем вниз… И тут Лиз Тейлор кричит: «Обнимашки?» А рядом — буквально трепещущий Майкл Джексон. Невероятно чистый человек. Он, как и я, всех боялся. Руку мне тогда протянул, нежную, теплую такую. Я ее долго держала, потому что с ума просто сходила, какой он хороший человек. Прямо сердцем чувствовала. А он… Будто бы не защищен вообще, будто бы без кожи. У него было абсолютно открытое сердце. И Макс, тоже человек, который очень хорошо чувствует людей, сказал, что такой энергетики никогда в жизни не чувствовал. Максимилиан поступил очень сильно. Тогда мы, конечно, тоже были вписаны в лист изгоев. Мой муж заплатил бешеные деньги за последнюю страницу главного журнала Голливуда, чтобы опубликовать там открытое письмо общественности о том, как ему стыдно за прессу, за мир и вообще за всех. Это было очень серьезно. После этого письма все обрушились уже на Макса и стали писать про него всякие гадости. Но он сказал то, что должен был. Про вид на бриллиантовую шкатулку с вершины горы Во время нашего первого приезда в Голливуд я была просто ошеломлена. Мы поднялись на гору над городом. Я смотрела на Малхолланд-драйв, на Беверли-Хиллз, где мы потом жили. Передо мной открылась вся бриллиантовая шкатулочка с этими переливающимися домиками, от которых просто шел свет. Я стояла на вершине и видела все это до самой бесконечности. Я даже заплакала… Был декабрь, а меня касался теплый-теплый ветер, гладил по щечке. Я стояла в каком-то полутрансе. Такими были первые чувства. А потом там началась наша жизнь, и это уже совершенно другая история. Но тогда я сказала Максу: «Езжай обратно, играй своего Гамлета. Я на премьеру приеду, а пока что поживу с детьми здесь». Я была уверена: это моя точка. Про российских актеров и уставшего Кончаловского Я очень хорошо помню, как Андрей Сергеевич Кончаловский признался мне, что он очень устал. Это было давно, и я очень испугалась, когда услышала от него эту фразу. Я тогда не понимала ее. Устал он от русских актеров. Все потому, что они как дети. Во-первых, они приходят на площадку не готовыми, не знают текста, не понимают, как и что играть. Они вообще ничего не понимают. Нужно вовлекаться в них от начала и до конца. Кончаловский мне тогда сказал: «Я люблю американских актеров. Они приходят на площадку и работают там, как самоиграющая машина. Ты командуешь: “Начали!” — и ничего не объясняешь, только точки показываешь, где начинается и заканчивается сцена. И они работают. Все делают с первого раза». У нас же всегда посмешище, а не кастинг. Не так давно у меня были очередные пробы. Я же все время прилетаю сюда, потом улетаю. И вот я, молоденькая девушка определенного возраста и статуса, прихожу на эти пробы. Вместе со мной — три артиста, трое мужчин. Они очень известные, красавцы, звезды, получают большие деньги. И ни один не знал ни слова. Они учили все прямо там, а я работала для них попугаем, постоянно повторяя свой заученный текст. Меня начало прямо трясти от несправедливости. Я бы ушла, но потом опять скажут, что с Андрейченко невозможно работать. Ну, наверное, нельзя. Она — профессионал. Она хочет, чтобы люди приходили на работу подготовленными. Что в этом такого сложного? Про Ирину Скобцеву, Алексея Петренко и батарею Никогда не забуду. Звоню любимой женщине, моей учительнице и подруге Ирине Константиновне Скобцевой. У нас с ней был постоянный контакт. Просто очень любили друг друга. И вот я спрашиваю у нее, что она делает, и слышу: «Да вот сижу, ручки грею у батареи. Ой, тебе Леша Петренко привет передает. Он тут тоже рядом со мной сидит на корточках, ручки греет». Я в ужасе спрашиваю, что они делают у этой батареи, а она мне отвечает: холодно на улице, так что в перерыве между съемками греются как могут. Я тогда заплакала. Три часа дня. Они в какой-то подъезд погреться зашли. Дело было лет семь или восемь тому назад. Петренко ушел в скором времени. Про вампиров в кино и на съемочной площадке Никогда не забуду момент, когда меня в первый день привезли на съемочную площадку фильма «Нежить, или современные вампиры». Актеры там снимались очень известные, например Ким Кэттролл, сыгравшая Саманту в сериале «Секс в большом городе». Там же был и оскароносный Род Стайгер, Наполеон из «Ватерлоо» Бондарчука. В общем, были все звезды, какие только можно. И мне на съемках сначала дали не вагончик, а малюсенькую комнатку, может быть, метра три, если не меньше. Работа у нас была продолжительной. И вот ровно через три дня я снова приезжаю на площадку, а у меня уже стоит трейлер — огромный, десять на два метра примерно. И на нем надпись — «Наталья Андрейченко». Я обалдела. Это был самый большой трейлер на площадке, а у меня была не главная роль. Главная была у Каспера Ван Дина. Он в то время был молодой звездой номер один. Ему было 27 лет, мне — 42 года. В какой-то момент я подошла к нему с предложением по поводу одной из сцен. Я сказала ему: «Каспер, нам нужно чуть-чуть поменять текст, чтобы это существенно лучше прозвучало, чтобы было более трогательно». Он посмотрел на меня с таким презрением и ненавистью… И ответил: «Знаете что? Посмотрите, какой у вас трейлер, и заткнитесь по поводу переписывания текста!» Он меня ненавидел, он ужасно ревновал. Вот только я так и не знаю почему. Даже в кадре он всегда пытался выйти так, чтобы закрыть меня. Это было настолько смешно, что в результате стало ясно: нужно принимать меры. Я отправила своего менеджера в магазин, чтобы он нашел мне индийскую одежду с звенящими украшениями — зеркальной мишурой, отражающей свет. И вот — общая сцена, вампиры снова собираются и куда-то едут в роскошном «Ягуаре». Каспер снова выдвигается вперед, полностью закрывая меня, и тут раз — золотое крыло. У всех шок. Это отлично смотрится в кадре. И тут режиссер Ричард Элфман, наш Рик, понимает все. И просто начинает смеяться. Про княгиню Низамову и голливудскую точность В сериале «Доктор Куин, женщина-врач» я играла русскую княжну Низамову. Итак, 1892 год. Низамова, русская принцесса, ясновидящая, спускается из поезда под бархатным зонтиком. Она приезжает и меняет судьбы всех людей в городе, как Мэри Поппинс. По утрам у нее сеансы. Она рассказывает всем прошлое и будущее, вызывает духов, которые просят прощения у живых, и так далее. А потом опять берет зонтик и снова исчезает в поезде. Мне в то время не приходилось спать вообще. Съемки шли с восьми утра до восьми вечера, потом нужно было снять с себя костюмы, смыть грим. До места, где я жила, — час езды. Домой я попадала в десять часов вечера, пока душ, пока что-то еще — было уже одиннадцать. При этом встать нужно было не позже трех, а лучше в 02:30, чтобы ровно в четыре утра выехать из дома, потому что в 05:03 и ни минутой позже я должна быть в вагончике у гримера или у себя. Все было строго. Там был секьюрити, который записывал, во сколько ты приехала. И ровно в восемь утра у твоего роскошного вагончика появлялся еще один секьюрити, из частной охранной фирмы. Он открывал дверь и помогал тебе выйти, чтобы твое роскошное платье в одно место не слилось… и все, ты идешь в кадр. У нас ты выходишь из вагончика и вступаешь в грязь. Никто в этом не виноват, я все понимаю, таковы условия. Но ведь можно же по-другому! Это же наше время, за которое продюсеры платят бешеные деньги! Где вся организация процесса? Где менеджер, который объяснит всем, что и как надо делать, поставит все на свои места? Там, в Америке, тебе дают руку, ты прямо обнимаешь этого человека, чтобы спуститься, и идешь очень медленно, чтобы все было хорошо. На площадке ты оказываешься в 08:07. У тебя никто не спрашивает ни про текст, ни про что еще. Никого ничего не интересует. Тебе дают точки, где начинается действие, через что проходит и где заканчивается. Ровно в 08:09 звучит команда «Aсtion!», и идет съемка. Про «Петра Великого» и чашечку кофе Я вспоминаю съемки мини-сериала NBC «Петр Великий». Это было совсем давно, в середине 80-х. Бюджет был 30 миллионов долларов. Это было сравнимо с «Войной и миром» Бондарчука или «Клеопатрой» с Элизабет Тейлор. Там снимались такие звезды, как Максимилиан Шелл. Он играл самого Петра I. Конечно, его вызывали на грим попозже — где-то в 06:30 утра. А маленьких плебеев вроде меня, хоть я и играла русскую царицу Евдокию Лопухину, вызывали к трем часам утра. Нас гримировали, одевали, а потом мы сидели и ждали, пока будут готовы главные звезды. Да, это 03:30, очень рано. Но ты приходишь, и уже все готово. Тебя встречает итальянский гример с роскошной улыбкой и говорит: «Вам капучино, сеньора Наташа?» Ты отвечаешь, что лучше бы эспрессо. И слышишь: «О, конечно, си-си-си! Э белло! Эспрессо, сеньора Наташа!» Понимаете? Тебя там уже ждут с чашечкой кофе. Я сейчас заплачу. Про встречу с далай-ламой Мой учитель, Ринпоче Богдо-гэгэн IX (глава Ассоциации буддистов Монголии —прим. «Мосленты») направил меня на встречу с Далай-ламой XIV. Его святейшество — удивительный дух, невероятный. Когда ты рядом с ним находишься, его поле будто тебя в себя забирает. Но одновременно он держит нить — ты чувствуешь, что должен повиноваться. Есть забавная история. Когда еще Далай-лама XIV и Богдо-гэгэн IX были в Тибете, мой учитель приходил к его святейшеству в гости. Он был старше далай-ламы, и родители его святейшества вставали на колени. Далай-лама даже начинал ревновать. Для него Богдо-гэгэн тогда был таким же ребенком, его другом. Но в то время он уже был признанным перевоплощением своего предшественника, а его святейшество — еще нет. Бог един, это просто религии разные. Я об этом знала с девятилетнего возраста. В общем, ни одного посвящения мне далай-лама не дал. Про Духовный центр в Мексике и берег Карибского моря Я не знаю, откуда про меня идут сплетни, что я продала свой мексиканский Центр. Он был. Он будет опять. Все остальное — неправда. Я открыла свой Духовный центр, долго держала его, а потом закрыла. Вот и все. Я очень серьезно думаю открыть его снова, но это сложно. Я поняла, что мои встречи с людьми могут быть только индивидуальными, но мне самой всегда больше нравились группы по пять-семь человек. Люди приезжали, постепенно вливались в это место, где никого нет — только шелест пальмовых веток и шорох удивительного Карибского моря. Это место, где ты никого не можешь встретить на пляже. Ты ощущаешь себя на необитаемом острове, где с одной стороны — море, а с другой — джунгли до самого горизонта. Это место лечит само по себе, и там великие знания, мудрость просто так летают в воздухе. Но приходили те, кто не мог подключиться ко всему этому. Они не могли открыть сердце, осознать, что именно оно — повелитель, а ум — всего лишь слуга. Все, что они говорили, было от ума, а не от интуиции. Их было очень много, и я поняла, что нужно сохранить себя, а не тратить на тех, кто не хочет и не должен что-то познавать. Нужно было что-то изменить. Я думаю, что именно. Возможно, нужно сделать все это вообще онлайн. Я ненавижу это все, я ничего не понимаю в технике. И слабо себе представляю, как вообще сделать что-то, подобное моему Центру, вообще онлайн. Как психолог таким образом работает, я еще могу понять, но вот это… Такие вещи все равно требуют личного присутствия хотя бы иногда. Про то, как рождалась книга Я могу одно сказать про Мексику. Место это такой силы, что не передать словами. История моей книги — это его чудо. Поначалу я связалась с большим издательским домом. Приехал человек, я отвечала на его вопросы, он записывал. Я так работала долго. У нас было четыре или пять встреч, каждая — по шесть часов записи на диктофоне. Потом я ему говорю: «Покажите, что вы обо мне написали, что там получается». И вот я читаю. Все очень хорошо звучит. Вот только там не Наташа, это вообще не я. Такое чувство, что там сидит какая-то другая умная женщина и дает интервью. Я так испугалась! Но мне нужно было написать книгу, я это чувствовала. Но не понимала, как это сделать. Я постоянно об этом думала, просила дать мне ответ. И вот, как сейчас помню, это было 8 декабря. Я вошла в свой любимый домик, очень простой, построенный пирамидой, с крышей из мягкой и пушистой травы, где все дышит, ведь сзади — сад, а рядом — море. Я села там… и будто бы услышала: «Телефон-то возьми!» Телефон был в другом доме. Я пошла за ним, совершенно не понимая, что происходит. Взяла в руки, не зная, что с ним делать, начала листать приложения. Мне 67 лет, ничего не понимаю во всей этой технике, не разбираюсь. И вот на последней странице вижу рекордер. Я не знала, что в телефоне есть кнопка звукозаписи. Для меня это было открытие. И вот я нажала эту кнопку и начала свою книгу… Из домика я вышла со слезами и тогда даже не осознавала, что все это случилось в день рождения Максимилиана. Книга была создана ровно за 40 дней — с 8 декабря 2023 года по 18 января 2024 года. Это все, что собиралось столько лет, чтобы быть отданным людям. Потому что по-настоящему твоим является лишь то, что ты отдал.
