Геннадий Харитоненко: «Просто я в рубашке родился»
Учился Харитоненко в Сызранском высшем военном авиационном училище. Оно тогда было единственным высшим на весь Советский Союз. Когда закончил учёбу, не захотел быть инструктором, мечтал о настоящем деле. Начинал службу в Забайкалье, а условия там суровые, не зря туда декабристов ссылали. Потом служил в Приволжском, Туркестанском, Прикарпатском, Северокавказском военных округах.
На вопрос, что запомнилось больше всего, отвечает:
– Врезался в память Чернобыль. Вертолёт летел прямо на реактор, потом зависал над ним и сыпал вещество, которое могло приглушить действие плавящегося реактора... Конечно, это было тяжело и физически, и морально. Но первым был Афганистан. И как забыть, когда борт подбит, ты сел на вынужденную посадку, а тебя окружают «духи»?
– Где это случилось?
– Севернее Кандагара. Горы, высота, и на ней находилась тюрьма. Боевики взяли в плен наших бойцов и держали в ней. Хороший укрепрайон, наша пехота никак не могла подойти к ним. Попросили нас помочь. Сложность заключалась в объекте, по которому надо было бить. Это здание из двух подъездов. В правом – наши пленные с охраной. В левом – их пехота, два танка, БТР. Нельзя попасть по правой части здания, где наши, работать надо ювелирно. Начинаем работать по этой тюрьме неуправляемыми реактивными снарядами, НУРСами. У меня четыре блока с ракетами. Одно нажатие – и восемь ракет ушло. По технике безопасности, ракеты нужно выпускать по объекту с расстояния не ближе полутора километров, но тут мы приближались на 800 метров, чтобы быть более точными. Пока мы бьём, пехота подходит. И вот очередной вылет. Отработал, вышел, возвращаюсь на аэродром. А работали мы двумя экипажами, я был ведущим, Вова Борисов ведомым.
И вдруг авианаводчик на земле, наблюдая всю картину боя в воздухе, мне сообщает: «Ноль девяносто, ты горишь!» У меня был лётчик-штурман Коля Окрут, мы с ним определили по топливомеру утечку топлива. Душманы пробили вертолёту всё брюхо из ДШК, крупнокалиберного пулемёта, в том числе топливный бак. Керосин хлещет, распыляется в воздухе и тянется за нами шлейфом. С земли кажется, что он горит. Сажусь на вынужденную, чтобы осмотреться и понять, что с машиной. Выпрыгнул на землю, и тут «духи»! Совсем близко, на расстоянии метров 500-800 идут на нас цепью. Упал возле борта и вижу фонтанчики пыли рядом – пули ложатся. Они уверены, что вертолёт подбит, поэтому идут спокойно, постреливая с бедра. За голову лётчиков им очень хорошо платили. Вот «духи» довольны, идут за добычей, предвкушают массу удовольствий.
Но вертолёт-то не горит, это они крупно ошиблись. А я обязательно оставлял пару залпов на обратную дорогу. Прыгаю в кабину, отрываюсь от земли метров на семь-десять, зависаю и делаю по ним залп. Восемь ракет в толпу! Кого-то положил на месте, кто-то кинулся бежать, залёг за камнями.
Идём домой. Спрашиваю своего лётчика-штурмана Колю, хватит ли нам топлива до аэродрома. Он уклончиво так отвечает: «Должно хватить». Хотя потом сработало табло: аварийный остаток топлива. Подлетаем к аэродрому в Кандагаре, и тут Ан-26 идёт нам навстречу, военно-транспортный самолёт, собирается сесть на ту же полосу. У меня топлива нет, садиться надо срочно. Афганский лётчик отказывается нам уступать. Принимаю решение садиться на магистральную рулевую дорожку – она идёт параллельно взлётно-посадочной полосе. Весь фокус в том, что если вертолёт потянет хоть немного в сторону, то произойдёт столкновение и взрыв: вдоль рулёжки стоят истребители-бомбардировщики с подвешенным боекомплектом.
Цепная реакция – и от аэродрома в Кандагаре ничего не останется. Но мы справились и плавненько на дорожку сели. Выдохнули с облегчением. И тут один двигатель встал, второй. Тишина. Всё, керосина нет! На последней секунде закончился. И я зарулил по инерции движения, докатился до своего места на стоянке и встал.
Вышли мы с Колей, он хотел закурить, а у него рука ходуном ходит, не может сигарету к губам поднести... И вдруг: бах! Колесо спускает, и борт остался без правой стойки основного шасси. Если бы это произошло на пару минут раньше, я бы перед вами сейчас не сидел. Коля и говорит: «Кто же из нас в рубашке родился?» Отвечаю: «Я». Действительно, так мама говорила.
Сейчас подполковник в отставке Харитоненко работает председателем совета ветеранов Октябрьского района Ростова-на-Дону. Помогает решать проблемы ветеранов с ЖКХ, переживает из-за волокиты и отписок чиновников. И, вступая в очередную схватку с бюрократами, порой думает, что в бою было легче...
Ольга Смысленко
Фото автора