«Магический реализм навсегда». Режиссер мистической киноновинки «Ниша» Антон Ермолин — о референсах к Линчу и сюрреалистической Йошкар-Оле

О том, как в Йошкар-Оле снимали оммаж Линчу о грузоперевозчике, мечтающем стать экстрасенсом, рассказывает режиссер фильма «Ниша».

4 ноября в кинотеатре «Октябрь» состоится московская премьера фильма «Ниша» — о грузоперевозчике, который мечтает стать биолокатором, воскрешает моль и спускается в ад. Картина стала дебютным полным метром Антона Ермолина, выходца из мастерской Алексея Учителя, чьи ученики не первый раз в этом году представляют интересные явления в жанре магического реализма. Фильм отлично заявил о себе на показах для критиков, получив приз жюри на фестивале кинодебютов «Дух огня» и на фестивале имени Андрея Тарковского «Зеркало». Елена Кушнир поговорила с Антоном Ермолиным о том, как связаны его фильм и джаз, об инфернальности Сергея Гилева и о победе моли.

— «Ниша» произвела на меня довольно ошарашивающее впечатление. После просмотра возникло три слова: «новый русский абсурд». Как вы относитесь к такому определению вашего фильма?

— Интересное определение. Сразу представил наш фильм в малиновом пиджаке и с золотой цепью. Шучу.

Сомневаюсь, что мы сказали что-то новое в российском кино. Это скорее вариация старого джазового стандарта, может, чуть забытого. Магический реализм был уже в кино. Магическую Йошкар-Олу уже снимали, например «Небесные жены луговых мари» Алексея Федорченко. С абсурдом не соглашусь. Всё-таки у нас есть связь вещей, деталей. Может, она неочевидная, но она есть. Хотя я причастен к созданию фильма и поэтому чуть больше знаю, как внутри него всё связано.

— Мне показалось, что слово «абсурд» вас задело.

— Нет, ни в коем случае! Нас с абсурдом много раз сравнивали, попадали мы в нишу абсурда. Опять ниша (смеется). Автор сценария Рамиль Хадиулин объяснял, что в абсурде, например в пьесе «В ожидании Годо» или в «Превращении» Кафки, всё происходит спонтанно. «Город Зеро» — отличный пример, когда на героя как снег на голову валятся обстоятельства. А наш главный герой Славик, на мой взгляд, аккумулирует все события, которые с ним происходят. И моль не случайно рождается. Для меня всё в фильме связано. Если чуть-чуть подушнить, то станет ясно, что понятие «абсурд» не подходит.

Еще «абсурд» немного негативное понятие. Кто-то скажет: «Ой, это просто абсурд!» Мол, бред какой-то.

Многие даже под артхаусом подразумевают «это какой-то бред». Я сам определяю жанр нашего фильма так: «драма с элементами кринж-комедии и магического реализма».

Рамиль изящнее и точнее — «конспирологический шарж». Рамиль как писатель точно и тонко чувствует, что происходит вокруг и внутри нас.

— Может быть, отчасти я отнесла фильм к жанру абсурда, потому что я, честно говоря, не всё поняла в вашей истории. Можно попросить пояснить?

— Конечно.

— Водитель в джинсовке в Йошкар-Оле — это кто? Почему Слава ему так радуется, как будто он его знает?

— Замечательный Алексей Подольский, который в «Пыли» играл, у нас сыграл Джинсового человека. Это такая обратная сторона луны Славы. Его первый ученик, первый апостол. Первый, кто заинтересовался Славиком и мастерством биолокации.

Когда их прогоняют и они вместе залезают на парковку, он говорит: «Я тоже умею. Умею по чужим телам». Тут едет машина, которая ослепляет его фарами, и он убегает. То есть когда Слава, уже после смерти Марьям, поехал в Йошкар-Олу, его водитель — это тот самый Джинсовый человек, переселившийся в другое тело.

— Он захватил чье-то тело?

— Да, он перешел в чужое тело — в тело Дмитрия Куличкова: «Отелился я».

Проблема режиссеров, особенно режиссеров-дебютантов, в том, что они фильм знают наизусть. На этапе съемок я знал уже наизусть все фразы. Когда я прочитал сценарий в первый раз, я не то чтобы ничего не понял, но у меня было много вопросов. Я сразу их задал сценаристу, он мне ответил, и я всё понял. Моей огромной ошибкой было, что я всё это не записал и не проработал, чтобы сделать понятнее, улучшить историю.

И вот Алексей Ефимович Учитель, как вы, говорит: «Непонятно, кто это вообще? Никто этого не поймет! Надо что-то придумать». Тогда я придумал, чтобы Алексей Подольский в зеркале отражался. То есть показываем Дмитрия Куличкова, но это на самом деле Подольский. Мы досняли этот кадр, и его поставили на постпродакшене. Получается, это не самый действенный способ.

— Ваш оператор Николай Корниенко говорил, что он старался снимать приятное ретро, доброе тепло. Но мне казалось, что я смотрю не что-то теплое ламповое, а застойный фильм. Ощущение безвременья и духоты, нафталина и пыли, в которой зародилась моль. А для вас фильм — застой или ретро?

— Из нашей команды я бы еще упомянул художника Максима Малеева, художника по костюмам Полину Гречко и колориста Николая Вавилова. Я мог бы назвать еще много талантливых ребят, с которыми мы вместе делали фильм под этим девизом: «Приятное ретро». Только это скорее визуальная форма, в которой существуют герои. С ней в контрапункт вступает застой. Это уже скорее содержание. То есть форма — теплое ретро, а содержание — пыльный застой. Мне кажется, они не могут существовать отдельно друг от друга, учитывая нашу культуру, наше сознание.

— Николай Корниенко упомянул визуальные отсылки, которые он хотел сделать в операторской работе: Дэвид Линч и советский фильм «Слуга», кстати, тоже весьма абсурдистский и метафорический. Оказали ли на вас влияние Линч и советский тандем Миндадзе — Абдрашитова?

— Если говорить за себя, то я старался искать интонацию фильма не через кино. Нашел ее у Брубека, Бадаламенти. Получается, что без Линча тоже не обошлось.

— Как музыка может превратиться в фильм?

— Когда я читал сценарий, он показался мне очень разношерстным. В нем очень много жанров, и я пытался понять, какую интонацию, какой камертон мне найти для всего фильма. И вот я слушаю Брубека и понимаю: это же Славка идет в сумерках зимней Москвы, садится солнце, у него пар изо рта. Его выгнали из дома, но он счастливый, потому что идет по какой-то своей дороге, к своей цели.

Мы знаем, что, конечно, всё это наивно, драматургически добром такое не заканчивается. Через эту призму я нашел интонацию «Ниши»: что-то чуть-чуть пьяное, расхлябанное. Как в джазе, где есть стандарты, а потом начинаются импровизации. Я так вижу происходящее со Славкой. Я человек немножко темный, мне словами трудно объяснить, я стараюсь через ощущения. Я и оператору включал джаз, и актерам.

Вове Свирскому (исполнитель главной роли. — Прим. авт.) для сцены с пельменями я включил Pink Floyd, акапельную песню с альбома Dark Side of the Moon, названия которой я не помню. Там такое ощущение, что рождается ребенок, растет, растет, а в конце агония, и человек умирает. Я сказал ему: «Представь, что ты умер, но тебе дали возможность вернуться на землю на десять минут. Что бы ты сделал?»

И он решает вернуться на землю и сделать жену счастливой. Он покупает цветы, которые не дарил ей уже лет десять. Он пытается приготовить ужин, варит пельмени, бросая их в холодную воду, потому что никогда не готовил. Всё это неловко, но ведь это же жест! И она меняется, у нее загорается взгляд…

Я забыл, о чем мы говорили.

— О Брубеке, о музыке, как всё это преобразовалось в фильм.

— А, да! Музыка так и преобразилась в фильм. Изображением и звуком мы пытались поймать музыкальный ритм. Мне кажется, получилось что-то джазовое. Я любитель и послушать вживую, ходил в Москве на джазовый фестиваль, где играло трио iLLo.

Я не люблю традиционный джаз с биг-бендами, веселый. Мне нравится какой-то депрессивный, что ли, атональный. Я подошел к ребятам и спросил: «Не хотите стать композиторами моего фильма?» Они такие: «Давай попробуем». Так и получилось.

— Вашего главного героя зовут Вячеслав Тихонов, а персонажа Михаила Тройника зовут Ипполит. Это отсылки всё к тем же советским фильмам?

— И да и нет. Самое интересное в Ипполите, что он не жил в СССР. По крайней мере, в осознанном возрасте. Но его родители дали ему имя, которое у вас и у меня ассоциируется с советским фильмом. Как корабль назовешь, так он и поплывет.

— «РФ — это форма небытия. А в небытии нет места ни для кого. Ни для тебя, ни для меня, ни для любви», — говорит Ипполит. Как будто Мамлеевым повеяло на этих словах. Вы хотели, чтобы веяло Мамлеевым или, может быть, Пелевиным?

— Я хотел, чтобы веяло весной. Северной. Когда день стал длиннее и греет долгожданное солнце, а темной ночью еще морозцы.

— А на экране у вас — форма небытия?

— Можно и так сказать. Если считать бытием то, что происходит с нами прямо сейчас, то в «Нише» время течет не по канону. Тут скорее сплетение прошлого и будущего, а не настоящее. Прошу прощения за высокопарность.

— Почему моль, а не красивая бабочка, например, или голубь мира?

— Вячеслав видит мир чуть по-иному. Собирает в памяти энергии, атмосферы, которые ему нравятся. Пытается искоренить плохую энергию. А еще он великий режиссер документального кино.

Он снял видео, где моль стремится к свету, и увидел в ней не вредное насекомое, а прекрасную танцующую девушку. Бабочку все так воспринимают, а моль — нет.

И вот Вячеслав нашел свою нишу среди моли. Я думаю это лучше, чем совсем ее не найти. Марьям положили в свою специальную нишу, или, по-другому, ляхт [специальная ниша в могиле, в которую кладут усопшего в погребальных обрядах татар-мусульман. — Прим. авт.]. Слава нашел свою. Способы и пути разные, но все пришли к одному. Из этого вытекает, что моль — это прекрасные танцующие ангелы, словно Лои Фуллер.

— Почему в «Нише» появилась Йошкар-Ола?

— В моем дипломном фильме «Кроны нагнетают ветер» Рамиль тоже был автором сценария, а Коля Корниенко оператором. Когда писали сценарий, сразу представляли мою родину, Усть-Цильму, где мы и сняли фильм. Хоть и Рамиль там не был, но у него сложилось представление об этом месте по моим рассказам.

На «Нише» эстафета перешла к Рамилю. Снимали в Москве и на его родине, в Йошкар-Оле. В его (био)локации, если можно так сказать. Что касаемо привлекательности самой Йошкар-Олы, то, безусловно, это какой-то — в хорошем смысле — сюр. Посетите Йошкар-Олу или спиритический сеанс фильма «Ниша». А лучше и то и то.

— Йошкар-Ола у вас выглядит абсолютно сюрреалистической. Кремль как будто из леденцов сделан. Или, я даже не знаю, из чего.

— Это город копий. Это такие симулякры — Кремль, Дворец дожей, баварский замок. И наш Славик тоже видит копию Джинсового человека, а потом спускается в ад.

Йошкар-Ола — безумный город. Когда я туда приехал и увидел всё вживую, было такое ощущение, как будто из «Лего» всё построено.

— Сергей Гилев появляется у вас в загадочной и даже инфернальной роли. Каково дебютанту было работать со звездой?

— Было ужасно некомфортно! Я имею в виду, что он так вжился в свою роль человека в пальто, что с ним было страшно рядом находиться! Вот еще один из референсов к Линчу.

В «Шоссе в никуда» был таинственный человек, который звонил по телефону и говорил: «Дик Лоран мертв». В этом мы что-то нащупали. Но у нас советский таинственный человек, с пыжиковым пирожком на голове.

Сережа надел костюм, эту шапку, готовится к сцене. Я прохожу мимо по съемочной площадке, он на меня смотрит, и мне прям жутко стало! Я понимаю, что с таким человеком я бы не хотел встретиться в реальной жизни. Очень страшный человек.

Но при этом у Сережи потрясающее обаяние. Что пугает, но и притягивает Славу. Может, мы не «докрутили» его в фильме как антагониста, чтобы он создавал больше конфликта. Но Сережа нашел правильную интонацию — обаятельного, но злодея.

А как с актером и человеком с ним абсолютно комфортно. Я поначалу тоже думал: «Он звезда, как это будет?» Но ничего подобного, наоборот. Он всегда готов помочь и понимает, что перед ним дебютант. Думаю, что Сережа просто человек очень хороший.

— Я брала интервью у Софьи Мелединой, которая, как и вы, в этом году показала свой дебютный фильм «Миттельмарш». Она тоже из мастерской Алексея Учителя и очень восторженно рассказывала о его помощи в работе над фильмом. Как на вашу работу повлияло его участие?

— Он мой учитель. Этим в первую очередь и повлиял.

А если серьезно, то я очень благодарен ему за то, что поверил, дал возможность мне, человеку темному, приехавшему издалека. Руку протягивал мне не один и не два раза. Не всякий продюсер решился бы взяться за такой сценарий. Его киностудия «Рок» предоставила самые комфортные условия, абсолютную творческую свободу. Алексей Ефимович общался со мной как с коллегой. Это дорогого стоит, учитывая его загруженность.

— После фестивального успеха, заняв нишу в жанре абсурдизма или магического реализма, как вы сами говорите, вы планируете в ней остаться?

— Некоторые планы есть, но они пока не выросли во что-то большее. Но магический реализм, скорее всего, останется с нами навсегда. Может, кого-то пугает это выражение, но это наша жизнь на самом деле. Многие просто боятся в этом признаться.

— Моль победит?

— Я, в отличие от нашего героя, не обладаю экстрасенсорными способностями. Предсказывать будущее не умею и не берусь. Но боюсь, что да.