Каким экуменистом был отец Александр Мень? Размышления к 90-летию со дня рождения

Не думаю, чтобы тема экуменизма могла быть актуальной для современного православного читателя. Инославные конфессии в достаточной степени опозорили себя за последние десятилетия (вспомнить хотя бы женское священство или церковное признание однополых браков), чтобы стало странным даже думать о каком-либо единении с ними. Но хотелось бы отдельно коснуться этого вопроса, поскольку он самый пререкаемый в полемике вокруг имени отца Александра Меня — имени героического, но для Церкви неоднозначно приемлемого.

Экуменизм в ХХ веке

Приведем вначале толкования понятия экуменизма по православной энциклопедии «Азбука веры». Она выделяет три смысла: 1) общение православных христиан с представителями христианских и нехристианских сообществ, направленный на координацию миротворческих действий в нехристианском мире; 2) либеральное течение с тенденцией к объединению различных конфессиональных направлений в рамках одной церкви; 3) учение о возможном объединении всех религий в некой новой (синкретизм). Как уже понял читатель, мы говорим о втором из указанных смыслов. «Азбука веры» дает ему краткую, но внятную негативную оценку: «Подобная форма экуменизма отрицается Православием, поскольку искусственное создание «новой церкви» будет отрицанием уже существующей, сохраняющей апостольскую преемственность и неповрежденное догматическое учение, приведет к умалению христианской духовности, ибо будет исходить из пренебрежения благодатными дарами Церкви и всеми сокровищами святоотеческой мудрости». Напомним, что наш самый современный святой, преподобноисповедник Гавриил (Ургебадзе), называл экуменизм «ересью ересей».

Тем не менее, стоит отнестись с пониманием к возникновению и развитию экуменизма. Фетиш свободы, воцарившийся в умах человечества задолго до катастроф и бедствий ХХ века, приобрел в новейшее время статус непреложной ценности. И повсеместный фактический отказ от религиозности не мог не вызвать в сердцах у мыслящих людей серьезной тревоги, отчего сохранение веры во Христа стало восприниматься более важным, чем конкретные особенности вероисповедания. Так что, думая об экуменизме, нельзя забывать, с какими значимыми для нас именами связано это движение: протоиерей Георгий Флоровский, Николай Бердяев, протоиерей Сергий Булгаков. С этой плеядой мыслителей связывал себя и отец Александр Мень.

Экуменизм отца Александра

Мне довелось услышать однажды фразу, сказанную отцом Александров, в разговоре с кем-то в церковном домике у Сретенского храма в Новой деревне, неважно в каком контексте. Фраза была такая: «Должен же кто-нибудь быть экуменистом!».

А по какой причине? Что обязывает? Но это сейчас, в ХХI веке, естественно так реагировать (с некой ожесточенностью) на приведенное восклицание: экуменизм предстает вероисповедным безумием — благодаря «демократическим достижениям» инославных, о которых было сказано в самом начале. Заметим, что до признания однополых браков отец Александр не дожил, но о женском священстве успел высказаться однозначно негативно. Важно то, что он соотносил себя с тем исходным движением, что было связано с авторитетами русской религиозной мысли, о чем мы попытались сказать в предыдущем пункте.

Обращаясь к высказываниям, формулировкам отца Александра, его нередко можно упрекнуть в неосторожности, и это прежде всего относится к тем положениям, которые справедливо назвать экуменическими. Он настаивал на том, что важнее всего — главное, и что думать нужно о том, что объединяет, а не о том, что разъединяет. Вера во Христа, признание Его Божественности, почитание Его жертвенности, следование заповедям Христовым — разве этого мало для единения? Он не замечал, что когда говорил об этом, то в его словах начинала звучать равночестность исповеданий разных конфессий. А ее ведь нет, и он сам бы с ней не согласился, но именно это им привносилось, особенно, если стараясь сказать попроще и образно, он прибегал к запоминающимся сравнениям.

Моя знакомая Маша работала в библиотеке иностранной литературы, от веры была далека. Но услышала лекцию отца Александра и — поверила. Его слово о Христе так дышало никогда не встречавшейся ей раньше любовью, что не поверить она не могла. Решила креститься и пришла в Новодевичий монастырь. В разговоре со священником (не знаю, как они вышли на обсуждение различия в исповеданиях) Маша возьми да скажи, что различие исповеданий Христа можно сравнить с букетом: цветы различны, а букет один. Наверное, священник был молодой, Маша получила резкое, весьма неприязненное разъяснение, ушла домой и только через год (!) заново потянулась к вере. Свое сравнение с букетом она, понятно, взяла из лекции отца Александра.

Тут нельзя не заметить педагогическую неосторожность пастыря: что он думал о жизни в Церкви своих подопечных, если воспитывал их экуменистами? Одно дело быть убежденным экуменистом, будучи с детства укорененным в православии и безоговорочно верным ему, как сам отец Александр, и совсем другое — начинать путь ко Христу без мысли о том, что православие — единственное безущербное исповедание Христа, но, в уважении к инославию, сбиваться на равночестность исповеданий.

Увы, многие высказывания отца Александра подлежат серьезной критике, однако эта статья не предполагает подобных исследований. Скажем о том, что в конце 1980-х годов, прямо скажем, изобличило пристрастность отца Александра. До России дошла тогда (в виде «тамиздата») книга отца Серафима (Роуза) «Православие и религия будущего». В ней утверждалась исключительность православной веры. По новодеревенскому приходу пошли разговоры: вот мол, вредная книга… Помню, сколь странным казался этот — идеологический! — настрой, обыкновенно решительно чуждый отцу Александру. В частности, в нем не было вовсе уважения к автору! — что было также не характерно.

Символично и, конечно же, неслучайно, было то, что последняя лекция отца Александра, прочитанная им вечером 8 сентября 1990 года, называлась «Христианство». Скажу, что думаю. Мученическая кончина примирила Церковь с отцом Александром. А братская тональность — в отношении всякого неложного исповедания Христа — оказалась оплачена кровью лектора.

Прививка от экуменизма

Слава Богу, с друзьями из прихода Новой деревни я расстался нормально, без разрыва. Но в самом начале 1990-х годов еще держался их круга, ходил в церковь Косьмы и Дамиана в Шубине. Храм тогда представлял из себя одну только комнату… Однажды я пришел туда на вечернее субботнее богослужение, после которого вдруг подошла ко мне одна женщина и обратилась с какой-то просьбой.

Просьба была настолько странной, что я ничего не понял и попросил повторить. Оказалось, что эта дама случайно захлопнула дверь своей квартиры, ключ остался внутри, и она не могла попасть домой. Будучи христианкой, она решила пойти в близлежащую церковь и попросить кого-нибудь из верующих ей помочь. По ее словам, нужно было в подъезде вылезти на пожарную лестницу, а с этой лестницы попасть на ее балкон. Не знаю, почему она выбрала меня, вид у меня был полноватый, неспортивный. Что было делать? Мы пошли к ее дому. По дороге моя спутница рассказала, что это тот дом, где булгаковская Маргарита била стекла.

Посмотрев в подъезде на окно, через которое следовало попасть на пожарную лестницу, я сразу понял, что мне не подтянуться. Однако пролетом ниже я увидел деревянные козлы, оставленные, наверное, малярами. Козлы оказались легкими, я принес их к окну и без труда попал на пожарную лестницу, а затем на балкон. Стояла темень мартовского вечера в огромном московском дворе. Дверь на балкон была закрыта. Я стал теребить ее, надеясь на соскакивание шпингалета. Тут, неизвестно откуда, в этой московской мартовской тьме, раздался громкий голос: «Ты что ж это делаешь, гад?». Слово «гад» было, несомненно, из булгаковской прозы. Я спокойно ответил в темноту, в чем дело. Затем догадался просунуть руку в форточку и сдвинуть шпингалет. Дверь на балкон открылась, и вскоре я впустил в квартиру Надю (так звали хозяйку).

Я был не голоден, дома меня ждали жена и младенец-дочка, но, согласитесь, в описанной ситуации с моей стороны было только естественным ждать предложения выпить чаю. Надя не предложила. Мне помнится, как мы стояли в прихожей. Минут за десять Надя рассказала свою историю. Она музыкант, не помню, с каким образованием, и в трудный период жизни нашла работу органистом у пятидесятников. Так она стала христианкой, обратилась в веру. Тяжелое впечатление оставил ее рассказ об испытаниях, которые следует пройти у пятидесятников крещаемому. Затем, также в течение минут пяти-десяти, Надя стала поносить (я не преувеличиваю) почитание Богородицы — не помню, как она к этому перешла. Для меня стало ясно, что самое разумное — поскорее уйти. Возражать я не стал, сказал только, что можно смотреть по-разному. И ушел.

Несчастная одинокая женщина! Я был рад тому, что не испытал в отношении к ней никаких пренебрежительных чувств. Хоть дивиться было, конечно, чему.

«Да уж, иллюстрация выразительная!» — думал я впоследствии.

Вместо заключения

Каждый из нас свободен смотреть по-своему: Господь ожидает лишь нелукавства. Вот и отец Александр был свободен считать себя экуменистом при безоговорочной верности православию. Ошибка чистоты: он верил в чистоту чужого исповедания. Напомню, что похороны его пришлись на День Усекновения главы Иоанна Предтечи. И уже поэтому естественно думать: Господь принял его, со всеми ошибками и всеми неосторожностями. Все это были — ошибки любви.

К примеру, он верил в добродетели нашей интеллигенции: как будто (воскликну я) сборник «Вехи» не читал! Но, зная тысячи людей, знакомый с «содержанием» тысяч сердец, он верил в наш народ, и не раз говорил об этом. Поверим и мы в себя. Вспомним (или познакомимся через множество видеоматериалов) его обращенность к нам. В ней зачастую присутствовал педагогический момент, ты прямо чувствовал по отцу Александру: «Скверна не обязательна, отрешитесь. Можно и так ведь, по-чистому».

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции