Рамиля Саитова: "Мне в моей жизни уже было крайне тяжело, но кто сказал, что будет легко?" 

Известная башкирская активистка Рамиля Саитова вышла на свободу 12 августа. В заключении она провела больше 21 месяца — сперва в следственном изоляторе №1 в Уфе, а после того, как суд признал ее виновной в "публичных призывах к осуществлению экстремистской деятельности" (ч.2 ст. 280 УК РФ) — в колонии-поселении №6 в Стерлитамаке. В колонии активистка почти весь срок просидела в штрафном изоляторе (ШИЗО) как "злостная нарушительница режима", поскольку неоднократно протестовала против пыточных, по ее мнению, условий содержания заключенных.

"Idel.Реалии" поговорили с Рамилей Саитовой об условиях содержания в колониях, о том, что она думает о последних событиях в стране и в мире и что собирается делать в ближайшем будущем на свободе.

"Я ВЫШЛА ИЗ ЦАРСТВА МЕРТВЫХ"

— Как для вас прошли первые дни на свободе?

— Первые два дня я провела исключительно с детьми и с внуками — я очень по ним соскучилась. Внуков я вообще за это время не видела, они почти два года росли без меня. С детьми же виделась в основном на судебном процессе и лишь один раз в изоляторе; больше свиданий не давали... Конечно, перезванивалась в эти дни и с некоторыми друзьями. А в целом приводила себя в порядок, делая самые элементарные восстановительные вещи: подстригалась, ходила к стоматологу, записалась на анализы... Мне нужно побыстрее и до конца восстановиться после пребывания в тюрьме и в колонии.

Кстати, мое душевное здоровье, на удивление, восстанавливается быстро — я уже как-то даже забыла, что провела больше 21 месяца за решеткой. По большому счету, конечно, мне сейчас хочется побольше отдыхать и ничего не делать, но, с другой стороны, я понимаю, что нужно возвращаться и к общественной жизни. Поэтому я стараюсь побыстрее уладить всякие бытовые и медицинские вопросы, чтобы быть в тонусе.

— Неужели можно так быстро забыть всё происходившее с вами в колонии? В своих обращениях в прокуратуру и на судах, которые проходили по вашим жалобам на условия содержания, вы описывали ужасные вещи...

— Да, это так. Но мое восстановление действительно сейчас проходит быстро. Например, последние два месяца в ШИЗО меня просто колотило буквально с утра до ночи; и это прекращалось лишь на пару часов, после еды, а потом опять начиналось. Как только я вышла на свободу, я почти забыла, что это такое. Впрочем, конечно, мне еще нужно пройти полное медицинское обследование. Но я думаю, что сама эта несвобода приносила мне в колонии постоянный стресс. Я ведь буквально вышла из царства мертвых.

— Вы сейчас упомянули про свое состояние, связанное с питанием в колонии. Как с этим обстояло дело?

— С питанием в колонии целая история. Я практически всегда ощущала голод — мне не хватало элементарных витаминов, не хватало белков, овощей, фруктов. Свежий картофель считался пиршеством — обычно там готовят из сушеного...

Вообще, белковая пища там нещадно разворовывается руководством колонии. Был момент, когда мне была доступна закладка продуктов, и я увидела, что на выходе в котел попадает, к примеру, мяса как минимум в четыре раза меньше, чем это положено по норме. Овощи тоже разворовываются. В итоге люди чувствуют настоящий голод, который совершенно не возмещается лишним куском хлеба. У заключенных падает гемоглобин, становятся ненормальными показатели сахара в крови. Словом, это были ужасные ощущения.

Кстати, в СИЗО, где я содержалась во время следствия и суда, питание было еще хуже. Один раз я там держала голодовку в знак протеста против водворения меня в карцер. Когда я ее заканчивала, то очень просила администрацию, чтобы она позволила мне выйти из нее безопасно, на овощах и диетических продуктах, которые мне должны были передать дети. Мне в этом отказали — пришлось выходить из голодовки на соленой баланде. С тех пор у меня ужасно отекло тело, и весь год я не могу эти отеки снять.

— В колонии вы почти весь срок провели в ШИЗО...

— ШИЗО — отдельная тема. Я еще во время следствия попадала в него и тогда же заявила, что все карцеры в тюрьмах, все штрафные изоляторы в колониях должны быть повсеместно ликвидированы. В колонии меня водворяли в такой изолятор бесконечное число раз якобы за "нарушение режима".

Так, в первый раз я попала туда после освобождения из карантина, когда меня зачислили в отряд, где в одной камере содержалось 30 человек. По драконовским правилам днем нельзя ни сидеть на кровати, ни лежать. Заключенные, конечно, боятся протестовать, но я сказала, что если захочу лечь днем на кровать, то лягу. Так и сделала, за что и угодила в ШИЗО. В итоге я пробыла в штрафном изоляторе почти весь срок и на волю вышла прямо оттуда. Об ужасных условиях содержания там я подробно рассказывала в судебных заседаниях в Стерлитамаке во время процессов, которые проходили по моим жалобам на незаконное водворение меня в ШИЗО.

"ШИЗО приветствовало меня пыткой, возведенной в инженерную мысль. Сиденье размером чуть больше листа формата А4 обито железом. Сидеть можно только на краю этой конструкции, упершись руками в колени. Доска [койка] опускается для сна с 9 вечера до 5 утра. Деревянный фрагмент пола ледяной. Идея в том, что в ШИЗО можно только стоять. Вода только ледяная, ее невозможно пить, негде согреть. Женская гигиена инструкцией не предусмотрена. В ШИЗО запрещено пользоваться собственными продуктами, передачами, магазином... Здесь тоже есть видеооко. Здесь тоже нельзя закрывать глаза! Худшая здесь для меня пытка — обязательное почти 8-часовое прослушивание оглушительного радио с рекламой и шлягерами — грубое вмешательство в психику человека" (из обращения Рамили Саитовой к генпрокурору РФ Игорю Краснову в июне 2022 года).

— Неудивительно, что неприятные, ужасные воспоминания о заключении и связанные с этим эмоции у вас еще остаются. Как вы их переживаете?

— Мои эмоции, как правило, тут же переходят в действия, в конкретные предложения. Прежде всего, я считаю, нужно немедленно объявлять амнистию, пусть поэтапную. Есть категория осужденных, которых, по моему мнению, нужно освобождать немедленно, без всяких дополнительных консультаций — например, осужденных до года лишения свободы. Совершенно ни к чему держать за решеткой этих людей, во многом ставших жертвами суровых законов, следственных и судебных ошибок, либо своей алко- и наркозависимости.

Государство ведь не принимает должных мер для ликвидации оборота наркотиков и ограничения оборота спиртных напитков. А заключенные в тюрьмах и колониях отнюдь не исправляются, а лишь калечатся — их преследуют болезни, голод, ужасные порядки...

Я была в санчасти и видела, как люди, будучи в ужасном состоянии, буквально умоляли перевести их на больничный режим. А сам режим в колонии? Человек на воле никогда не поймет, что такое ежеминутный контроль над всеми твоими действиями. Люди там страдают, ну, а система — она лишь злорадствует. И это, говорят, еще не худшая колония.

— Вы намерены бороться с недостатками так называемой исправительной системы теперь, будучи на свободе? Я знаю, многие люди, отбыв наказание по несправедливому приговору, становились правозащитниками в этой сфере и начинали помогать другим жертвам.

— Нет, я буду заниматься тем, чем занималась и раньше — политикой. Правозащита, я считаю, борется с последствиями дурной политической системы, лишь, так сказать, состригает больную крону у дерева, а политик борется с причиной болезни. Если мы изменим политическую систему на более справедливую, более милосердную, просто не будет такого количества осужденных. Оно многократно сократится, и актуальность этой темы, соответственно, снимется. Перефразирую — нормальная политическая система не нуждается в большом количестве правозащитников.

"МОИ ПОЗИЦИИ, КОТОРЫЕ Я ВЫСКАЗЫВАЛА ДО АРЕСТА, НЕ ИЗМЕНИЛИСЬ"

— Получали ли вы в заключении какую-то информацию о том, что происходит в республике, в России и мире?

— Я и сейчас почти ничего не знаю о том, что происходило в республике и в стране за эти годы. Меня же закрыли, законсервировали как мумию. В СИЗО у меня лишь несколько месяцев был телевизор — это, разумеется, только федеральные каналы. Никакой независимой прессы я не получала. Свидания были лишь с адвокатами, детей не пускали. С другими заключенными у меня почти не было возможности перемолвиться словом, так как я сидела все время в одиночке — и в СИЗО, и в колонии, тем более находясь в ШИЗО. С адвокатами я обсуждала только вопросы моей защиты и не выпытывала у них ничего о происходящих на воле событиях, чтобы их, не дай бог, не отстранили от дела.

— То есть практически с момента ареста вы выпали из информационной повестки?

— Конечно, я помню, что в Башкортостане той осенью 2020 года было большое политическое напряжение из-за событий на Куштау. Той же осенью разразилась карабахская война, связанные с ней события — тут я занимала собственную политическую позицию по армянскому вопросу и ей делилась. Тогда же я высказывала свою позицию по установке в республике православных крестов, возврату вотчинных земель башкирскому народу. Впрочем, всё это есть в протоколах судебных заседаний моего процесса — я не скрывала свое мнение ни от общественности, ни от следствия, ни от суда.

Не все готовы были услышать мои позиции, некоторым они не нравились — и я это понимаю. Вообще, у нас и государство, и некоторая часть общества по-прежнему выступают за то, чтобы сохранить и даже усилить репрессивную систему, карающую людей за мысли. Поэтому меня и осудили. Но я рада, что успела высказать свое мнение до того, как меня закрыли. И сейчас хочу сказать — мои позиции как политика во всех этих вопросах не изменились.

"ЗАЙМУСЬ, КАК И ПРЕЖДЕ, ПОЛИТИКОЙ ЗДЕСЬ, В БАШКОРТОСТАНЕ"

— Вы сказали, что по-прежнему намерены заниматься политикой. Вы хотите продолжать свою деятельность здесь, в Башкортостане?

— Да, именно здесь. Я считаю, Башкортостан, Урал — это ключевая территория. Вообще, я полагаю, что значимость России в мире определяется тем, что Урал находится в ее составе, и от событий в этом регионе зависит судьба мира. Эти выводы я сделала, перечитывая в неволе Библию, Коран, наш башкирский народный эпос "Урал-батыр". Вообще, для моего духовного развития эти два года в заключении были изумительно плодотворными. Я много читала и еще больше размышляла над своими политическими и общественными идеями.

— Там была хорошая библиотека?

— Да, мне вручали книги, которые в итоге значительно расширили мой политический, философский, духовный кругозор. Так, мне принесли "Закон Божий"; хотя я его читала лет двадцать назад, но, перечитав заново, открыла для себя много нового.

Как-то раз я попросила сотрудника принести мне французские романы. И мне принесли — что бы вы думали? — "Философские повести" Вольтера. Затем я получила роман Лиона Фейхтвангера "Лже-Нерон" — это потрясающая книга, через сюжет времен Римской империи художественно показывающая, как в Германии в ХХ веке приходили к власти гитлеровцы. В ШИЗО, где, кстати, можно было читать лишь два часа в день, я перечитала "Новый Завет" и прочла мемуары Черчилля о Второй мировой войне, буквально заново открыв для себя фигуру этого крупнейшего политического деятеля ХХ века.

Даже книгу "Властелин колец" я читала с огромным интересом — настолько она оказалась содержательнее фильма.

— В чем помогло вам это чтение?

— Думаю, я нашла механизм, как без кровопролития, путем мирного перехода построить новую, гуманную политическую систему. Она должна быть основана на свободном выборе каждого человека, разумеется, при соблюдении норм человеческого общежития.

Здесь хочу пояснить, что свобода выбора человека — это подобие права народов на самоопределение, но уже на индивидуальном, личностном уровне. А реализация этих прав вовсе не означает, что люди и народы разбегутся каждый по своим углам. Можно устроить Россию так, что народы выберут быть вместе, но для этого государство должно быть разумным и справедливым.

Я полагаю, будущий строй не должен быть демократическим, какой сейчас в западных странах. Там, я считаю, тирания большинства, и в этой связи либерализм для меня — такая же ущербная система, как и коммунизм, где деспотом является узкая группа некоего политического руководства. Я вижу справедливый общественный строй будущего чем-то похожим на строй древней Спарты при Ликурге, когда народное собрание могло заблокировать или же одобрить любое решение царя (ряд историков называет такой строй, господствовавший на определенном этапе у всех народов, "военной демократией" — "Idel.Реалии").​

Чтобы пояснить, как это должно действовать, я вернусь, для примера, к условной "армянской" теме, которую я поднимала до ареста. Если у нас есть народное собрание, на котором мы утверждаем или не утверждаем решения, принятые властью, то это должны делать коренные жители. Если у нас есть огромное количество мигрантов, мы не можем принимать решения вместе с ними, поскольку у нас противоречащие интересы. Их интерес — прямо здесь и сейчас получить свою выгоду. Наш интерес — сохранить землю для потомков. И вот в таком адском смешении мы, получается, не можем принять ни одного разумного решения путем всеобщего народного консенсуса. А, стало быть, не можем и создать общество свободного выбора.

— За время, которое вы провели в заключении, многие законы в стране стали еще суровее, репрессивная система стала более жестокой. Вы не боитесь новых преследований со стороны властей из-за ваших взглядов?

— Я готова положить свою жизнь за то, чтобы люди жили лучше. Мне в моей жизни уже было крайне тяжело, но кто сказал, что будет легко? Единственное, за что я переживаю, это за детей — я же их мама, и я, получается, жертвую собой, не спрашивая их. Но я думаю, что с учетом стремительных негативных изменений в жизни России они начинают меня понимать.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.