«Добрый, милый Арам Яковлевич»: работы из собрания известного врача-уролога и коллекционера показывают в Третьяковской галерее

Коллекция Арама Абрамяна, послужившая основой для создания Музея русского искусства в Ереване, включает в себя множество первых имен: от Наталии Гончаровой и Бориса Григорьева до Николая Андронова и Виктора Попкова.

В Государственной Третьяковской галерее проходит выставка «Москва — Ереван — Москва. Музей русского искусства. Коллекция А.Я. Абрамяна», приуроченная к 125-летию со дня рождения московского врача Арама Абрамяна. Он был не только всемирно известным хирургом, создателем советской школы урологии, но и страстным коллекционером: гордость его собрания составляли работы Валентина Серова, Наталии Гончаровой, Бориса Григорьева, Константина Коровина, Надежды Удальцовой, Роберта Фалька. Большую часть своего собрания он подарил Еревану, где в 1984 году специально открылся Музей русского искусства. Вещи, уехавшие тогда из Москвы, теперь вновь прибыли в Белокаменную. «Культура» поговорила о судьбе Абрамяна и его наследия с куратором выставки Екатериной Евсеевой.

— Чем уникальна выставка?

— Здесь временно воссоединились две части когда-то разделенной коллекции Арама Яковлевича Абрамяна: работы, уехавшие в Ереван, они теперь входят в фонды Музея русского искусства, и те произведения, которые остались в семье коллекционера. Кроме того, это первый широкий показ в России собрания Музея русского искусства, открытого в 1984 году — после того, как Арам Абрамян в 1980-м подарил большую часть своего собрания Еревану.

— Расскажите об Абрамяне — как он начал собирать произведения искусства.

— На самом деле, нам известно немного. Он учился в Тифлисе, в 1920 году приехал в Москву, жил в Козицком переулке. Будучи молодым врачом, получал очень мало, бедствовал и вряд ли в те годы что-то покупал. В 1930-е переехал в Староконюшенный переулок. Возможно, тогда же или чуть раньше соприкасался с московской художественной средой. Мог посещать выставки художественного объединения «Четыре искусства» — в его коллекции есть работы этих авторов, бывать на выставках общества московских художников, объединения «Маковец» и других. Однажды Абрамян, находившийся в провинциальном городе, после проведения тяжелой операции купил пепельницу эпохи модерна. Собирание произведений искусства стало для него способом снять стресс. Он начинал с антикварных мелочей, безделушек и со временем стал покупать работы музейного уровня. Определенный вклад в этот процесс внесли два фактора, которые сложно отделить друг от друга. Во-первых, это дары пациентов, ведь Абрамян был известным урологом. А во-вторых, — дружба со вдовами и потомками художников. Считается, что он начал собирать коллекцию в годы советско-финской войны, но это никак не задокументировано. Самый интересный для меня факт той поры — существующий на частном рынке портрет Абрамяна кисти Надежды Удальцовой. Во-первых, он происходит из собрания потомков Удальцовой, то есть имеет чистый провенанс. Во-вторых, датируется концом 30-х — началом 40-х. Очевидно, Абрамян с Удальцовой каким-то образом были знакомы, и Арам Яковлевич в то время уже занимался собирательством. Впрочем, повторюсь, мы знаем очень мало. После знаменитого «дела врачей» Абрамян всю жизнь вел себя очень осторожно. Ведь он был «урологом номер один», и, по свидетельствам тех, кто знал его лично, чудом не стал фигурантом этого уголовного дела. Он не оставил после себя записей или дневников, да и сама коллекция плохо документирована. Мы, сотрудники Третьяковской галереи, в этом смысле избалованы: коллекция Павла Михайловича Третьякова, а также Ивана Евгеньевича Цветкова, чье собрание во многом вошло в состав нашего музея, коллекция Ильи Семеновича Остроухова — все они лучше описаны, сохранились архивы, письма, каталоги. А в случае Абрамяна свою роль сыграло не только «дело врачей», но и тот факт, что во второй половине XX века собирательство считали спекуляцией. Поэтому мы не можем сказать, сколько работ было в его коллекции — точно известно, что это было достаточно крупное собрание по московским меркам. При этом оно оставалось довольно подвижным: Абрамян обменивался работами со своими знакомыми, друзьями. Его окружение состояло из представителей московской интеллигенции, творческих кругов и, конечно, коллег-медиков: это был довольно узкий круг. По некоторым сведениям, его частым партнером по обменам и покупкам был Абрам Филиппович Чудновский, известный ученый, агрофизик, коллекция которого, по мнению искусствоведа Ефима Водоноса, была третьей в Ленинграде — после Эрмитажа и Русского музея. Но чаще всего Абрамян обменивался работами с патологоанатомом Анатолием Владимировичем Смолянниковым: они были соседями и порой вместе присматривали себе вещи. Кроме того, Абрамян обменивался произведениями с известным онкологом Блохиным. Из более редких партнеров по обмену можно вспомнить кардиолога Мясникова.

После 1953 года коллекционирование в Советском Союзе стало возрождаться: в Москве и Ленинграде практически одновременно начали собирать свои коллекции врачи, представители интеллигенции и творческих кругов. Во второй половине 60-х возник первый московский клуб коллекционеров, которым занимался известный коллекционер Валерий Александрович Дудаков: он, кстати, единственный из очевидцев, кто пытается систематизировать сведения о том периоде.

Из коллекций, отдельными работами влившихся в собрание Абрамяна, следует отметить собрание балерины Екатерины Васильевны Гельцер. У нас нет сведений об их прямом контакте — в основном, Абрамян взаимодействовал с ее племянницей Татьяной. После смерти Татьяны коллекция была распродана: этот факт, очевидно, повлиял на решение Абрамяна передать значительную часть своего собрания в дар Еревану.

В 1980-е годы начали формироваться фонды Музея личных коллекций в Москве. Абрамян мог бы передать туда часть своих работ: под них выделили бы зал. Но его это категорически не устраивало: ему хотелось, чтобы все сохранилось так, как было, в том числе — чтобы остались рифмы, переклички между работами. Музей русского искусства в Ереване формировался при активном участии Абрамяна. После его открытия Арам Яковлевич прожил еще шесть лет: продолжал пополнять собрание музея, принимал участие в его развитии. Умер он в 1990 году. Как я уже говорила, после него не осталось никаких записей: он был человеком крайне осторожным. Единственное, чем я располагала при подготовке каталога нашей выставки, — книга «Коллекция Арама Абрамяна: Живопись: В дар Советской Армении» 1981 года. Это не каталог его собрания, а перечень работ, назначенных в дар, составлением которого занималась известный армянский искусствовед Нонна Суреновна Степанян. Она специально приезжала в Москву, в квартиру Абрамяна, и, по-видимому, с его слов записала сведения о работах. Причем, Абрамян в ряде случаев не указывал, у кого купил ту или иную вещь, когда она поступила. В целом, эта книга — зачаток академического каталога. Мне бы очень хотелось пообщаться с самой Степанян, но она, к сожалению, умерла еще 10 лет назад, и никаких сведений о ее архиве или наследниках у нас нет.

Кстати, первое упоминание коллекции Абрамяна, встретившееся мне в литературе, относится к 1968 году: в журнале «Художник» была опубликована статья, рассказывающая о том, что в московской квартире Абрамяна хранятся произведения известных авторов — Борисова-Мусатова, Малявина, Кустодиева, Рылова. Там же были опубликованы и фотографии самых ценных вещей. Из них на нашей выставке можно увидеть работы Константина Коровина и Бориса Григорьева. Кстати, благодаря этой публикации мы можем сделать вывод, что тот же «Зоопарк» Григорьева был приобретен Абрамяном до 1968 года.

— Чем интересна эта картина?

— Абрамян нигде не указывал, у кого прибрел работу Григорьева, а между тем, у нее яркая история. В 1913 году Григорьев завершил обучение в петербургской Академии художеств и уехал в Париж. Огромное впечатление на него произвел зоопарк: так была создана его хрестоматийная работа «У зебр. Зоологический сад» — темпера, гуашь на картоне, сегодня она находится в Русском музее. Картина «Зоопарк», показанная на нашей выставке, продолжает эту тему. Причем, художник писал ее в непростом 1917 году, скорее всего, по старым рисункам. В итоге она получилась необычной: морды некоторых животных напоминают человеческие лица. В 1920 году, находясь в Берлине, Григорьев писал Рериху, что ходит здесь по зоологическому саду и, глядя морду антилопы, вспоминает лицо Сержа Судейкина. В общем, он соотносил непростой мир людей — разных по характеру, в том числе хищных, непорядочных — с животными в зоопарке. Эта работа в 1918 году экспонировалась на выставке «Мира искусства». В то время она принадлежала Владимиру Михайловичу Ясному, инициировавшему издание знаменитого цикла Григорьева «Рассея», в контексте которого становится понятнее замысел картины. О судьбе самого Ясного, кстати, мы почти ничего не знаем: в советское время он был чиновником, связанным с торфоразработками, в 1937 году его заключили под стражу за подозрение в шпионаже, и вскоре он умер в тюрьме. У него был родственник, известный терапевт, эндокринолог Виктор Моисеевич Коган-Ясный, возглавлявший терапевтическую клинику Московского областного научно-исследовательского клинического института. Там же, в МОНИКИ, работал и Абрамян. Коган-Ясный был арестован в ходе «дела врачей», однако его быстро реабилитировали. А в день 69-летия ему позвонили и сказали, что у него слишком большая квартира и его переселят в другую, поменьше: тем же вечером он умер от инфаркта. Связано ли с этим трагическим случаем появление картины Григорьева у Абрамяна? К сожалению, мы не знаем.

— Расскажите о вкусах Абрамяна. Выставка наводит на мысль, что он особенно ценил Серебряный век.

— Арам Яковлевич родился в 1898 году и был ровесником «Мира искусства». Мы могли бы привезти из Еревана скульптуры, севрский фарфор, мебель — тоже из его коллекции. В целом, он собирал свою эпоху — то, что окружало его родителей. Хронологически его собрание живописи и графики начинается с работ поздних передвижников, затем идут Серов, Коровин, ученики Коровина и дальше — Серебряный век. Впоследствии не без влияния Смолянникова он переключился с художников-реалистов на мастеров «Мира искусства». Значительное место в его коллекции занимают живописцы «Бубнового валета»: эти работы показаны во втором разделе выставки. Впрочем, в его собрании вы не увидите футуризма или абстрактного искусства. Даже работы представителей «Ослиного хвоста» достаточно сдержанные и консервативные. Скажем, Гончарова — только раннего периода: еще не радикальная, а наоборот — почти элегическая. Заканчивается второй раздел выставки художниками сурового стиля.

— Расскажите о других картинах с необычной историей.

— На выставке есть, если можно так сказать, уголок Лентулова. Он появился неслучайно, поскольку дочь мастера, Марианна Аристарховна Лентулова, покровительствовала ряду коллекционеров. Мне кажется, у них с Абрамяном была какая-то особая история: недаром она передала ему известнейшую работу отца «Нижний Новгород». Можно объяснить это тем, что Абрамян был ей по-человечески симпатичен, но, возможно, он помогал ее семье и как врач. Насколько я помню, Лентулов умер в 1943 году в процессе лечения урологической болезни.

Из бубновалетовцев хочу отметить еще Адольфа Мильмана — его натюрморт оказался в коллекции Абрамяна в результате обмена. Первым владельцем был Дудаков: он купил ее у художника, не подозревая, что тот вскоре заболеет «летаргическим энцефалитом» и окажется парализован. Этот натюрморт очень типичен для Мильмана: у нас в собрании есть натюрморт с куклой 1916 года — его отличают те же светящиеся краски и оранжевый тон. Эта вещь, как и некоторые другие, попала к Абрамяну в результате странного стечения обстоятельств. Коллекционера Абрама Чудновского в 70-е ограбили: дело было громким. Абрамян подключил свои связи, чтобы помочь найти преступников, и в результате получил в подарок от Чудновского «Натюрморт с синим графином» Натана Альтмана. Абрамян не захотел держать работу у себя и обменял ее на Мильмана. Вообще, по свидетельству Дудакова, Абрамян не любил собирать работы, замешанные на крови, хотя здесь, конечно, не тот случай.

Есть в коллекции Абрамяна и произведения Роберта Фалька. Мне невероятно повезло: в РГАЛИ, в архиве вдовы художника, Ангелины Васильевны Щекин-Кротовой, я нашла упоминания о «добром, милом Араме Яковлевиче», который спас Чудновского, дружившего также и с Ангелиной Васильевной, проведя ему сложную операцию. Мы почти ничего не знаем об общении Абрамяна с Щекин-Кротовой: вероятно, он помог ей с работами Фалька, но это только догадки. Как бы то ни было Ангелина Васильевна хранила заметку из журнала «Здоровье», опубликованную в 1969 году, когда Абрамян получил звание Героя труда. В этой публикации говорилось о том, что он не только прекрасный врач, но еще и коллекционер, и в его квартире хранится замечательное собрание. Кстати, Ангелина Щекин-Кротова преподнесла Абрамяну свой портрет — очевидно, уже зная о его намерении создать музей в Ереване.

Нельзя не упомянуть и любимого художника Абрамяна Павла Кузнецова. В процессе подготовки выставки нам удалось выяснить, что Арам Яковлевич покупал работы этого автора не менее 25 раз. Кроме того, он был лично знаком с Кузнецовым. Вообще круг собирателей, знавших лично Павла Варфоломеевича, был довольно узок. И установить, какие вещи были куплены при жизни Кузнецова, нам пока не удается. Тем не менее, Абрамян был вхож в его дом и даже участвовал в 68 году в разборе наследия умершего мастера. В обшарпанную квартиру художника в Карманицком переулке приехали представители Русского музея и Саратовского музея им. Радищева — чтобы распределить его вещи. Важное участие в этом принимала и вдова художника Елена Михайловна Бебутова, с которой Абрамян продолжил общение.

Второй раздел выставки завершается работами представителей сурового стиля. В том числе мы показываем «Две фигуры» Виктора Попкова. Художник предлагал ассоциировать эту картину с миром снов и чувств: у нее нет какого-то конкретного содержания. В процессе подготовки выставки стало известно ее бытование. На обороте имеется надпись: «Анисимову за доброе отношение в недобрые времена». Григорий Анисимов — один из первых искусствоведов, изучавших творчество Попкова. Они с художником были дружны, Анисимов опубликовал о Попкове небольшую книгу. На одной из выставок в конце 60-х между ними завязался спор — выставлять эту картину или нет. Попков решил не выставлять, но подарил ее Анисимову. А вот как она от него перешла к Абрамяну, мы не знаем.

— Легко ли было Араму Яковлевичу расстаться со значительной частью своей коллекции?

— Он очень переживал и даже тосковал по работам — в частности, по «Зоопарку» Григорьева. Некоторые вещи ему были нужны, как воздух, и с ними он не смог расстаться. В третьем разделе выставки мы показываем работы, которые остались в коллекции Абрамяна — это произведения Александра Бенуа, Константина Сомова, Роберта Фалька, Александра Головина, Николая Тархова, Бориса Кустодиева. Есть здесь и редкие художники — например, Вениамин Гальвич. Он начинал в Киеве как маляр, потом увлекся искусством Врубеля, мечтал познакомиться с ним. Однако путь самого Гальвича оказался тернистым. Он приехал в Москву и четыре раза пытался поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Проблема состояла в том, что он не умел лепить форму: рисунки со слепков не были его сильной стороной. При этом у него было потрясающее чувство цвета, орнамента. Он учился в студии Федора Рерберга и подружился там с Казимиром Малевичем. В процессе подготовки выставки у меня была возможность немножко заняться его биографией: почитать сохранившиеся после него два письма, в которых он жалуется на жизнь Аполлинарию Васнецову, одному из своих покровителей. Гальвича нередко называли подражателем Врубеля. Более того, по воспоминаниям современников, антиквары ставили на его работах поддельные подписи Врубеля — и картины хорошо продавались. Гальвич знал об этом. Умер он в 1924 году, и сведений о нем почти не осталось. Хочется надеяться, что со временем белых пятен в его наследии станет меньше — и что это произойдет и с Абрамяном.

Выставка работает до 11 августа

Фото: Иван Новиков-Двинский/предоставлены Третьяковской галереей