Дети странных лет России: выставка «Ars Sacra nova. От мифа к символу» в Доме русского зарубежья
Русские художники 1900-1940-х годов в поисках «нового сакрального искусства».
Рубеж XIX-XX веков обладает каким-то особым притяжением. Эта эпоха вместила в себя совершенно разные интенции: с одной стороны — расцвет поэзии, музыки и театра, блистательные дяглиевские Ballets Russes, вызвавшие моду на все русское. С другой — ощущение надвигающейся катастрофы, готовой уничтожить старую Россию и возвести на ее обломках совсем другую страну. Это странное время ознаменовалось интенсивными духовными поисками: художники, писатели, поэты — тонко чувствующие люди — пытались найти ответы на вопросы перед лицом страшного и неизбежного. Этой теме посвящена выставка «Ars Sacra nova. От мифа к символу. Русская история и евангельские мотивы в творчестве художников модерна России и русского зарубежья 1900-1940-е гг.» (куратор — Любовь Агафонова), работающая в Доме русского зарубежья. Она входит в многочастную серию в рамках проекта «Изменившие мир. Влияние русских деятелей культуры рубежа XIX-XX вв. на мировой художественный процесс», а также в параллельную программу концертного исследовательского проекта «Musica Sacra Nova» Московской государственной академической филармонии и Фонда Николая Каретникова.
На выставке — сплошь первые имена, причудливым образом связанные между собой. Вот, например, Василий Чекрыгин — талантливый художник, трагический погибший в 25 лет под колесами поезда. Его графика — мистическая и необычная: в ней словно воплотилось его увлечение философией космиста Николая Федорова, грезившего о воскрешении мертвых. Василий Чекрыгин близко дружил со Львом Жегиным — сыном знаменитого архитектора Федора Шехтеля — и постоянно жил в их семье. Вместе с Жегиным они приятельствовали с Маяковским, даже проиллюстрировали его первую поэтическую книгу «Я», однако затем выбрали иной путь. Чекрыгина и Жегина интересовало не только будущее, но и прошлое — точнее, весь многовековой опыт человечества. На выставке можно увидеть работы Жегина, посвященные библейским темам — например, «Снятие с креста». Вместе с другими художниками и литераторами друзья создали объединение московских художников «Маковец», получившее название в честь холма, на котором Сергий Радонежский основал Троицкий монастырь. «Маковец» ставил перед собой амбициозные задачи: например, не только соединить разные искусства, но и «сшить» их с наукой — в частности, с математикой. Философ Павел Флоренский, участвовавший в жизни объединения, писал: «По мысли основателей, «Маковец» должен быть маковцем — средоточною возвышенностью русской культуры, с которой стекают в разные стороны воды творчества». Эта ренессансная задача, увы, осталась неосуществленной: «Маковец» просуществовал всего пять лет, до 1926 года. Интересно, кстати, что Флоренский привел в «Маковец» свою сестру, художницу Раису Флоренскую. Ее работу «Блудный сын» можно увидеть на выставке: в этом произведении прослеживается влияние иконописи, с которой Флоренская начинала свой творческий путь, а также — более поздние символистские мотивы.
Еще одно имя, связанное с «Маковцем» — Борис Смирнов-Русецкий. Его работы полны мистики и философских исканий — как, например, «Атлантида», представленная в экспозиции. Мастер также участвовал в выставках «Маковца, но главное — входил в группу «Амаравелла» художников-космистов, испытавших на себе влияние творчества Николая Рериха: увлечение его идеями прослеживается в необычных горных пейзажах Смирнова-Русецкого. Художники «Амаравеллы» в своей программе утверждали: «Наше творчество, интуитивное по преимуществу, направлено на раскрытие различных аспектов космоса — в человеческих обликах, в пейзаже и в отображении абстрактных образов внутреннего мира… восприятие наших картин должно идти не путем рассудочно-формального анализа, а путем вчувствования и внутреннего сопереживания — тогда их цель будет достигнута». При этом, как и представители «Маковца», они искали синтеза с наукой. Смирнов-Русецкий, в частности, делил свою жизнь между занятиями искусством и научной деятельностью: он преподавал, был старшим научным сотрудником Института металлургии, заведовал лабораторией во ВНИИмонтажспецстрой.
Нередко художники вдохновлялись многовековой историей России. Например, передвижник Клавдий Лебедев обращался к темам русской истории X-XVII веков: изображал иностранных послов перед князем Владимиром или призвание на царство Михаила Федоровича Романова. Дмитрия Стеллецкого привлекали традиции древнерусского искусства, а также сюжеты допетровской Руси. Работы, включенные в экспозицию, демонстрируют разные грани его таланта: здесь и птица «Сирин», показывающая интерес к русскому лубку, и эскиз росписи для неосуществленного храма на Вилле Верден. Еще до революции художник много ездил по старинным русским монастырям, а его главной работой, сделанной уже в эмиграции, стала роспись храма Сергиевского подворья в Париже.
Некоторые художники стоят особняком — как Александра Коновалова, не входившая в какие-либо объединения. В ее нежных акварелях можно усмотреть влияние ее наставника Михаила Врубеля, которому она помогала в изготовлении декоративных панно. Коновалова изображала ангелов в небесах, сборы урожая и хороводы у реки, и эти вещи полны поэзии и аллегорий. Необычна и ее судьба: в 1934 году, когда начали сгущаться тучи, она по собственной воле уехала на Чукотку — чтобы запечатлеть быт и культуру народов Крайнего Севера. Через четыре года вернулась в Москву, но по-прежнему не принадлежала к каким-либо художественным группировкам. Из-за добровольного затворничества сведений о жизни художницы сохранилось крайне мало.
И это лишь часть имен, представленных на выставке: здесь можно увидеть работы Михаила Нестерова, Николая Рериха, Бориса Григорьева, а также Сергея Коненкова, Ивана Билибина, Наталии Гончаровой, Аполлинария Васнецова, Алексея Щусева. Каждый на свой манер создавал «новое сакральное искусство», несмотря на сложные исторические обстоятельства, нередко препятствовавшие поискам «тонкого мира».
Выставка работает до 15 сентября
Фотографии: Сергей Ведяшкин/АНГ Москва.