Подшить к заре страничку дня
Евгений Чепурных
Родился в 1954 году в городе Чапаевске Куйбышевской (Самарской) области. Учился в Куйбышевском государственном университете, в Литературном институте имени А.М. Горького. Автор поэтических книг «Свет из окна», «След на траве», «На расстоянии руки», «Картонное копьё», «Маятник», «Перелётное счастье» и других. Печатался в журналах «Юность», «Наш современник», «Москва», «Волга», «Русское эхо», «Русский журнал в Атланте» (США). Лауреат премии имени Ивана Дмитриева. Живёт в Самаре.
Вопрошающее
Всё важнее вопросы-колечки
вьются дымом над трубкой пустой:
не мешаю ли я этой речке,
этой иве над синей водой?
Словно заново в утреннем свете
тают мысли, как сучья в костре.
Не мешаю ли я этим детям,
голубям и щенкам во дворе?
Не мешаю ль старушке убогой
подметать по сусекам (до дыр!)?
Не мешаю ли Господу Богу
обновлять этот старенький мир?
А из зеркала смотрит подросток,
староват, мрачноват, нелюдим.
Для которого много вопросов
наконец-то сомкнулись в один…
Утешительное
Нет в жизни детей худородных.
Поэтому в царстве Христа
и Белая речка угодна,
и Чёрная речка чиста.
В бомжатнике или в богеме,
в озёрцах возлюбленных глаз –
в одной исполинской поэме
всегда есть местечко для нас.
В одном исполинском погосте
смешались, землицу согрев,
И Миши Анищенко кости,
и косточки Тютчева ЭФ,
безвестных паломников, иже
известных на рубль или грош.
И кто из них Господу ближе –
без двух стаканов не поймёшь.
Под куполом солнечно-ясным
не всякая доля видна.
Но Белая речка – прекрасна,
а Чёрная… просто нужна…
Умный мальчик
Как вдохновенно и сурово,
вникая в каждую строку,
соседский сын большеголовый
читает «Слово о полку»!
То змейкой речь его струится,
то жилкой красною течёт.
Он запинается и злится,
и плачет, и почти поёт.
Его глаза швыряют наземь,
горят огнём, зовут на суд.
Он не прощает горе-князя
за то, что в «Слове» наших бьют.
За нерасчётливые планы,
неравный бой, стрелу в боку.
За слёзы милой Ярославны
по храбрецу и дураку.
И гости выпившие млеют
(но не теряют аппетит).
Он не прощает… но жалеет…
Он дочитает и простит.
До встречи на лугу
Сова проснувшаяся стонет,
стальных подковок слышен звук.
Опять идут в ночное кони
на Бежин луг,
на Бежин луг.
И стайка мальчиков
из рощи
таскает хворост для огня.
Летящей сойки
тёплый росчерк
подшил к заре страничку дня.
На Бежин луг, на мятный ветер,
на добрый дух пчелиных сот…
На Бежин луг
телега едет,
и пастушок за ней идёт.
А вслед за ним –
табун из песни
взбивает пыль по кочкам дней,
табун земных,
табун небесных
и даже огненных коней.
Туда –
за сладкою травою.
Туда,
где в дружеском кругу,
как брат с сестрой,
Покой и Воля
пекут картошку на лугу.
На станции А
Стук колёс. Отвар густой.
Гулкий маятник настенный.
Умирает граф Толстой
от любви несовершенной.
Оттого, что меж людьми
много праздности и шума.
Оттого, что Божий мир
втрое хуже, чем он думал.
Почта, баня, телеграф.
Хоть сто лет ещё прибавить,
ничего не может граф
изменить и переставить.
Так же будут на Руси
слушать проповедь вполуха,
жечь дворцы, лежать в грязи
и взлетать к вершинам духа.
Стынет кровь. Стучит состав.
Ищут лежбище медведи.
Нет ли графа, есть ли граф,
всё равно состав проедет.
Тише, станция-вокзал.
Слышишь? Шепчет, чуть стеная:
– Я бы Господу сказал…
Я-то понял…
Я-то знаю…