Советский лётчик встретил сбитого им немца: тот прошептал лишь одно слово
В начале июля сорок первого года вышел Указ о награждении летчиков, отличившихся в первые дни войны. В список героев попал и Андрей Степанович Данилов, которого посмертно наградили орденом Ленина. В газете «Красная звезда» вместе с публикацией этого Указа появилась большая статья в которой описывались подвиги, за которые эти люди были представлены к наградам. В частности, про Данилова там сообщалось следующее:
«С девятью самолётами противника вступил в бой заместитель командира эскадрильи по политчасти старший политрук Андрей Данилов. Спустя несколько мгновений, два из них были сбиты. Расстреляв все патроны, бесстрашный лётчик направил свою машину прямо на вражеский самолёт. Андрей Данилов погиб смертью храбрых».
Но и в текст Указа, и в статью вкралась существенная фактическая ошибка. Нет, был и воздушный бой в одиночку против девяти немецких самолетов, и сбитые бомбардировщики, и воздушный таран. Вот только похоронили Данилова преждевременно, вопреки всему он остался жив.
«Увидел лицо фашистского лётчика, краснощёкого, в синей пилотке, с крылатой эмблемой»
Истребительный полк, в котором служил Андрей Степанович перед самым началом войны перебазировали на полевой аэродром у границы, недалеко от белорусского города Скидель. Они успели поставить палатки, вырыть окопы и замаскировать самолеты. На воскресенье планировалось торжественное открытие лагеря.
Но на рассвете их подняли по тревоге, в сторону Гродно шла тройка бомбардировщиков "Юнкерс-88". На перехват поднялась пятерка истребителей И-153, которую вел Данилов. Она и открыла боевой счет полка. Немцы шли нагло, без прикрытия, за что и поплатились. Данилов сбил один из них, с остальными разобрались ведомые.
В десять утра второй вылет, в котором политрук сбил разведчика FW-189. Но на обратном пути заметил столб дыма в районе аэродрома соседей, бомбардировочного авиаполка. Данилов развернулся и поспешил на выручку. По какой-то причине, за ним никто не пошел. Как считает Данилов, израсходовали боекомплект. А навстречу девять отбомбившихся самолетов врага. Политрук принял решение атаковать в одиночку. Ему удалось сбить двоих, но на этот раз появилось прикрытие "Мессеров". О том, что произошло потом, много лет спустя рассказал сам Данилов:
«Я увидел, как к моей машине пристраивается Ме-110. Увидел лицо фашистского лётчика, краснощёкого, в синей пилотке, с крылатой эмблемой. Мы встретились взглядами: он ухмылялся, торжествуя победу, и показывал мне пальцем вниз, мол, сдавайся. С его задней кабины стрелок разворачивал турельный пулемёт в мою сторону. А у меня уже - ни патрона... Сектором газа и ручкой управления я резко направил "Чайку" в крыло «Мессера»
В сапоге нашли пулю, это его и спасло!
С отвалившимся крылом "Мессер" упал на землю. Но и «Чайка» Данилова получила серьезные повреждения и ему с большим трудом удалось выровнять истребитель перед самой землей и жестко приземлиться на картофельное поле. Данилов остался жив, но потерял сознание. Вытащили его из самолета и перенесли в деревню военфельдшер расположенного батальона и два местных жителя.
Андрей Степанович Данилов.
Когда оказывали первую помощь в кармане брюк летчика нашли разбитые часы, а в сапоге смятую пулю. Если бы не эта случайность, с ногой пришлось бы распрощаться. Кстати сейчас и пуля, и часы стали экспонатом минского музея, Данилов передал их туда на хранение вместе со шлемофоном, кобурой, планшетом и другими своими вещами.
Встретился со сбитым лётчиком
Самое интересное, что Данилов встретился со сбитым тараном немецким летчиком! Тому удалось выброситься с парашютом (стрелок, скорее всего погиб) и приземлился он прямо в расположении гаубичного полка 85-й дивизии. При приземлении повредил ногу и не смог убежать. Сопротивления оказывать не стал, предпочтя сдачу в плен.
Генерал Александр Васильевич Бондовский, командовавший этой дивизией, в своих мемуарах рассказал про этот случай. Сбитый немецкий пилот оказался командиром эскадрильи майором Леманом. Он прекрасно говорил по-русски, так как в тридцатых годах окончил летную школу в городе Энгельсе. По словам Бондовского, вел себя довольно самоуверенно, можно даже сказать нагло.
Гордо поведал, что воевал, начиная с Испании, участвовал во всех кампаниях и награжден двумя Железными крестами. Плен он считал каким-то недоразумением, гонор победителя с него еще не слетел. После рассказа о победах, изъявил желание посмотреть на сбившего его русского летчика. Поскольку раненый Данилов, узнав, что немец попал в плен тоже хотел на него посмотреть, организовали встречу. Как утверждает в мемуарах генерал, она оказалась довольно короткой:
«Майор Леман представился. Сказал, что на его счету больше тридцати сбитых самолетов противника. Что в России надеялся увеличить свой счёт, но не думал, что придется иметь здесь дело с фанатиками и в первый же день выбыть из строя:
-Мы, немцы, ценим мужество, и я понял, что имел дело с храбрым пилотом, но такого фанатичного поступка я от Вас не ожидал.
-У нас другое понятие о мужестве, – ответил советский лётчик, – и мы не нападаем на спящие мирные города, как вы», так описал эту встречу Бондовский.
Генерал Александр Васильевич Бондовский.
Об этом случае тоже писали советские газеты. Вариантов диалога репортеры придумали много, один красивее другого. Однако, по воспоминаниям самого Данилова все было гораздо проще и не так высокопарно:
«В санбате 3-й армии узнал, что в моём истребителе насчитали 136 пулемётных пробоин и 6 - от авиапушки. Неожиданно рядом с моими носилками поставили другие. Сказали: это твой трофей... Вижу человека в зелёном комбинезоне с забинтованной ногой. Я узнал краснощёкого фашиста. Он меня узнал тоже и прошептал по-русски: «Чайка»»...
9 Июля 1941 года был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР. За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с германским фашизмом и проявленные при этом доблесть и мужество в числе 9 лётчиков 127-го авиаполка А. С. Данилов был награждён орденом Ленина, посмертно... В полку решили, что Данилов погиб.
С однополчанами Данилов встретился случайно в конце 1941 года. Назначенный комиссаром 523-го истребительного авиационного полка, он направлялся на Ленинградский фронт, по пути приземлился для заправки самолёта на аэродроме Кайвакса. Там как раз в это время располагался 127-й истребительный авиаполк. Когда его увидели друзья, товарищи, чуть не задушили в объятиях: человека считали погибшим, а он - вот он, живой !
После длительного лечения в госпитале Данилов прибыл в Москву, в Управление кадров ВВС. Его назначили комиссаром вновь сформированной авиационной части. Он воевал на Ленинградском и Волховском фронтах. В одном из воздушных бёв, самолёт Андрея Данилова снова был сбит, а сам пилот получил ранение.
После выздоровления, он продолжил войну на Западном фронте, командовал 15-м полком ночных бомбардировщиков, был заместителем 18-го Гвардейского истребительного авиационного полка по политической части ( до 7 Марта 1942 года именовавшийся 6-м ИАП ).
В Июле 1943 года Подполковник А. С. Данилов был назначен командиром 168-го истребительного авиационного полка ( 303-я истребительная авиационная дивизия, 1-я Воздушная армия, Западный фронт ). Воевал на Курской дуге, освобождал Минск, участвовал в штурме Берлина. Потом в составе Забайкальского фронта участвовал в войне с Японией. Всего за годы войны совершил 136 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 9 самолётов противника лично и 1 - в составе группы.
Награждён орденами: Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны 2-й степени, Красной Звезды, 10-ю медалями и почётным знаком "50 лет пребывания в КПСС".
Из 18 советских лётчиков, которые в первый день войны, 22 Июня 1941 года, совершили воздушные тараны, 17 погибли в боях. Лишь один А. С. Данилов, чудом спасшийся после той памятной схватки у Гродно, в которой пошёл на таран, встретил светлый день Великой Победы.
После окончания войны А. С. Данилов продолжал службу в Вооружённых Силах. В запас вышел в звании Гвардии подполковник. Жил недалеко от родного села Вежля - в городе Аткарске Саратовской области. Многие годы руководил одним из отделов районного управления сельского хозяйства.
...Отмечая большие заслуги старшего политрука Данилова Андрея Степановича в защите Гродно во время войны, исполком Совета народных депутатов решением от 1 Июля 1964 года присвоил ему звание Почётного гражданина города.
На месте посадки самолёта сейчас стоит школа. На стене - мраморная мемориальная доска. На ней написано: "В районе Гродно - Черлене 22.06.1941 года вёл неравный бой с фашистскими стервятниками лётчик А. Данилов. Сбив два фашистских самолёта, таранив третий, и будучи раненным, посадил самолёт на месте Черленской школы".
В Августе 1980 года ветераны 127-го авиаполка побывали в краях, где крестила их боевую молодость война. Состоялось немало радостных встреч с местными жителями. В городе Скидель заместитель директора сахарного завода Иван Иванович Шагун вспомнил, как один из наших лётчиков в первый день войны сражался с девяткой фашистских самолётов и два из них сбил.
- Я был свидетелем этого боя, - сказал Шагун.
- Мы, малышня, бегали потом смотреть на сбитые самолёты. Один из них сгорел, а во втором увидели 3 трупа. Интересно знать: а тот лётчик, что сбил двух фашистов, жив остался?
- Так вот он, вот ! - подтолкнул смутившегося Андрея Данилова Генерал - майор авиации в отставке Владимир Васильевич Пузейкин, под руководством которого полк прошёл всю войну до Дня Победы.
В посёлке Лунно к ветеранам подошёл дед с седой окладистой бородой, назвав себя Фёдором Ивановичем Кравцом.
- А нет среди вас лётчика Данилова?
- Я Данилов, - услышав свою фамилию, сказал Андрей Степанович.
- Откуда меня знаете?
- Прочитал в школьном музее. Там, на витрине, рассказывается, как лётчик Данилов таранил фашистский самолёт. А я тот бой самолично видел. Всё верно там написано...
А ведь начал с должности старшего политрука авиационного полка, куда входила эскадрилья «Нормандия-Неман». Вместе с французскими летчиками он выполнял боевые задания, обучал их мастерству воздушного боя. Они его уважали и постоянно приглашали на московские встречи однополчан и в Париже. Но в советское время даже для фронтовиков заграничные поездки в капиталистические страны были под запретом.
Андрею Степановичу особенно запомнилась московская встреча с однополчанами с участием президента Франции Шарля де Голля. Тогда Андрей Степанович сфотографировался с боевым товарищем Ноэлем Табюре.Боевые заслуги Андрея Степановича Данилова отмечены двумя французскими медалями. Напомним, что рядом с Орденом Ленина на летном кителе соседствует Орден Боевого Красного Знамени, Отечественной войны II Степени, Красной Звезды и восемь медалей.
Данилов много лет был председателем районного общества охраны природы, он вместе с М. И. Лебединским отстоял от порубки сосновый бор, самолично задерживал браконьеров. Его тревожный голос звучал набатом, когда над природой нависала опасность.
Благодаря Андрею Степановичу у садоводов города и района появились новые сорта плодовых и ягодных культур, он привозил саженцы из разных плодопитомников и даже из соседних областей. Он первым в Аткарске стал выращивать виноград, вел народный календарь.
А. С. Данилов был желанным гостем в Аткарском учебном центре ДОСААФ. Неслучайно улица у аэродрома носит его имя. В парке-музее установлен бюст нашего героя. И хотя он ушел из жизни 26 лет назад, память о нем жива.
Из материалов сборника - "Комиссары на линии огня, 1941 - 1945 гг." Политиздат, 1985 г.
Очерк писателя и военного корреспондента Александра Позднеева
Возвышенная душа
Смотрю на его фотографию. Вероятно, точно такая же хранится и в "личном деле". Спокойное, добродушно - приветливое лицо, высокий лоб, умные, доверчивые глаза, густые волосы, гладко зачёсанные к затылку, без единой складочки гимнастёрка, ордена... Когда это было? Накануне великого перелома? Или раньше? Не знаю. Во всяком случае, таким он запомнился в военные годы.
А несколько десятилетий назад, когда в Центральном Доме Советской Армии имени М. В. Фрунзе проходила встреча ветеранов 1-й Воздушной армии, мне впервые за послевоенные годы довелось снова увидеть Андрея Степановича Данилова, и многое, очень многое из того, что было связано с его именем, вспомнилось тогда.
Совсем уже седой, немного сутуловатый, но по-прежнему добрый и весёлый, он сидел в Президиуме среди заслуженных воинов - авиаторов, чьи имена часто упоминались в приказах Верховного Главнокомандующего Вооружёнными Силами СССР.
"Совсем, совсем седой, - повторял я про себя, всматриваясь в его лицо. - Он ли? Он... он!"
Да, время неумолимо: уходят годы, тускнеют, стираются в памяти события Великой Отечественной, и если уж говорить о боевом комиссаре Андрее Степановиче Данилове и его удивительной привязанности к людям, доходившей иногда до подвижничества, то лучше всего, думается, заглянуть в день минувший, в свои фронтовые записки, газетные корреспонденции.
Впервые я увидел Данилова и познакомился с ним зимой 1943 года, когда он уже был замполитом 18-го Гвардейского истребительного авиационного полка, дислоцировавшегося в ту пору на прифронтовом аэродроме, куда я, корреспондент ежедневной красноармейской газеты, прибыл по заданию редакции.
Несколько дней кряду меня одолевало сомнение: сумею ли понять и выделить главное в жизни полка? Сразу же встретился с командиром - Анатолием Емельяновичем Голубовым. Плотный, рослый, крепкого сложения, он, пожалуй, не выделялся среди лётчиков. На нём жёлтая кожаная куртка, подбитая цигейкой, такие же брюки, заправленные в лохматые унты из рыжечалого собачьего меха, и повязанный вокруг шеи снежно - белый шарф.
Анатолий Емельянович терпеливо выслушал меня и, чуть помедлив, сказал:
- Что ж, пошагали ко мне в землянку. Туда и комиссар скоро подойдёт. Он в штабе дивизии.
У Голубова был громкий, но приятный голос, внимательные, с весёлым прищуром глаза. Держался он просто и скромно. Его значительная физическая сила чувствовалась даже в том, как он шёл, ступая твёрдо, с лёгкой раскачкой.
Тропинка, которая вела нас к землянке, петляла между зализанными ветром сугробами, и по ним уже растекались в сумерках синевато - фиолетовые тени деревьев. Был Февраль - пора метелей в средней полосе России.
- А вот и мои апартаменты, - весело сказал Голубов, спускаясь по ступенькам в землянку, где он жил вместе с замполитом полка Гвардии подполковником Андреем Степановичем Даниловым.
- Прошу покорно.
Землянка была сравнительно небольшая, с одним крохотным оконцем. Посредине стоял на толстой ножке дощатый стол, накрытый старой газетой. На нём - котелок с водой и алюминиевая кружка. С бревенчатого потолка свешивалась миниатюрная лампочка, к ней от аккумулятора тянулся провод. В нише - полевой телефон и коптилка.
У самого оконца заскрипел снег, послышались чьи-то торопливые шаги.
- Вот и комиссар, - сказал Голубов.
- Дождались.
Действительно, в землянку вошел Андрей Степанович Данилов. "Кадровый военный, - подумал я. - Сразу можно определить по выправке". Лицо его, бледное, удлинённое, имело выражение ласковой простосердечности, душевного спокойствия. Глаза, серо - голубые и чрезвычайно живые, смотрели немного задумчиво и грустно. Узкая полоска подворотничка, плотно облегавшая тонкую белую шею, почти не выделялась на ней.
- Нет отбоя от корреспондентов, - пошутил он, протягивая мне руку.
- Надолго к нам?
- На несколько дней. Поговаривают, скоро операция начнётся. Я слышал.
Данилов переглянулся с Голубовым.
- Корреспондентам всё известно, - подтвердил Анатолий Емельянович, сразу повеселев.
- Читали ваши стихи о Заморине, - сказал Андрей Степанович, собираясь, вероятно, порадовать меня.
- Выходит, и заочное знакомство с героем приносит пользу?
- Выходит, - согласился я, понимая, что он имеет в виду моё стихотворение "Атакующий сокол", напечатанное некоторое время тому назад и посвящённое лётчику - истребителю Гвардии лейтенанту Ивану Александровичу Заморину, сбившему в 25 воздушных боях лично и вместе с товарищами 13 вражеских самолётов.
- Армейскую газету читаем регулярно, - улыбнулся Данилов, разглядывая меня. - И стихи...
Не утерпев, я спросил:
- Стихи... понравились? - выдавил я, краснея.
- Начало понравилось, - ответил с улыбкой Андрей Степанович и решив, должно быть, окончательно вогнать меня в краску, довольно выразительно начал декламировать:
"Ас не подставит под пули мотор..."
Такого доброжелательного отношения к моим стихам я, признаюсь, давно не встречал и, смутившись, потерял дар речи.
О лётчиках полка Данилов говорил в тот вечер с увлечением и гордостью, называя тех, кто отличился в недавних боях и заслужил правительственные награды. Изредка в рассказ замполита вставлял замечания Голубов, как бы дополняя его. В моём блокноте появились имена Сибирина и Запаскина, Пинчука и Баландина...
Было уже поздно, когда я стал прощаться. Андрей Степанович вышел из землянки, чтобы проводить меня и, кстати, подышать перед сном свежим морозным воздухом.
Лунная светлынь наполняла зимний лес, оголенный и гулкий. Подле самолётов, стоянки которых были расположены по опушке, двигались, перебегая с места на место, одинокие резвые огоньки. Это, несмотря на ночное время, работали с переносными электрическими лампочками мотористы и оружейники.
Временами сюда доносился отдаленный гул канонады, и тогда земля под ногами тревожно вздрагивала, точно её кто-то сильный вдруг толкал изнутри. А огоньки между тем всё двигались и двигались...
* * *
Эта первая встреча с Голубовым и Даниловым стала началом не только моего знакомства, но и дружбы с лётчиками 303-й истребительной авиационной дивизии, прославленные полки которой (18, 168, 20-й и 523-й ) в тот памятный год коренного перелома дислоцировались поблизости от Козельска - старинного русского города в Калужской области, - неподалёку друг от друга, на одном из прифронтовых аэродромных узлов.
Имея возможность почти ежедневно бывать в том или ином полку, я вскоре встретился с командиром дивизии Генерал - майором авиации Георгием Нефедовичем Захаровым и начальником политотдела Полковником Дмитрием Максимовичем Богдановым. Люди твёрдые и последовательные, они возбуждали к себе прямодушную привязанность, и мне не однажды приходилось обращаться к ним обоим за советом и помощью.
У замполита Данилова были другие достоинства, крайне необходимые партийному работнику. Андрей Степанович, как мне казалось, умел прислушиваться к жизни, улавливать её стремительный ритм, звучание. Его природный ум и чуткость, постоянное заботливое внимание к людям заставляли и меня всё чаще задумываться о себе самом, взыскательнее смотреть на свою работу военного корреспондента.
И чем ближе сходился я с подчинёнными Андрея Степановича, тем больше узнавал о нём, тем интереснее было мне встречаться с ним.
* * *
В один из весенних дней 1943 года, когда в лощинках и овражках Козельского аэродромного узла ещё дотаивал совсем уже почерневший, ноздреватый снег, в жизни дивизии произошло весьма примечательное событие: командованием 1-й Воздушной армии в её оперативное подчинение была передана французская авиационная эскадрилья "Нормандия", прежде находившаяся в составе 204-й бомбардировочной дивизии. И появление в скором времени на аэродроме элегантных, разрисованных французами "Яков", вполне естественно, не могло не вызвать весёлого и праздничного оживления среди лётчиков 18-го Гвардейского истребительного авиационного полка.
Несмотря на то что "нормандцы" почти совершенно не знали русского языка, а наши лётчики - французского, первая встреча была радушной, темпераментной, шумной. Объясняясь друг с другом, её участники прибегали к таким уморительно - комичным восклицаниям и жестам, что сами же, не в силах сдержаться, тряслись от смеха.
Про "нормандцев" кое-что уже слышали: добровольцы, имеют некоторый боевой опыт, сбитые немецкие самолёты, сопровождали бомбардировщики. Ну а дружба с ними - дело святое, справедливое, в небе проверенное и каждому понятное: два горя вместе, третье пополам!
После первых совместных воздушных боёв многое стало ясно, и Андрей Степанович всё чаще с беспокойством думал о том, что одержанные французскими лётчиками победы достались слишком дорогой ценой. На это, как и следовало ожидать, сразу же обратил внимание и Голубов, уже успевший побывать вместе с французами в деле. Встретив Данилова в 5-м часу утра на одной из самолётных стоянок, он спросил:
- Чего нынче такой мрачный, комиссар? О чём думаешь?
- Да всё о том же. С "нормандцами" у нас не ладится, почти каждый день потери. Пилотаж у них ювелирный, позавидовать можно. А вот при встрече с противником настолько увлекаются атакой, что...
- Знаю, знаю, - Анатолий Емельянович досадливо вздохнул. - Ничего не поделаешь, привыкли действовать в одиночку. А немцы, видишь ли, только этого и ждут ! У меня вчера был разговор с Генералом. Он тоже заметил...
- Я понимаю, - продолжал Данилов, - многое зависит от того, в какой семье человек вырос, ведь социальная среда Франции далеко не однородна. Вот, командир, нам с тобой и приходится сталкиваться...
- С чем? - спросил Голубов.
- С индивидуалистическим подходом французов к тактике группового боя, - Андрей Степанович сочувственно посмотрел на командира, понимая, что и он тоже ищет выход из создавшегося положения.
- Эти обстоятельства учитывают и наши комэски, и рядовые лётчики. Но с ними всё-таки необходимо ещё раз поговорить, напомнить кое-кому о практической боевой работе в этом направлении...
- Вот-вот, ты и поговори, напомни. У тебя, я заметил, такие разговоры лучше получаются. Будем, комиссар, вместе доучивать французов.
И Данилов, следуя совету командира, за какие-нибудь 2 - 3 недели создал своего рода университет по изучению тактики группового боя, где лётчики-асы, как только выпадала свободная минутка, вместе с "нормандцами" детально анализировали последние встречи с противником, чертили ивовыми прутиками на земле схемы воздушных боёв, а то и просто при помощи собственных рук показывали подопечным наиболее выгодные заходы и варианты атак...
Андрей Степанович был уверен, что французы в конце концов поймут преимущество группового воздушного боя. Основа тому - совместные боевые действия. Окружённые дружеским вниманием и ободряющей доброжелательностью, "нормандцы" не теряли времени даром. За весенние и летние месяцы они сумели не только войти в строй, но и показали образцы самоотверженности, мужества и взаимной выручки. 18-й Гвардейский истребительный авиационный полк был лучшим в соединении. Им гордилось командование 1-й Воздушной армии. И это тоже способствовало скорейшему постижению фронтовой науки, суть которой стала вскоре понятна многим французам.
Однако наряду с успехами - в них теперь уже никто не сомневался - были и ошибки, досадные, а порой трагически - непоправимые.
Генерал - майор авиации в отставке Георгий Нефедович Захаров, Герой Советского Союза, впоследствии вице-президент общества дружбы "СССР - Франция", вспоминал после войны:
"Узнав о гибели командира эскадрильи, храбрейшего лётчика Майора Жан Луи Тюляна, я немедленно прибыл в "Нормандию" и на разборе полётов убедительно показал, что гибель эта неоправданна. Опять был нарушен основной принцип современного боя - его коллективность. После разбора беру веник, валявшийся на полу, выдергиваю из него прутик, легко переламываю его. Затем подаю веник одному наиболее крепкому из французов и знаками предлагаю сломать. Лётчик после безуспешных попыток разводит руками:
"Нет, мой Генерал..."
Ничего не скажешь - предметный урок!
К самолётам "нормандцы" относились со всей истовостью профессионалов, которые вправе судить о степени их пригодности к боевым действиям, и Андрей Степанович, вобравший в душу все горести и утраты французских друзей, не раз бывал участником темпераментных споров о достоинствах таких, например, самолётов, как Як-9Д, вооружённых 37-миллиметровыми авиационными пушками, и о том, что всеми уважаемому конструктору удалось снизить вес машины и добиться заметного увеличения её максимальной скорости. Шли разговоры о последних модификациях "Яков" - с большим запасом горючего, обеспечивающим дальность и продолжительность полёта.
Про английские "Харрикейны" и американские "Аэрокобры" французы даже не вспоминали. Облетав их по приезде в СССР, они твёрдо решили, что будут воевать только на советских "Яках", обладавших ( по сравнению с "Мессершмиттами" и "Фоккерами" ) большей скороподъёмностью и более мощным стрелково - пушечным вооружением.
У "нормандцев" часто бывал командир дивизии Генерал - майор Захаров. Обычно он прилетал на аэродром, где базировались французы, на своём Ла-5, и тогда начиналась импровизированная пресс-конференция о боевых качествах Ла-5 и Як-9.
- Значительной разницы между этими машинами я, по правде сказать, не вижу, - говорил Генерал обступившим его французам.
- Но, между прочим, истребитель первоклассный. Мотор у него, как вы, очевидно, уже догадались, воздушного охлаждения. Если говорить о технике пилотирования, то "Яки" в этом отношении гораздо проще. Думаю, перевооружаться пока нет никакой необходимости.
Подобного рода "пресс-конференции" заканчивались, по обыкновению, посещением голубовской землянки. И кого только я не заставал в ней!
Однажды в середине лета мне посчастливилось встретить там Александра Твардовского и Петра Лидова. Посмуглевшие от фронтового солнца, в выгоревших и пропылённых гимнастёрках, они сидели за сколоченным из досок столом и вели с Голубовым и Даниловым неторопливый, степенно - деловой разговор. Здороваясь, я взглянул на погоны: Твардовский - Подполковник, Лидов - Майор.
Андрей Степанович, удобно устроившись на топчане, рассказывал им о "нормандцах", о том, как они несколько дней тому назад сбили воздушного разведчика "Фокке-Вульф-189", появившегося над расположением наших войск, о совместных боевых действиях с лётчиками - гвардейцами, штурмовавшими Сещенский аэродром противника.
- А ты почему не пишешь в "Правду" о "нормандцах"? - спросил у меня Лидов.
- Они же у тебя под боком. И воюют хорошо.
- Не решаюсь как-то.
- Зря ! Пиши, будем печатать, Адресуй так: Москва, "Правда", Полковнику Лазареву Ивану Григорьевичу... Ну, можешь ещё добавить: "по поручению Майора Лидова".
И через некоторое время в "Правде" появилась моя первая корреспонденция - "Лётчики "Нормандии" в боях"...
Но до конца войны было ещё далеко. Ожесточённые жаркие бои на исходе лета, охватившие едва ли не всю линию фронта, требовали невероятной нравственной стойкости.
3-й Белорусский, в состав которого входила 1-я Воздушная армия, всё дальше и дальше продвигался на запад, и 18-й Гвардейский истребительный авиационный полк обживал уже новые аэродромы. Литивля, Монастырщина, Дубровка, Слобода... Эскадрильи поднимались в воздух, чтобы вступить в схватку и уничтожить противника.
* * *
...Утро у замполита полка ушло на штабные дела: подписывал донесения, беседовал с адъютантами эскадрилий об оформлении документов, просматривал лётные книжки. И всё это время Андрея Степановича неудержимо тянуло на аэродром, к своей машине, которая, как ему доложили, была уже полностью заправлена и проверена. Но освободился он только в 11-м часу и, прихватив с собой шлемофон, торопливо зашагал на стоянку, находившуюся от штаба в километре с небольшим.
Он уселся в кабину истребителя, когда солнце уже поднялось на полуденную высоту. Чтобы потом, в воздухе, лучше сосредоточиться, Андрей Степанович привык перед вылетом минуту - другую повспоминать... Допустим, о том, каким был тот первый день, расколовший тишину летней ночи. Он мог быть и днём последним в его жизни. Но на войне, как известно, нет правил на все случаи, и Андрей Степанович выжил. Помогло войсковое товарищество, вера в правое дело и крепкие нервы.
...Он стал терять сознание уже на исходе боя. Глаза время от времени застилала мутно - лиловая завеса, исполосованная красными молниями. Трудно дышалось из-за дыма, наполнявшего кабину. Небосвод, едва различимый и бесконечно далёкий, опрокидывался, уходил куда-то в сторону солнца, и совсем не было видно линии горизонта. Создавалось впечатление, что его "Чайку" затянуло в водоворот и крутит, крутит... На несколько секунд к нему возвратилось сознание, и тогда он увидел, будто в тумане, остроконечные вершины сосен, похожие на деревянные крепостные башенки, увенчанные шатровыми крышами и смотровыми вышками. И - снова тьма, зигзагообразные красные молнии.
Не помнил Андрей Степанович и того, как двое пехотинцев ( поблизости от места посадки стояла воинская часть) перенесли его из кабины на землю. Он чуть слышно простонал, оттого что кто-то осторожно разжал его крепко - накрепко обхватившие ручку управления пальцы, длинные и тонкие, с посиневшими от натуги ногтями.
Толпясь у самолёта, пехотинцы переговаривались:
- Насмерть, видать, бился с гадами.
- Иначе в их лётном деле нельзя, мил человек. Авиация!
- Второго фашиста угробил.
- Это того, что в лесу взорвался?
- Того самого...
- Целая орава налетела, а наших трое. Легко ли?!
Все принимавшие участие в этом разговоре только что были свидетелями воздушного боя. Продолжая окапываться, они запрокидывали головы, обтирали рукавами гимнастёрок вспотевшие лица и не спускали глаз с серебристо - белой "Чайки". Вот она вывалилась из седенького облачка вместе с вражеским истребителем и, отцепившись от него, стала падать. Почти у самой земли, словно из последних сил, рванулась в сторону, ослепительно блеснула плоскостями и села на картофельное поле, оставив за собой глубокую, прорытую фюзеляжем борозду.
Подле лётчика, беспомощно вытянувшегося на разостланной плащ - палатке, уже хлопотала, делая ему перевязку, румянощёкая девушка - санинструктор.
- Тебе бы, дочка, в школу бегать, - сказал, разглядывая её, пожилой пехотинец в неуклюже сдвинутой на затылок новенькой пилотке, - а ты тут с нами...
- Не говорите глупостей, - возмутилась она, краснея.
- Лучше помогите разрезать рукав. Вот ножницы. Как медленно вы поворачиваетесь!
Подъехала, попыхивая голубоватым дымком, санитарная машина. Из нее вышел военврач, сутулый старик в белом помятом халате и очках в простой железной оправе.
- Жив ? - спросил он девушку - санинструктора.
- Да, но большая потеря крови, пульс едва - едва...
Не дослушав её, военврач кратко бросил санитарам:
- Носилки!
Когда раненого увезли, пожилой пехотинец подошёл вплотную к "Чайке", зачем-то потрогал погнутый винт, одна из лопастей которого ушла в землю, и задумчиво сказал:
- Остыл мотор-то. А недавно совсем горячий был. Остыл...
* * *
Изнурительная жара стояла в тот Июньский день на всей Русской равнине. Дышала зноем и взлётно - посадочная полоса. Горяч и неподвижен был раскалённый солнцем воздух.
Андрей Степанович не торопясь застегнул ремни, проверил работу рулей. Всё было в полном порядке. Ему нисколько не мешало и то, что он чувствовал себя возбуждённым, как это, по обыкновению, бывало от ощущения опасности.
Сидя в давно обжитой кабине, где знакома даже едва заметная царапинка где-нибудь на приборной доске, он испытывал приятное, согревающее сердце чувство уютности. Данилов давно уже привык искать подтверждение своим мыслям и рассуждениям в каждом боевом вылете и часто находил то главное, что помогало ему не только совершенствовать технику пилотирования, но и управлять самим собой. Он никогда не приписывал "Чайке" собственных ошибок, отлично понимая её полную непричастность к ним. Неудачная, опрометчивая, лишённая точного расчёта атака всегда вызывала у него ощущение разлада, а иногда - что, правда, случалось довольно редко - и враждебное чувство упрёка, которое долго потом не давало покоя.
Выруливая на старт в составе звена, Данилов уже мысленно подготовил себя к встрече с противником, и это было для него своего рода необходимостью, потому что помогало в течение всего боя сохранять ясность мысли и уверенность в своём превосходстве.
После взлёта, когда звено уже построилось, Андрей Степанович взглянул мельком на карту в планшете и, не напрягая зрения, осмотрелся. В синевато - мутном небе плавилось далёкое солнце. На западе, у самого горизонта, валунами громоздились облака. Там, где проходила линия фронта, горели деревни, и дым пожарищ расстилался по всей округе. Кое-где виднелись багрово - рыжие языки пламени, яркие вспышки разрывов, воронки от бомб, окопы, ходы сообщения... Там, на земле, шла война, умирали люди, горел хлеб.
"Теперь, старший политрук, как говорится, гляди в оба да не разбей лоба !" - пошутил про себя Данилов, оборачиваясь и окидывая взглядом всю заднюю полусферу, откуда вероятнее всего можно было ожидать появления вражеских истребителей. "Чайка" была удивительно послушна, легко повиновалась каждому его движению. И это вызывало в нём чувство слитности с ней, наполняло душу спокойной уверенностью. Заданный район был уже совсем близко.
Истребитель И-153 "Чайка". На такой машине А. С. Данилов встретил войну.
Продолжая непрерывно осматриваться, Андрей Степанович в жарком потоке солнечных лучей, косо падавших в кабину, заметил несколько горизонтальных чёрточек, образующих на фоне неба едва заметную пунктирную линию. Быстро приближаясь, чёрточки становились всё толще и толще. Через 2 - 3 секунды Данилов уже безошибочно мог определить, что это бомбардировщики "Дорнье-215", идущие плотным строем. И как только он увидел их тёмно - серые силуэты, его охватила ненависть. Он предчувствовал уже всю жестокость этого поединка и по выработанной ранее привычке старался успокоить себя мыслью, что сумеет первым навязать фашистским лётчикам свою тактическую инициативу, свою волю...
От больших перегрузок, навалившихся на Андрея Степановича после относительно спокойного горизонтального полёта, - яростные атаки следовали одна за другой, - у него темнело в глазах, голову вдавливало в плечи, сильно ломило спину. Однако он не фиксировал на этом внимания. Длинные пулемётные очереди из всех 4-х стволов, заглушая гул мотора, сотрясали "Чайку". Данилов не отрывал глаз от прицела, палец - от гашетки...
И вот сломан строй противника. Один самолёт горит на земле, потонув в дымном облаке. Другие, сбросив бомбы куда попало, ложатся на обратный курс, спешат восвояси.
"Драпают, - подумал Андрей Степанович, начиная преследование.
- Драпают, тварюги !"
Погоня за вражескими бомбардировщиками так захватила и увлекла его, что он не только забыл о скоротечности времени, но израсходовал добрую половину боекомплекта и - такого с ним никогда ещё не случалось! - умудрился оторваться от группы, потерять её из виду. А когда, спохватившись, понял всю сложность и неприглядность создавшегося положения, было уже поздно что-либо предпринимать. Однако Андрей Степанович вовсе не собирался огорчаться и унывать. Он верил в себя и в свою машину. Восстанавливая потерянную ориентировку, Данилов ни на минуту не прекращал поиск вражеских самолётов.
Аэродром был уже близко, когда Андрей Степанович, взглянув в сторону солнца, где вытянулись реденькие облачка, увидел группу двухмоторных многоцелевых немецких самолётов "Мессершмитт-110".
"Я один, а их... 3... 5... Нет, больше! Пикируют, сволочи! Нашли подходящую добычу! Что ж, потягаемся!"
Опознать краснозвёздную "Чайку" не стоило большого труда, и 2 "Мессершмитта", отделившись от группы, предвкушая лёгкую победу, устремились в атаку. И тогда к Андрею Степановичу пришла мысль:
"Иду в лобовую!"
Пальцы его словно приросли к ручке управления. Сближаясь с вражеским самолётом, Данилов совершенно сознательно рисковал, отлично понимая, что малейшая, самая ничтожная слабость, потеря внимания, ориентировки, и... всему конец! "Мессершмитт-110" имел очень мощное наступательное вооружение...
Одна предельно короткая очередь - и Андрей Степанович уже поджёг самолёт противника, пропустил его "под себя", стремительно набрал высоту и завершил головокружительный маневр энергичным боевым разворотом. "Горит "Мессер", горит!" - отметил он.
Обрадованный удачной атакой, Данилов окинул быстрым и цепким взглядом зону боя. Нет, он не мог, не имел права ошибиться...
Сблизившись с вражеским самолётом, Андрей Степанович выбирал момент, чтобы прошить его пулемётной очередью, но "Чайку" сильно тряхнуло, будто под фюзеляжем разорвался зенитный снаряд. Потом её потянуло влево, и машина потеряла скорость.
А земля, с синевато - фиолетовыми дымами над линией фронта, с зеленеющим лесным массивом, с оловянно блестевшей речкой, как-то косо, покачиваясь, пошла навстречу. Данилов старался вывести "Чайку" из штопора, в который она сорвалась после внезапной потери скорости.
"Нас голыми руками не возьмёшь!"
Огненная трасса пулемётной очереди на мгновение ослепила Андрея Степановича, и он почувствовал, что ранен. По его вспотевшему лицу текла кровь, режущая боль в руке не давала управлять самолётом. Но "мотор тянет, управление в порядке", Данилов не сдавался.
Тем временем вражеские истребители, отойдя в сторону, как бы решали, кому из них достанется столь лёгкая добыча. Однако "Чайка" уже набирала высоту. Она почти вертикально взмыла вверх, будто ища защиты у солнца. В этот момент к ней стал подбираться отделившийся от группы "Мессер". Андрей Степанович уже ясно различал чёрные, окаймлённые белым кресты и чувствовал приближение решительной минуты. Разгорячённый боем, старший политрук принял вызов. Какая-то совершенно новая сила была теперь союзницей Данилова, и он шёл на противника, уже не заботясь о том, выдержит ли "Чайка" неимоверные перегрузки. От предельной скорости нарастала вибрация.
В несколько секунд он настиг вражеский истребитель и, поймав его в прицел, нажал на гашетку. Но пулемёты безмолвствовали. Все 4 ствола... Ни единого звука, ни знакомой, веселящей душу пилота тряски. Мучительно и горько было сознавать свою беспомощность. Но он уже знал, на что решиться... Он всё ещё инстинктивно давил на гашетку, словно отказываясь верить в то, что оружие бездействует.
"Таранить!.."
И Данилов стал подравнивать скорость своей "Чайки" со скоростью "Мессершмитта", только теперь вполне понимая всю сложность и рискованность предстоящего маневра.
"Лишь бы хватило скорости, - думал он, увеличивая подачу газа.
- Лишь бы хватило..."
Острый толчок вывел Андрея Степановича из нервного оцепенения. Собрав последние силы, он поднял голову - и его охватило восторженное, ни с чем не сравнимое чувство победы: к земле падали обломки хвостового оперения "Мессершмитта", и сам он, со своими крестами и свастикой, стал проваливаться, кренясь...
* * *
Весь тот первый день войны прошел вновь перед мысленным взором замполита полка.
В открытый фонарь кабины залетел ветерок, принёс солнечное тепло, настоенное на аромате луговых трав и смешанное с терпким запахом "горючки".
"Да, было, - подумал Андрей Степанович, - побеждали и на "Чайках". В своё время, разумеется, не теперь...
А теперь, - он улыбнулся, просияв, - иной раз не решается вступать в бой с нашими "Яками" даже хваленая эскадра "Мёльдерс". Паникуют гитлеровцы".
Данилов запустил мотор и стал вслушиваться в его знакомый, успокаивающий рокот. Словно напрягаясь перед взлётом, самолёт мелко - мелко подрагивал. Ожили на тёмных циферблатах зеленовато - фосфорические стрелки приборов. В наушниках шлемофона тонко пискнула морзянка. Глаза Андрея Степановича настолько привыкли к яркому свету, что он даже не прищурился, когда полыхнули слепящие солнечные отсветы на кабинах 2-х приземлившихся истребителей. И пока они катились по взлётно - посадочной полосе, чуть покачиваясь на неровностях, Данилов провожал их взглядом. Он знал, что это возвратились с задания "Латышские стрелки" - Гвардии капитан Сибирин и его ведомый, вылетавшие на поиск вражеских самолётов - разведчиков.
"Ладненько, ладненько притёрли, - мысленно отметил Андрей Степанович.
- Что ж, каковы мастера, такова и работа".
Не первый раз "Яки" под его командованием сопровождали штурмовиков, и те всегда оставались довольны слаженными действиями истребителей прикрытия. Случалось даже, что одно их появление над полем боя обращало в бегство "Фоккеры" и "Мессеры". Данилов хорошо помнил то недавнее время, когда эти разрекламированные гитлеровской прессой "шедевры авиационной техники" ещё могли, как говорится, делать погоду. Но после первых же боёв, в которых участвовали "Яки" последних модификаций, положение изменилось.
Штурмовики "Ил-2" шли плотным строем, крыло к крылу, и Андрей Степанович, оглянувшись, совсем близко увидел их. Здесь, на высоте, небо казалось натёртым ртутью. Оно блестело и слегка мутилось от зноя. Внизу, под самолётами, тянулись на запад вереницы облаков, и, глядя на них, можно было подумать, что кто-то отчаянный только - только прокатил по небу на лихой тачанке и поднял клубы белой известковой пыли.
Не упуская из виду шестёрку "Ильюшиных", летевших штурмовать скопление вражеской пехоты, Данилов обратил внимание на эти до странности густые и туго скрученные облака. И то, что они почти совсем не просматривались, вызвало у него чувство досады и заставило насторожиться. Нет, он не заметил ничего подозрительного. Напротив, небо было чистым на много километров кругом. Лишь эта молочно - белая облачная гряда, готовая каждую минуту заклубиться, вскипеть... В ней угадывалось что-то потаённое, до поры не проявлявшееся.
"Что это за тень промелькнула? - Андрей Степанович снова напряжённо всматривался в облака.
- И... и тень ли ?"
Стремясь рассеять возникшее сомнение, он накренил самолёт. Нет, зрение не могло обмануть его: среди облаков на мгновение обозначились нечёткие силуэты самолётов. Начав уже делать боевой разворот, Данилов сразу взвесил всё - и возможность приблизиться к противнику на дистанцию действенного огня, и вероятность самому быть атакованным, и наличие горючего в баках, и скорость...
"Сумели - таки мы их заметить, - подумал он, сильнее сжимая ручку управления.
- Су-ме-ли !"
Когда, наконец, вражеские самолёты, решив больше не маскироваться, вынырнули из облачного покрова и Андрей Степанович увидел кресты на ступленных плоскостях и вытянутых фюзеляжах, он ощутил в своём теле не знающую жалости твёрдость, которая всегда предшествовала атаке.
Данилов смотрел в прицел, где скрещивались тончайшие нити, чуть подёрнутые серовато - дымчатой пеленой. Наступал решающий момент, 2 - 3 секунды удержать в прицеле силуэт - и... нажать на гашетку. Собранность, точность и абсолютное хладнокровие. И в то же мгновение он надавил на гашетку, надавил плавно, точно опасаясь, что от этого движения "Як" изменит свое положение в пространстве и цель ускользнёт. Глаз у Данилова был верный. Пушка и пулемёты действовали безотказно. Из мотора вражеского истребителя вырвалось красно - бурое пламя и, лизнув фюзеляж, затрепетало, заметалось... Одевшись дымом, самолёт противника соскользнул на левую плоскость, перевернулся своим тощим "брюхом" кверху и нырнул в облака. Данилов ввёл машину в вираж, осмотрелся. Небо повсюду, насколько хватало глаз, было чистым, опалово - сизым. Облака, напоминавшие Андрею Степановичу клубы известковой пыли, теперь растворялись, улетучивались.
Потеряв ведущего, вражеские истребители уклонились от встречи с нашими лётчиками. А те, вдохновлённые примером замполита, ни на секунду не прекращали преследования. Одна атака сменяла другую. И каждый, кто был с Андреем Степановичем в этом бою, чувствовал его мужественную близость, выжимал из машины буквально всё. На земле уже чадили 2 сбитых вражеских самолёта, разнося по речной пойме едкую удушливую гарь.
Штурмовики, довольные надёжным прикрытием, не нарушая строя, второй раз заходили на цель...
* * *
...И вот через много лет я перелистываю подшивку армейской газеты. Её пожелтевшие от времени страницы уже давно не пахнут типографской краской. Сентябрь 1943 года... Адрес редакции: полевая почта 29756-М. В глаза бросаются знакомые строки:
"...12 "Яков" под командованием тов. Данилова сопровождали штурмовиков. На пути к цели они были атакованы истребителями противника... В ходе завязавшегося боя Данилов сбил один самолёт противника лично и два - в группе со своими лётчиками".
- Да, это был тот самый вылет, - говорю я себе, - тот самый...
Не одного меня, военного корреспондента, поражало богатство личности Данилова, щедрость его возвышенной души, постоянная жажда деятельности и поиска, это ценили и другие, кто хорошо знал или был только немного знаком с Андреем Степановичем.
Помню, летом 1954 года я встретил в издательстве "Молодая Гвардия" Твардовского. Александр Трифонович спросил:
- А где сейчас Данилов?
- Право не знаю. Кажется... Но я не уверен...
- Досадно, досадно, - сухо заметил он.
Потом положил на ладонь недавно вышедшую из печати подаренную ему книгу моих рассказов "Восходящий поток" и, словно взвешивая её, поинтересовался:
- Здесь есть что-нибудь о Данилове?
- Не в прямом смысле, - ответил я. Есть, конечно.
- О Данилове - человеке и комиссаре. - убеждённо сказал он, - можно говорить в самом высоком смысле слова.
http://ymorno.ru/index.php?showtopic=96443