Юрий Кирпичев: о дедах, которые воевали

Недавно в Фейсбуке на странице Юрия Христензена зашла речь о войне и о тоскующих по СССР – неожиданно много их появилось в России вкупе с поклонниками Сталина. Кстати, среди эмигрантов…

Недавно в Фейсбуке на странице Юрия Христензена зашла речь о войне и о тоскующих по СССР – неожиданно много их появилось в России вкупе с поклонниками Сталина. Кстати, среди эмигрантов таких почти не наблюдается, но это понятно. Понятно также, почему о войне – близится юбилейное победобесие, 75-летие – Путину особо нечего предложить народу, будущего у страны не просматривается, вот и приходится спекулировать прошлым. Снова будут трепать дедов, которые воевали, болтать о величии, о жертвах, числом которых оно измеряется, придумают какое-нибудь еще более убийственно-убогое шоу, чем взятие потешного рейхстага, причем даже самим будет стыдно от этой пошлости. Поздняя путинщина.

Ну и мы вспомнили. А вспомнить есть что, тем более что разговор начался со взрыва Инкерманских штолен, когда Советы погубили массу народа. Вспомнили и о том, как советское командование удрало, бросив своих солдат в Севастополе, и десятки тысяч их стояли на мысу Херсонес в ожидании плена. Город русской славы…

В их числе был и мой дядя, Николай Кондратьевич Кирпичев, морской офицер, выпускник ЧВВМУ, сначала командовавший «Тюлькиным флотом», а затем воевавший в морской пехоте. «Флотом» называли несколько наспех вооруженных рыбацких судов, которые вели разведку, ставили и обслуживали дозорные и опорные пункты на побережье от Евпатории до Перекопа. Я написал о нем, а в ответ пришел характерный комментарий: «Мой дед, Николаенко Трофим Алексеевич, был в плену в Севастополе, за ним приехала его мать Мотря, отпустили домой, погиб в 44-м при освобождении Крыма под Армянском».

А ведь у меня такая же история, только с более счастливым концом. Моя бабушка пришла пешком за 200 км в Сталино (ныне Донецк) за сыном, сулила охранникам шталага единственное, что у нее было ценное, золотые серьги, но они не понадобились. Дядю… уже выпустили! Немцы тогда не знали, что делать с миллионами пленных, а дядя был украинцем, их часто отпускали, а они помогали выйти русским друзьям, сообщив достоверные семейные данные, адреса проживания и научив паре украинских фраз. Правда, потом дяде пришлось посидеть в советском лагере, там особист все спрашивал, почему он сдался в плен, а не застрелился, но в итоге пустили на фронт, в морскую пехоту. После войны дядя преподавал в бакинском военно-морском училище и среди его курсантов был сын не то Антонио Грамши, не то Мориса Тореза, уже не помню точно. Кстати, лагерь в Сталино, где сидел дядя, располагался напротив моей первой школы. Связь времен…

А затем в разговор вступила Анна Эланна Андреева и рассказала о своем деде. Обратите внимание, не так много было участников ФБ-беседы, а нашелся уже третий человек, чей родственник попал в плен в Севастополе! Я попросил Анну записать свои воспоминания, чтобы предложить читателям – пусть сто раз подумают, стоит ли тосковать по той страшной стране. Вот эта запись.

Памяти моего деда

Мой дед, Каплан Семён Ефимович, из семьи харьковского… кого? При такой фамилии? Нет, не портного, часовщика. Все очень аутентично. Семён Ефимович родился в еврейской семье, вырос, женился по канону, а потом… война. В 1941-м ему уже 19, и он был призван на фронт в первые же ее дни. И провоевал он в первый раз до Крыма.

Летом 1942-го Крым, как известно, был сдан, до ста тысяч солдат, из которых чуть ли не половина раненых, были брошены на произвол судьбы. Большинство этих солдат попали в плен, в плен попал и мой дед. Еврей и красноармеец. Он готовился к смерти, но пленных оказалось так много, что фашисты физически не могли устроить поголовную проверку. Они просто вызывали из строя евреев, коммунистов и командиров.

И в этот момент, когда молодой Сеня собирался выйти из строя, стоявший рядом немолодой русский солдат сказал ему что-то вроде «Подожди, парень, помереть успеешь», и посоветовал назваться грузином, подтвердив это немцам. Многие годы после войны дедушка Сеня переписывался с этим человеком, считая его своим спасителем. Дед выжил в лагере, сделал три попытки побега, и третья удалась. Он вернулся в Харьков – когда? Как? Не знаю. Не знаю и что делал там. Есть только догадка, что плен он скрыл и купил чистый военный билет, потому что новый датирован уже 1944 годом.

Пулеметчик 1339 горно-стрелкового полка 318-й Новороссийской горно-стрелковой дивизии. «Мне не пришлось загнуться, и я довоевал». Воевал, совершил подвиг под Кривулей, получил медаль, потом орден. Он довоевал до Дрездена, где оставался в оккупационных войсках еще два года, до 1947-го. Там же в это время служил Курт Воннегут. Могли они встречаться? Кто знает…

В общем, возвращаться на Родину дед не спешил, особенно в свете посадок тех, кто побывал в плену. Дед Сеня был советский человек: умел храбро воевать, умел и бояться. Сведения мои отрывочны, к сожалению, по причине двух его женитьб: вернувшись с войны, дед не захотел жить со своей первой женой, несмотря на родившегося ребенка, и женился на моей бабушке Гале, русской девушке, присланной в Харьков из Дзержинска по распределению после техникума. Хотя женился неправильное слово. Несмотря на то, что бабушку он обожал горячо, жениться официально и дать свою фамилию детям он не решался до 62 года. Говорю же, умел он бояться. Да и было чего.

После войны дед хотел пойти учиться, но университет был ему закрыт как еврею, так что закончил он радиотехникум. В лагере выучил немецкий – и с тех пор терпеть не мог главный советский трофей, фильм «Девушка моей мечты», который крутили в лагере чуть ли не каждый божий день. В Дрездене усовершенствовался в языке настолько, что мог читать техническую литературу, благодаря чему получил приглашение на новый завод «Радиоприбор» в Запорожье, который производил радиотехнику для армии. Так мои дедушка с бабушкой попали в Запорожье, где вместе работали в радиолаборатории завода. Дед стал одним из ведущих специалистов, получил патент на какой-то прибор для танков.

Имел прекрасную библиотеку, где я впервые прочитала Брэдбери, Хайнлайна, Саймака и Стругацких. Не говоря уже о классике, русской и английской. Имел и проблемы с органами. На него писали доносы и неоднократно. Как-то раз вызвали «туда», но поскольку он был важным специалистом, то не забрали, а показали, кто их пишет (один из его лучших друзей), и порекомендовали быть осторожнее. Он и был осторожен, куда уж осторожнее, даже друг отлучен от семьи не был. Но еще до 60 лет он уже получил первый инсульт, вскорости второй, а после третьего пролежал 9 лет, будучи полностью парализован. Вот почему я его практически не помню.

Лет до 12 я и не знала, что мой дедушка был еврей. Не знала о его подвигах, о его страхах. И еще дольше не знала о репрессированных украинских дедушках: казак отбыл срок в лагере в Сибири, одессит был убит при аресте по дороге в тюрьму. Они все были советские люди, и самым главным их талантом был талант молчать и бояться.

Анна Эланна Андреева

Молчать и бояться… Страшная была страна, потому и удивительно, что не только молодых, не живших в ней, мучает ностальгия по СССР. Причем из всех бывших республик только в России и тоскуют. Вот и вспоминаются две ее главные беды, и если дорог в ней так почти и не прибавилось, да и лучше они не стали, то второй компоненты стало еще больше.