О памяти
Слухи, свидетельства очевидцев, официальные письменные и устные сообщения — все это давало информацию крестьянам о событиях государственного значения, ложилось в основу художественного осмысления этой информации в разных жанрах устного творчества. Различные виды фольклора служилиформой народной памяти об исторических событиях.
Исторические песни, легенды, предания, былины дают возможность судить об исторических представлениях крестьянства. Относительно близко отражали действительность исторические песни. Эту особенность жанра подметил уже в 50-х годах прошлого века знаток русской народной словесности и искусства Ф. И. Буслаев: «Песня хранит национальное предание и передает его из поколения в поколение: чему немало способствует мерный стих и напев.
Народ любит ее как свою собственность и вместе с тем уважает как завещание от отцов и дедов. Он ей верит и называет ее былью. Иное дело сказка…» В песнях фантастический элемент, как правило, отсутствовал, события выбирались значительные и изображались без деталей, а исторические лица были представлены в наиболее важные и общественно значимые моменты их жизни.
По широте отражения исторических событий и преобразований в жизни народа XVIII век был, по мнению фольклористов, периодом «подлинного расцвета народной песенной культуры, опиравшейся на традиции прошлого». Публикации М. Д. Чулкова, И. И. Дмитриева, сборник Кирши Данилова и рукописные песенники XVIII века дают возможность исследователям уверенно отделить массив, бытовавший в XVIII веке, от исторических песен XIX века, касающихся сюжетов предыдущей эпохи. Многие песни сохранились в вариантах, почти современных их созданию; отличия в рукописных текстах XVIII века свидетельствуют о том, что песни действительно исполнялись.
Особенный интерес представляют исторические песни знаменитого «Сборника Кирши Данилова», поскольку бытование их в крестьянской среде не вызывает сомнений (в силу как внутренней связи произведений с крестьянским фольклором, так и сходства с ними текстов, записанных непосредственно от крестьян). Созданный в 40—60-х годах XVIII века «Сборник» отразил разные этапы развития исторической песни и охватывает глубокий исторический слой. В нем проявился интерес ко многим общегосударственным событиям прошлого: взятие Казанского царства, походы Ермака, Смутное время, восстание Разина и др. Одна из старейших исторических песен — «Щелкан Дудентьевич»— посвящена событиям, связанным с восстанием в Твери в 1327 году против татарского баскака Чол-хана (по русским летописям — Шевкал, или Щелкан). Текст ее наиболее полно представлен в «Сборнике Кирши Данилова», где он включает рассказ об унижениях, которым Щелкан подвергает тверичей, и о расправе горожан с ним.
Эта песня, как и многие другие произведения исторического фольклора, являясь откликом на давнее реальное событие и отражая тем самым глубину народной памяти (в данном случае — более четырех веков), поэтически обобщает и ряд исторических представлений: о татарских насильниках, о порядках в Орде, о решимости русских бороться за освобождение своей земли. Тема татарского нашествия, татарского полона широко бытовала в деревенском песенном репертуаре. Сочетание драматических личных переживаний и героических патриотических поступков делало эти песни близкими национальному характеру. Знаменитая песня «Теща в плену у зятя» («Татарский полон») в разных вариантах исполнялась повсюду — от Архангельской губернии до Украины. Не забываемые народом горечь и тревога звучали в строчках: Вот не шум шумит, да и не гром гремит,
А татарищи-ти во полон берут. Ой, да татарищи во полон берут,— и переходили сразу в рассказ о драматических событиях: татарин взял в плен мать жены своей, не подозревая об этом (жена его попала в полон девятилетней девочкой), и привез в качестве «русской нянюшки» к своему сыну. Пленная узнает свою дочь по примете и понимает, что нянчит родного внука. Тут-то и пелись знаменитые строчки: Ты по матушке родной внучоночек, А по батюшке злой татарчоночек,— ранялась долго в виде местных преданий.
Для обширнейшего цикла преданий о Петре I, бытовавшего в том или ином составе по всей территории расселения русского крестьянства, характерна высокая степень конкретизации: обрисовываются особенности поведения царя, детали обстоятельств, взаимоотношений. Если Иван IV для крестьянина XVIII—XIX веков преимущественно абстрактный образ сурового государя, то Петр наделяется в преданиях живыми, человеческими чертами. Он то затейливым способом доказывает соловецким монахам, что пушки важнее колоколов; то соревнуется силою с могучим кузнецом; то бьет Никиту Демидова, не желающего признать преимущества «заморского» пистолета, а потом награждает его за высокое мастерство; то напрашивается в кумовья к крестьянам. В. Дашков, служивший в первой четверти XIX века в Олонецкой губернии, встретил в одном крестьянском доме серебряную чарку, хранимую с благоговением, как дар Петра Великого.
Жива была еще долгожительница, получившая, по ее словам, девочкой этот подарок. Она и рассказала заезжему чиновнику, что в один из своих приездов в Петрозаводск, тогдашний Петровский завод, царь остановился у крестьянина — отца рассказчицы, содержавшего лошадей на Святозерской станции. Войдя в избу и узнав, что жена хозяина родила дочь, Петр захотел быть восприемником, а в кумы выбрал старшую дочку хозяина, которую и одарил. Петровский цикл в целом отличается обилием лиц самого различного сословного и социального положения: мастеровые и крестьяне, монахи и солдаты, купцы и аристократы. В этом также отличие преданий о Петре, рожденных в новой социальной обстановке, от фольклора о Грозном, унаследованного от предыдущей эпохи. Кроме того, сказывается и художественное развитие самого жанра: внимание к человеческой личности проявляется в устном творчестве, как и в литературе. Одним из самых любимых героев крестьянских бесед XIX века на исторические темы был Суворов.
О нем ходили легенды, анекдоты, обсуждались и оценивались в крестьянской среде и вполне реальные его поступки на войне и в мирной обстановке. Рассказывали, например, как он являлся всюду прежде, чем ожидало его начальство, и часто инкогнито. Явился так на пушечно-литейный Александровский завод — приехал на тележке, в простой солдатской куртке. На вопрос часового у ворот завода: «Скоро ли будет князь Италийский?» — отвечал: «Князь следует за мной». Войдя на завод, назвал себя. Побежали за начальством. Тем временем Суворов «грелся у доменной печи и по временам закусывал черными сухарями, которые вынимал из бокового кармана серой куртки своей». Выслушав рапорт наместника губернии, Суворов отправил его домой, прибавив, что не желает отвлекать его от дел.
С начальником завода стал все осматривать. По распоряжению горного начальства изделия Александровского завода были разложены по обе стороны от дороги; с одной стороны — мелкие хозяйственные изделия (ножи, ножницы, цепи, заслонки, решетки и др.), с другой — пирамиды ядер и картечи. Взглянув на мелкие изделия, Суворов сделал гримасу и отвернулся. Пирамиды же снарядов рассматривал внимательно, приговаривая: «помилуй Бог, как хорошо! помилуй Бог, какой славный гостинец шведам!» На выходе из завода прославленного полководца встретило местное купечество «с хлебом и солью, по русскому обычаю; Суворов принял поднесенное, поблагодарил начальника завода, сел в телегу и ускакал» . Вот какой рассказ о полководце был записан среди крестьян Дмитровского уезда в конце XIX века: «Ни было и ни будить таких вояк, как Суворов. Да видь яму Божья сила помогала. Ен как идти на войну, станить служить молебен и сичас же видить, кому быть живому и кому убитаму.
Тех, кого на войне побьют, он видит с венцами на голове». Беседы на исторические темы были очень распространены на встречах крестьян. Об этом сообщали многие корреспонденты из разных уездов в Бюро Тенишева. Большой популярностью пользовались рассказы о военных действиях и быте солдат в мирное время. По данным Алексеевской волости Малоархангельского уезда Орловской губернии, из исторических событий наибольший интерес у крестьян в конце 90-х годов XIX века вызывали: война 1812 года, особенно участие в ней простого народа; Куликовская битва (прежде всего благословение Сергия Радонежского, подвиги Пересвета и Осляби); последняя русско-турецкая война; осада Севастополя. Из исторических деятелей излюбленными героями рассказов во время таких бесед были Петр I, Екатерина II, Суворов, Кутузов и др.
Этим данным вторит сообщение из Дмитровского уезда: «генерал Скобелев, Суворов, Наполеон, Кутузов считаются за небывалых героев». Рассказы о них на встречах «пожилых мужиков» сопровождались обсуждением событий, воспоминаниями или преданиями на те же темы. Рассказ о войне 1812 года, например, вызывал такие замечания: «Ка б Наполеён ни делал у церквах конюшни для лошадей, дык яго бы взяло, а то Бог попутал собачью душу! Ишь, нехристь, что выдумал, конюшни у церквах делать». Особым почетом на таких сборищах пользовались на Смоленщине в последние десятилетия XIX века лица, участвовавшие в русско-турецкой войне 1877—1878 годов. С удовольствием выслушивали описания осады Плевны и пр. В целом для исторических представлений крестьян была характерна большая степень избирательности: отдельные события, деятели сохранялись в коллективной памяти, а другие, современные им, исчезали бесследно. Как правило, сохранялась память о наиболее значительных явлениях.
При этом исторические факты группировались обычно вокруг конкретных деятелей, отдельных ярких личностей — монархов, полководцев, предводителей восстаний. Наряду с событиями и героями, популярными среди крестьянства всей страны, наблюдается и локальная избирательность — более распространенные и детальные сведения о лицах и делах, происходивших некогда в данном районе .
Глубина народной памяти измерялась многими веками. На Псковщине, например, сохранялись и в XIX веке предания о княгине Ольге. Следует иметь в виду возможность проникновения исторической информации летописей и литературы, поступавшей из города, от сельского духовенства, учителей, мелких чиновников и непосредственно от грамотных крестьян, и служившей одним из источников для части преданий, бытовавших в крестьянской среде. Но частые конкретные указания рассказчиков из крестьян на свидетельства своих бабок и дедов говорят и о прямой преемственности устной исторической информации из поколения в поколение. Несмотря на неравномерность, избирательность исторических знаний крестьянства, существовала определенная последовательность во времени в их представлениях об известных исторических личностях и их окружении.
При всей неопределенности былинного времени никто из крестьянских сказителей не поместил бы князя Владимира в недавно прошедшую эпоху. Существовали вполне четкие понятия о том, что татарское нашествие было до Грозного, а Пугачев явился через сто лет после походов Разина и т. д. В историческом фольклоре могут быть выделены определенные пласты эпох, временная последовательность которых вполне осознавалась крестьянством. Так, Ермака в сказаниях связывали с Иваном IV и Строгановыми, а в рассказах о Петре, его битвах фигурировали Шереметев, Меншиков, Демидов, и все — и рассказчики и слушатели — знали, что первые были ранее вторых, в более давние времена.
М.М. Громыко
См. также
Загадочная русская душа, правда, есть?
Патриотизм и национальное сознание
Духовность в нравственных основаниях российского патриотизма