Как англичане России помогали

История с британским эсминцем «Дефендер» напомнила другую историю, которая произошла более 100 лет назад, летом 1919 года. Ее нам поведал мичман А. Гефтер в «Архиве Русской революции».

 

Воспоминания в «Архиве Русской революции» начинаются с того, что Гефтер сетует на разгром ЧК подпольной белогвардейской офицерской организации, в деятельности которой он принимал активнейшее участие. Вернее, организация была, скорее, британской и создана была британской разведкой, хотя и состояла из русских морских офицеров.

 

В задачу этой организации входило… уничтожение Балтийского флота. Да-да — русские морские офицеры должны были уничтожить русский флот. И дальше хрустеть французской булкой.

 

Предлогом для затопления кораблей служила версия о возможном захвате кораблей Германией. Предлог, учитывая заключение Брестского мира, был более чем бледный, к тому же летом 1918 года было ясно — Германия уже дышала на ладан.

 

Уничтожить Балтийский флот должны были торпедные катера Балтийского флота, которыми командовал мичман и которые он именует «моторами».

 

По словам Гефтера, особую ценность представлял, прежде всего, единственный в мире дивизион однотипных линейных кораблей водоизмещением 26000 тонн: «Гангут», «Полтава», «Севастополь», «Петропавловск». Кроме этого, были новейшие эсминцы типа «Новик» и немало подводных лодок. Было еще много чего. Все это должно было быть уничтожено во славу Британской империи.

 

«Да, дела были плохи. Кроми убит. Локкарт попался в Москве со всей организацией глупейшим образом. А наводнение потопило моторы в Гаванском Яхт-клубе. Вся активная и положительная сторона дела сошла на нет.»

 

То есть для русского антибольшевистски настроенного мичмана утопить Балтийский флот под весьма призрачными предлогами, но во имя Британской империи – это «положительная сторона дела»!

 

«Дело обстояло так: Локкарт попался в Москве самым глупым образом. Говорили, что в этой истории была замешана женщина. Огромное количество лиц, имевших отношение к Локкарту, было либо арестовано, либо принуждено было скрываться. По чьему-то доносу большевики узнали, что в Британском Посольстве есть документы, представляющие для них интерес. Смелый англичанин, капитан Кроми, защищал вход в посольство на нижней площадке лестницы с маленьким карманным браунингом в руках. В это время хранившиеся на чердаке документы были уничтожены. Большевики ворвались с черного хода, и Кроми был убит винтовочной пулей в затылок. Смерть Кроми, раскрытие организации Локкарта сделали существование морской организации по существу невозможным.»

 

В описании А. Гефтера любые действия антибольшевистских сил становятся «невозможными» и «бессмысленными» без участия Великобритании. Ну потому что деньги-то британские, а без денег «русские офицеры патриоты» ничего делать не хотели.

 

При этом сам мичман отдает себе полный отчет в сугубом эгоизме «британского империализма». На этот счет у него нет никаких иллюзий. Но при этом вся деятельность морского офицера и «русского патриота» А. Гефтера связана исключительно с обслуживанием британских интересов. И он не видит в этом никакого противоречия.

 

Гефтер в основном занимался проводкой британской агентуры из Финляндии на советскую территорию, в Петроград. И обратно. Как человек местный, хорошо знающий и территорию, и акваторию, он переправлял либо людей, либо документы. И, кроме того, Гефтер помогал британскому флоту изучать местный фарватер, полностью осознавая, что цель Британии – уничтожение Балтийского флота. И это, несмотря на то, что ПМВ в конце 1918 года закончилась, и даже призрачной «отмазки»: «большевики — союзники Германии» — теперь уже не было.

 

А вот британские деньги — были. И господа офицеры с радостью их получали.

 

«На первых же порах я с недоумением спрашивал себя, что собственно делают в Мурманске все эти люди, русские и иностранцы… Если совсем не думают о большевиках, или о том, что они могут придти. Оккупационные иностранцы не смешивались с русскими, в особенности замкнуто держались англичане, менее других – итальянцы. Но это совсем не потому, что эти господа были недовольны пассивностью населения, а просто потому, что с ним вовсе не считались, как не считаются с дикарями вновь открытых земель. Англичан больше всего интересовал лес и меха. И то, и другое в огромных количествах вывозилось из края. Затем их интересовал порт. Но тут они столкнулись с французами и американцами, которым тоже нравился Мурманский порт. Все они делали «заявки» на участки земли поближе к порту… Так во время оно охотились за участками в Калифорнии, но здесь дело было не так рискованно и значительно проще. Американцы тоже не думали о войне серьезно… Правда, в Архангельском районе они что-то пытались сделать под Шенкурском.»

 

Это «что-то» хорошо описано в воспоминаниях многих. На День Благодарения американцы, стоявшие на некоторых участках фронта, крепко перепили.

 

«Перепившись, воинственные янки решили напасть на большевиков и проучить их хорошенько. А кончилось дело тем, что из 80-ти воинов вернулось 12, а остальным отряды «топорников» отрубили головы начисто. На севере люди хорошо работают топорами.»

 

С тех пор американцы как-то сникли и полностью потеряли интерес к боевым действиям.

 

«Англичанам больше всего нравились бревенчатые русские постройки… Англичане, если помещение им подходило, водружали на крыше свой флаг, а русские могли идти, куда хотели… Это были первые впечатления, полученные мною об иностранцах, и они были очень тяжелы, главным образом по своей неожиданности. В России при большевиках привыкли ко всему, но здесь были англичане «культурные мореплаватели», как говорил Расплюев.»

 

Надо же, какая неожиданность.

 

«С каждым днем моего пребывания на Мурмане приходилось все более убеждаться в правильности моего предположения о цели прибытия англичан. Они прибыли не для помощи русским, а для овладения богатым районом…»

 

И при этом у Мичмана – никаких рефлексий…

 

Мичману Гефтеру кто-то объяснил «хитрый план»: англичане прибыли на Север, дабы под покровом их мощи могла появиться сильная русская антибольшевистская армия.

 

«Но при таком плане нельзя было предполагать, что он увенчается успехом, так как из одних офицеров, которым удалось пробраться на Север в количестве 2-х – 3-х сотен, нельзя было набрать войска. Следовательно необходимо было объявить мобилизацию местного населения, то есть того самого населения, которое несколько месяцев назад было большевиками и на всю жизнь разложено большевистской доктриной. Мобилизованные, пожалуй, еще некоторое время оставались бы в повиновении, пока были бы целы запасы консервов, но затем дело должно было бы закончиться трагедией».

 

Заметим, разложить «на всю жизнь доктриной» невозможно. Доктрина, которая на всю жизнь – это доктрина, выстраданная самой жизнью. Но в остальном все верно.

 

Вот смотрите: есть несколько сотен офицеров. Даже не местных, а пришлых. И есть остальное население, которое в основном симпатизирует большевикам. И, следовательно, никакая местная российская сила большевиков свергнуть не может, ибо это всегда сотни против тысяч, или даже против десятков тысяч. И эти сотни без интервентов – ничто.

 

Вот и не взлетело «белое дело» ™

 

Надо сказать, что трагедии начались еще тогда, когда и тушенка не кончилась. То в одном, то в другом полку Северной армии вспыхивали большевистские мятежи. Солдаты, одетые в прекрасную шерстяную английскую форму, хорошо кормленные и с приличным жалованием, норовили уйти к оборванным большевикам, где жрать-то особо было нечего.

 

Повторялось то же, что происходило в колчаковской армии. Когда английский представитель Нокс при Колчаке узнал, что половина красноармейцев одета в британскую форму, он пришел в ярость, полагая, что ее разворовали. На самом деле по свидетельству командующего американским экспедиционным корпусом в Сибири генерала Гревса колчаковские солдаты, одетые в британскую форму, переходили к красным батальонами и полками.

 

К лету 1919 года мичман возвратился в Финляндию, где и продолжил свое «благородное занятие» курьера. Тогда же на Балтике назревала операция, подготовленная англичанами и известная, как наступление Юденича на Петроград.

 

У англичан имелось военно-морское «ноу-хау» – быстроходные торпедные катера. Скорость более 40 узлов, что соответствовало 70-ти верстам в час. По словам мичмана это была фантастика. На такой скорости катера были фактически неуязвимы для тогдашней артиллерии. Англичане, правда, не знали фарватера в районе Кронштадта, но его хорошо знал мичман Гефтер. И поэтому он неоднократно водил английские быстроходные торпедные катера, «натаскивая» их на Кронштадтскую бухту, где располагались основные силы Балтийского флота. Мичман не мог не догадываться, зачем это нужно англичанам…

 

И вот это случилось:

 

«18-го августа 11 английских моторов ворвались в Кронштадтскую Военную Гавань. Это был действительно лихой налет. 7 моторов было потоплено «Гавриилом», которым командовал замечательный моряк и артиллерист Севастьянов. Последний не мог видеть равнодушно, как атакуют минами дредноуты, не мог видеть их гибели. Очевидцы передавали, что его миноносец буквально танцевал среди 11-ти английских моторов и в короткое время потопил семь из них. Остальные бежали. Результатом атаки было повреждение дредноута «Петропавловск», скоро исправившего свои повреждения, да гибель отжившего свой век учебного судна «Память Азова», в которого мина попала случайно, так как предназначалась она плавучему доку, стоявшему рядом. К чести русских матросов «Гавриила», хотя и большевиков, надо сказать, что к разбитому врагу они отнеслись милосердно, подобрав всех до единого.

Итак, вот каков был план англичан. Они предпочли пожертвовать и своими людьми и своими лодками для того, чтобы уничтожить бригаду единственных в мире по своей однотипности и боевым качествам русских линейных кораблей, играя на войне с большевиками… Погубили свои лодки, погубили своих людей, сделали совершенно невозможной мирную сдачу Кронштадта, озлобили матросов, а, главное, показали, что англичане не страшны и что их можно легко расколотить.»

 

Это война, которую Великобритания ведет с Россией, «играя на войне с большевиками». Война, в которой мичман Гефтер выступает на стороне Великобритании. И не он один. Он со своими «тараканами» в голове абсолютно органичен в среде капитанов и адмиралов, которым подчиняется. Мичман действует не сам по себе.

 

Конечно, адмиралы, как правило, умнее, политически изощреннее и не описывали бы, пожалуй, все так откровенно, как это сделал мичман. Но мичман этим и ценен.

 

Тот же адмирал А. Колчак, если бы судьба предоставила ему возможность написать воспоминания, был бы намного более осмотрителен. Это ведь только в письме Тимеревой он прямо признавал, что англосаксы предложили ему роль кондотьера – наемного военачальника. И что он на эту роль согласился. Однако это признание сделано в частном письме, не предназначенном для чужих глаз.

 

А мичман человек простой, душа нараспашку:

 

«При своем последнем свидании с помощником С-ла в Гельсингфорсе я получил заверение, что экспедиция, на которую я посылаюсь, необходима для русского дела, и что Англия никогда не забудет ее участников (гордо выделено самим мичманом). При этом Le-m., который разговаривал со мной, провел на моей груди крест. В этот же день я узнал от Эгара, что меня посылают в Петербург вывести оттуда застрявшего Paul Dukes’а, впоследствии за свою работу получившего Sir’а.»

 

Конечно, спасение очередного «Джеймса Бонда» из лап «кровавой Чеки» — важнейшая составляющая «русского дела».

 

Ни Советская Россия, ни Антанта не были заинтересованы в констатации состояния войны. Большевики именовали это интервенцией (вмешательством), а интервенты старались отрицать даже «вмешательство». Но на Балтике флоты России и Великобритании воевали не по-детски.

 

В октябре 1919 года эсминец «Гавриил» подорвался на английской мине (в числе двух других эсминцев). Погиб и лейтенант Севастьянов.

 

А ранее, 31 августа 1919 г., подводная лодка «Пантера» под командованием лейтенанта А. Н. Бахтина потопила английский эскадренный миноносец «Виттория» в Копорской губе Финского залива.

 

В 1914 году флот России уступал флоту Англии по большинству позиций в 8-9 раз. По общему водоизмещению флот РИ в 1914 году уступал британскому почти десятикратно. А затем весной 1917 года началось общее социальное разложение, которое по флоту ударило даже сильнее, нежели по армии. Ведь на флоте от общей слаженности действий успех зависит в гораздо большей степени, нежели на суше.

 

В такой ситуации удивительно не то, что счет потерь на море был не в нашу пользу. Удивительно то, что Балтийский флот вообще выстоял. Правда, англосаксы всем своим флотом и не наваливались — у них хватало и других забот.

 

Всё это подтверждает справедливость слов У.Черчилля:

 

«Было бы ошибочно думать, что в течение всего этого года мы сражались на фронтах за дело враждебных большевикам русских. Напротив того, русские белогвардейцы сражались за наше дело».