Севастопольский характер Анатолия Пряшникова: угрожать мне бесполезно — я не боюсь
Подземельная душа
Вот тянет меня под землю, и всё! Когда нырял в этот бункер, даже не представляете, сколько у меня было радости, что он затопленный. Это можно назвать каким-то извращением, но я очень люблю в пещерах нырять.
Пещера без воды — это как человек без крови. Особенно яркие эмоции, когда открываешь новые пещеры или новые участки в уже открытых пещерах. Шум воды под землёй меня доводит просто до экстаза. Если я где-то вдалеке слышу шум воды и я не могу туда пролезть, поверьте — прогрызу эту породу зубами. Это болезнь такая, как наркомания.
Чиновники
Я с ними не борюсь, потому что бороться с ними бесполезно. Я им пытался посоветовать, они не слышат. Остаётся одно — указывать на ошибки. Критиковать их за такое поведение бесполезно.
Я — южный человек, он — снежный.
Мы друг друга всё равно не поймём. У нас разные целеполагания. Мы хотим, чтобы всё здесь было красиво, эстетично и как-то, знаете, с душой. А они хотят быстро — у них отчёт, который надо послать наверх. Они живут этим. Мне никуда не надо отчёт посылать. Я живу другой жизнью. Я их не осуждаю — я же говорю, я смотрю на них как на людей, которые как бы с другой планеты. И пока контакта у нас не получается — межгалактического.
А зачем я это делаю? Знаете, откровенно обидно. Вот улица Суворова, ну как так можно было положить эту брусчатку? Я им говорю: хорошо, плохие исполнители — но вы осуществляете технадзор. У вас есть заказчик, у заказчика есть технадзор, авторский надзор, он же каждый день там должен быть. Ну как вы могли уложить 100 метров дороги, а потом технадзор приходит: ой, а я этого не видел. Значит, это такой технадзор.
Вы хотя бы научитесь контролировать.
Говорят, 44 ФЗ плохой, но система с единым поставщиком тоже не решила этой проблемы. Вот берут своего абсолютно в доску поставщика, а он делает вот такую ерунду. Сколько я говорил: проблема одна у исполнительной власти — это проблема оперативного контроля.
И ещё я им всё время говорю: ребята, смотрите, мы поступаем с вами честно. Мы поднимаем шорох, указываем на недостатки в процессе вашей работы. А мы могли бы делать по-другому: поднимать вопрос, когда работы и все финансовые операции завершены, а это уже совершенно другой уровень ответственности. Мы поступаем порядочно — а они этого не понимают.
Севастополь не тот город, над которым надо проводить такие эксперименты.
Опять же, понимают это только севастопольцы — к сожалению, чиновники не понимают.
Чиновники точно так же должны прославлять город, как это делаем мы. Они же такие же люди. Я не могу никак с них эту скорлупу снять, но там же человек в любом случае. Я иногда путаюсь: действительно любят они этот город или нет? Мне кажется, нас они не любят, но понятно почему. А город-то?!
Вот я не знаю ни одного чиновника, кто здесь более-менее не задержался, кто бы уже хатынку себе здесь не построил. Все здесь стараются осесть. Все. Даже когда увольняют, потом узнаёшь — а он остался. И домик у него на Фиоленте, и уже чем-то занимается тут, работает.
Понаехи
Я не делю людей. Это плохо: «понаехи» — мне неприятно. Знаете почему? Потому что в 44-м году здесь осталось 2 тысячи жителей. И мой дед тоже «понаех», получается, который сюда приехал после 45-го года. Севастопольцами не рождаются, ими становятся.
А стать можно севастопольцем мгновенно, только лишь полюбив этот город.
Вот реально, если ты его любишь — всё, ты севастополец. И неважно, откуда ты, хоть из Сибири, хоть с Луны. И при этом ты приносишь пользу этому городу.
Всё. Ты севастополец. Коренной, не коренной — это десятый вопрос.
Раньше сюда приезжали со всего Советского Союза люди. Но тогда это были военные, инженеры, строители. Сейчас — чиновники, барыги; в общем, кто хочет присосаться к этой федеральной струе.
Страхи
Человеческая подлость, ложь, предательство. К сожалению, в жизни приходится сталкиваться и с таким. Всего остального не боюсь. Я человек православный, не боюсь смерти. Хотя пожить хочется.
Я верю, что эта жизнь — только начало пути. Дана она здесь, чтобы не оскотиниться.
Если ты здесь не оскотинишься, наверное, там будет полегче. У меня любимое изречение, что Господь не даёт человеку тех испытаний, которые он бы не мог преодолеть. В жизни у каждого человека бывают такие моменты, когда он думает: всё, это конец. Сколько раз в жизни у меня были такие моменты, и это изречение спасает. Ты понимаешь, что нет, стоп, вставай, иди и делай. Ты всё можешь, и, как оказывается потом, это была такая ерунда.
Пока дышишь, жизнь не закончилась.
Это особенно ощущается где-то там — под водой в пещере. Особенно когда ныряешь без баллона, на задержке дыхания. Там вот эта жизнь проносится, как картинка.
Скандалы
Лежали на Большой Морской эти камни, выкорчеванные бульдозером, которые готовились погрузить на самосвал. Естественно, я понимал, что они пропадут. Погрузил на свой пикап своими руками и уехал. Но не просто: сфотографировал, опубличил — что вот я вывез такой-то камень. Правительство говорит: вы украли наш камень, предназначенный для реставрации. У меня встречный вопрос: это же реставрационный материал, вы говорите, что заготовили его для проведения дальнейшей реставрации — где карточка учёта, фотофиксация, акт выемки, место хранения?
Я уж молчу про документацию, которой просто не было на этот материал. Они даже не смогли сказать, где он лежал, перед тем как я его забрал. Смешно. Опять непрофессионализм чиновников. Я на их месте наоборот бы сказал: «Спасибо Анатолию Фёдоровичу, есть у нас такие активные люди, которые не дают пропасть камню. Пожалуйста, передайте нам его назад». Я же не себе собираю, я себе мавзолей не собираюсь строить из этого камня.
Они прекрасно знают, что угрожать мне бесполезно, что я не боюсь этих угроз и что у меня найдётся, что сказать правоохранительным органам в ответ.
У меня постоянно желание учиться, у чиновников — нет. Они считают себя последней инстанцией. Очень тяжело чиновника заставить признать свою неправоту. Они практически этого не делают, упираются. Если я где-то неправ, мне легко признать свои ошибки. А им почему-то сложно. Может, если признаёшь свою ошибку, то покажешь свою некомпетентность, дальше будут какие-то оргвыводы? Может быть. Но с другой стороны, это же не правильно, что чиновник не может признать свою неправоту, а всё время выкручивается, придумывает какие-то нелепые истории.
В конце концов, я налогоплательщик. У меня своё предприятие, работники. Налоги плачу исправно. Я вправе требовать с чиновника, который живёт за мой счёт, качество работ.
Главный по городу
Последнее время Михаил Владимирович <Развожаев> с общественностью напрямую не общается. Когда я был членом наблюдательного совета по реконструкции Большой Морской, там удавалось разговаривать. Вот все ссылаются на некую систему, говорят: система мне это делать не позволяет. А кто такая система? Кто её создал?
Поймите, система должна трансформироваться. Система без обратной связи неустойчива. А обратной связи с обществом нет.
Нам заливают через телевизоры и всякие каналы проправительственные, что всё хорошо, «прекрасная маркиза». Но на самом-то деле не так всё хорошо.
Власть должна не бояться признавать свои ошибки — и сама освещать проблемы свои.
Ну что толку от тотальной полировки? Ну, сидят эти бабушки, слушают, что всё хорошо, что город меняется. Он действительно меняется — вопрос в нюансах. Никто не говорит, что не нужны дороги. Да за дороги пять баллов поставлю. Ну а всё остальное?
У нас же никто не назовёт хотя бы одного объекта, который прошёл бы гладко, без скандала. Говорят — нет реставраторов. Уже пятый год талдычим: давайте свои севастопольские реставрационные мастерские создадим. Говорят: а нам этого не надо. Нет желания у системы включить обратную связь, чтобы быть более устойчивой. Причём, когда тет-а-тет с чиновником разговариваешь, признаёт, что ужас творится, но высказаться не может — уволят.
Вместо этого на камеру либо молчат, либо рассказывают очередные небылицы.
Реставрационные мастерские
В мире они есть везде, причём не обязательно форма собственности государственная. Вся Европа так работает. В Питере Комитет по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры, не только как у нас в Севнаследии — орган охраны памятников, у них есть мастерские, которые заготавливают реставрационный материал. О чём я говорил: выходят у вас реставраторы, пусть даже по 44 ФЗ несчастному, говорят: «У меня нет реставрационного материала».
Реставрационные мастерские тебе его выдали. Дальше Севнаследие проконтролировало твою работу. Инструмента у тебя нет специального реставрационного — пожалуйста, тебе его изготовят, потому что это тоже очень специфическая вещь. Вот и всё. Подрядчику уже деваться некуда.
А почему у нас не получилось — в частных беседах с чиновниками я слышал такое мнение, что как-то юридически это невозможно оформить. Хотя я этого не понимаю.
Меня очень сильно расстроило, что руководство города в лице губернатора вообще — от слова «совсем» — проигнорировало этот вопрос. Хотя не услышать это было невозможно. Я и письма писал на его имя, и выступал везде. Я не слышал ни одного комментария Михаила Владимировича. Просто был сухой ответ из департамента экономики, что денег не запланировано на создание этого предприятия. У меня есть письмо с таким сухим, попахивающим каким-то таким равнодушием и чиновничьим безразличием ответом.
Если честно, другого я и не ожидал. Я реалист. Но где-то надежда теплилась. В конце концов, вы создаёте такое количество структур, вы плодите такое количество чиновников. Их при Украине сидело на Ленина (здание правительства) 250 человек, сейчас их полторы тысячи — и при этом нельзя создать одно предприятие. Они говорят: оно будет убыточным. Ребята, да всё управление государственное убыточное.
А может, если вы поставите у руля специалиста хорошего какого-нибудь (я не намекаю ни на что, я однозначно на госслужбу не пойду, никогда, меня туда не затащишь и на кобыле), возможно, оно бы приносило прибыль. Но так как у чиновников не принято проявлять абсолютно инициативу, у них это запрещено, вообще инициатива любая наказуема, то в этой системе это предприятие обречено.
Беседовал Андрей Киреев
Продолжение следует...