Фашистские генералы в послевоенных мемуарах называли Ленинградскую операцию ошибкой и даже катастрофой. Но не потому, что раскаивались в чудовищном преступлении, которое совершил вермахт. Нет, они сетуют на просчёты в тактике и стратегии. Замысел блокады, по их мнению, был хороший, годный замысел. Но ведь не удалось всё равно. Не удалось устроить полную блокаду.

Город продолжал снабжаться по воздуху, по воде и по льду Ладожского озера, войска получали боеприпасы и пополнение, шла эвакуация гражданского населения. Не удалось полностью сомкнуть костлявые руки блокады на шее города. И паники, апатии, потери воли к сопротивлению у жителей и защитников Ленинграда не случилось. А значит, надо было быстрым ударом город взять, освободить значительные силы, которые были скованы около Ленинграда, и ударить с севера по Москве. И надо было это сделать в 1942-м, потому что в 1943-м было уже поздно.

Надо было фрицам, да кто ж им дал бы? Все попытки фашистов продвинуться дальше, ближе к городу, встречали ожесточённое сопротивление. И, напротив, Красная Армия постоянно атаковала, контратаковала, пыталась пробить блокаду. Да, поэтому Синявинские высоты так обильно политы кровью. 8 сентября немцы взяли Шлиссельбург и замкнули блокаду, а уже 10 сентября началась 1-я Синявинская операция, наступление 54-й отдельной армии. Наступление не удалось, но и вермахту пришлось остановиться. Вскоре началась 2-я Синявинская операция, вторая попытка прорыва. Снова безуспешная. В конце лета – осенью 1942 года шли тяжёлые бои 3-й Синявинской операции, навстречу Ленинградскому фронту рвался Волховский фронт. Прорвать блокаду и тогда не получилось.

Так, может, зря? Зря были все эти атаки, операции, жертвы? Нет, не зря. Это была жестокая борьба за перехват стратегической инициативы. С 1941 года немцы имели преимущество первого удара, они обладали инициативой, они навязывали свою логику, свои правила, а нам приходилось отступать, обороняться, приспосабливаться. И, конечно, тот, кто обладает стратегической инициативой, тот в конечном итоге и выигрывает. Возьмём, например, использование танков. Правильно использовать танки – бросать их в прорывы и развивать наступление. Неправильно использовать танки – пытаться танками исправить ошибки обороны, затыкать дыры, использовать танки как никудышные средства обороны от танковых прорывов противника.

Весь 1941-й и частично 1942 год немцы использовали танки правильно, а мы – неправильно. Не потому, что мы такие дураки и не знали, как правильно. Знали. А просто инициатива была у немцев, а мы играли чёрными. В 1943-м Красная Армия перехватила стратегическую инициативу, и хвалёные танковые полководцы вермахта внезапно «поглупели» и стали использовать свои танки для затыкания брешей обороны, как последний резерв против прорвавшихся советских танков. И так далее, во всём прочем. В войне важна инициатива. И враг её не отдавал просто так. За неё бились и погибали.

12 января 1943 года началась операция «Искра», и к 18 января блокада была прорвана. Случилось бы это без кровопролитных и «безнадёжных» трёх Синявинских операций? Нет. А бои за Синявино продолжались и после. Только в январе 1944 года немцы ушли с последней Синявинской высоты.

У родственников моей жены под Синявино дача. В советское время давали работникам завода, а они на заводе работали. Мы там каждое лето бываем. Но то Синявино, что есть сейчас, на карте и на Мурманском шоссе – это новый посёлок. Старое Синявино в войну было уничтожено полностью, ничего не осталось. Новое Синявино построили на другом месте. В местах боёв много памятников. На Синявинских высотах, в месте самых ожесточённых боёв, сейчас мемориальный комплекс: памятники, мемориальные доски, стелы, братские могилы. Но и в дачном нашем посёлке, в лесополосах между домами, тут и там скромные могилы и памятные знаки погибшим. Это часть нашей жизни. Кто-то скажет: «на костях». Но не на костях, а рядом со своими мёртвыми. Наши мёртвые рядом с нами. А если не сажать цветы и клубнику, не строить дома и не гулять, не жить там, где наши предки сражались за эту землю и проливали кровь, то и жить нам будет негде. Вся наша земля полита кровью и усеяна останками героев. Для того они и погибли, чтобы мы могли жить, чтобы ребёнок ехал мимо на велосипеде. Но пусть ребёнок видит памятник с красной звездой, пусть помнит своих мёртвых. Не надо прятать историю.

В Ленинграде-Петербурге всё связано с памятью о блокаде. И таблички на домах: «при артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». И музеи, и памятники. Но главное – люди, которые ещё живы, которые помнят. Совсем недавно ушли прадедушка и прабабушка моей дочери, детьми пережившие блокаду. Им было меньше, чем моей дочери сейчас. Невозможно представить себе тяжесть испытания, которая выпала на их долю, на долю их родителей. В Ленинграде этого никогда не забудут.
Поэтому когда какие-то «историки» решили повесить памятную доску маршалу Маннергейму, тому, кто, как верный союзник фюрера, с севера подпирал своими войсками блокаду – повесить за то, что он, мол, раньше ведь был «российский офицер и исследователь Арктики» – то провисела она недолго. То краской её нечаянно обольют, то бутылку об неё случайно разобьют, намазали бы и дерьмом, да воспитание не позволяет – всё же культурная столица. И, что характерно, полиция как-то не рьяно такие «хулиганства» расследовала. И скоро убрали доску от греха подальше.

А были ещё некоторые деятели, которые затеяли дискуссию, что, может, стоило сдать Ленинград гитлеровцам, чтобы дети не умирали от голода. И эти самые деятели моментально помножили свою репутацию на ноль. Их имена стёрты из летописи города. Нет таких и не было никогда. Предатели даже памяти не достойны. Мы ведь даже объяснять им не будем, что Гитлер и не собирался захватывать Ленинград вместе с жителями. Он хотел устроить именно блокаду и именно голодную смерть защитникам и жителям, чтобы потом зайти в пустой мёртвый город, желательно зимой, когда трупы замёрзли.

А врагов мы помним. Немцам мы ничего не забыли и не простили. Ведь одно дело война: на войне убивают. Даже захватчиков можно понять с военной точки зрения. Мы потом тоже пошли на Запад и всех убили. Хорошо, в России берёз много, хватило на миллионы крестов над немецкими могилами. Но мы не окружали ни Берлин, ни Лейпциг вместе с мирным населением на три года, обрекая жителей на голодную смерть.

Это не война. Это даже не военное преступление. Это просто преступление против человечества. Это массовый садизм. Мы прощаем своих врагов, с которыми воевали и которых победили. Они получили своё. И можно дальше дружить. Но за Ленинград воздаяния ещё не было. Немцы не прощены. И финны не прощены. И испанцы, «Голубая дивизия» которых стояла в Пушкине, не прощены. Мы не простили Европу за блокаду Ленинграда. Это грех родителей, который лежит на детях, лежит на потомках европейских народов, на всех. Не за битвы, не за сражения, не за войны – за геноцид мирных жителей, за ад, который европейцы хотели устроить в Ленинграде, за расчётливо и цинично заморенных голодом ленинградских детей Бог не простит и мы никогда не простим «просвещённую Европу». Прежде чем они что-то начнут опять говорить критическое про нас, какие-то мультики снимать смешные, учить нас жизни, пусть вспомнят, а не вспомнят – так мы напомним: Ленинград.

И есть ещё такая интересная историческая закономерность: за Ленинградом всегда наступает Сталинград.

 Источник