Почему русский немец и первый секретарь райкома КПСС не уехал в Германию
«Они никогда не станут там своими»
У бывшего партийного работника, а затем первого главы воссозданного Немецкого района Алтайского края Иосифа Бернгардта – два ордена. а Родина — одна.
Один орден – Трудового Красного Знамени – за хорошую работу на посту директора совхоза, второй – Кавалерский крест ордена «За заслуги перед Федеративной Республикой Германия», как написано в приложенной к нему почетной грамоте, – «за большой вклад в сохранение культурных корней российских немцев в Российской Федерации». Сегодня Иосиф Иосифович – пенсионер, живет в одном из уютных домов в центре Немецкого района в селе Гальбштадт рассказывает о воссоздании Немецкого района, о начале массового переселения российских немцев в Германию, а также о взглядах этого незаурядного человека на жизнь недавнюю и нынешнюю.
История семьи – история России
— Отец мой родился в Таврической губернии Мелитопольского уезда. Бабушка работала в знаменитом имении-заповеднике Аскания-Нова черной кухаркой, то есть готовила не для господ, а для рабочих, — рассказывает Иосиф Бернгардт. – Она варила такие украинские борщи, что и сейчас, когда прошло 30 лет со времени ее ухода из жизни, я помню их вкус.
Говорила на своеобразном южном диалекте, родила 14 детей, девять из которых выросли. В 1911 году дед с бабкой приехали, как и многие другие столыпинские переселенцы, на Алтай, за землей. Дед, тоже Иосиф, служил в царской армии, в Первую мировую войну был на турецком фронте. А уже в Гражданскую его забрали каратели, казаки-анненковцы увезли в Канскую тюрьму, где он и сгинул. Отец работал долгие годы в Подсосновской МТС, дослужился до директорской должности. Был председателем колхоза, и это притом, что его образование составляло три месяца украинской школы в Шепетовке и полугодичные курсы механиков в Колывани.
Тогда это был обычный случай. Отца своего я не помню, поскольку родился в 1936-м, а его не стало в декабре 1938-го, когда в одну ночь в степи за Славгородом сотрудники НКВД расстреляли 298 российских немцев…
Степь – дом родной
Закончив механический факультет Барнаульского политеха, приехал я домой, и меня сразу решено было назначить зав. мастерскими, но я отказался. Должность – серьезная, а я – бесштанный. Нужно было обжиться немного. Стал работать инженером-контролером, потом все же назначили зав. мастерскими, а еще через полгода направили первым секретарем горкома комсомола Славгорода.
Был затем директором совхоза, наверное, одним из самых молодых – еще и 30 не исполнилось. Работал председателем райисполкома в Славгороде, первым секретарем райкома партии в Табунском и Хабарском районах – изъездил здесь все и могу сказать, что степь знаю, как дом родной. Позже, в 1991 году, стал главой Немецкого района и руководил им до 1995-го. Район У меня была честолюбивая мыслишка иметь не район, а игрушку. У нас ведь к тому времени были решены проблемы, к которым соседи еще и не приступали.
Нормальные дороги, жилье и т. д. Здесь, в степи, тогда ни один нормальный немец не жил плохо. Только лодыри или пьяницы, что часто сочетается. Но таких было немного. Чем «страдали» наши люди? У них имелись деньги, а купить было нечего. Зарабатывали в основном на сберкнижку. Помню, первый секретарь крайкома КПСС Георгиев гордо говорил с трибуны, что жители края имеют в Сбербанке столько-то миллиардов. И что? Что с этими миллиардами делать, кому они нужны? Автомобиль не купишь, обстановку в дом не купишь, одеться по-хорошему не во что. Я как секретарь райкома в год получал две легковые машины на 30 тысяч населения. Одну продавали по «свистку» из крайкома, а уж по второй судили и рядили – кому ее отдать.
Затем прилавки стали наполняться, но вместе с тем началась и эмиграция. В 1993 году только из Немецкого района в Германию уехало около 3000 российских немцев.
Прибыла из ФРГ делегация во главе с парламентским статс-секретарем МВД Германии Хорстом Ваффеншмидтом, другом детства канцлера Гельмута Коля. Они стали расспрашивать, чем нам помочь, чтобы уменьшить столь массовый отток жителей района на Запад, который для них тоже стал проблемой.
Позже, во время встречи в Германии, и Коль у меня спросил, чем они могут помочь в решении этого вопроса, а затем повернулся к Ваффеншмидту: «Хорст, займись!» Тот спрашивает: «Йозеф, что ты хочешь?» Объясняю, что я на той земле родился и знаю, что мы из нее больше чем есть не выжмем. Вот если бы они помогли нам расширить оросительную систему и наладить переработку всех производимых в районе сельхозпродуктов. И дело пошло хорошо. В 1995 году на развитие инфраструктуры мы получили из Германии 34 миллиона марок.
Вперед – на Запад
Мы жили не бедно, обижаться было нечего, а побежали в Германию массово. Помню, в Подсосново, которое в свое время в шутку называли маленьким Берлином, начиналось это анекдотично. Был пастух один – пас общественное стадо. Он эмигрировал и через год приехал в село в шляпе, в костюме, фотоаппарат через плечо, хорошие туфли и – что особенно всех задело – в белых носках. Смотри ты, у нас в рваных штанах ходил, а теперь как он одет, у него даже белые носки.
Поначалу приезжающим в Германию немцам предоставляли квартиры со всей обстановкой, даже чайные ложечки имелись. Потом стало хуже, хуже. Все ведь упиралось в политику, и эмиграция – тоже. Надо было доказать, что социализм – это тьфу, и доказали. А воссоединение семей, о котором много говорилось, может быть, где и было, но не с жителями нашего района. Нас не с кем было соединять, мы не разъединенно жили. Нас дальше трудармии не пускали, и те, кто там выжил, после Победы вернулись по своим домам, в свой колхоз.
Я часто бывал в Германии, хотя никого из близких родных у меня там нет. Есть друзья, знакомые, дальние родственники. Они там никогда не будут своими. Вот их дети и внуки, кому сейчас 6-8 лет – станут первым поколением настоящих немцев – выходцев из России. У них даже тембр голоса другой, привычки другие.
А те, кому даже лет тридцать – живут на их пособие. Валяется в кресле, пьет немецкое пиво и по-русски материт Германию. Вот обычный портрет. Жалко, конечно. Мы, когда шли на восстановление района, ожидали совсем другого.
Все испортила иммиграция. Сейчас никто не знает, сколько в районе осталось немцев. Каждый начальник берет ту цифру, какая ему нужна. Немцы-представители поддерживают ту, которая побольше, потому что они тут при деле. По моим подсчетам, коренных немцев здесь осталось процентов пять.
В казахстанских же разобраться трудно: Иванов – немец, Шпеер – русский.
«Приготовишки» и «старшеклассники»
Меня часто спрашивали, почему я не уехал в Германию. Я слишком рано узнал, что такое Германия. Четыре года подряд ездил туда каждые два месяца и понял, что это за страна и особенно что такое германский чиновник. В бывших российских гимназиях был приготовительный класс, его учеников называли «приготовишками». Так вот наш чиновник, которого все в России клянут, по сравнению с немецким – «приготовишка». Тот никогда не грубит, никогда не повысит голос, он только скажет: «Я сожалею, я сожалею…»
Он может просто выпить из тебя кровь. И я подумал – если он при моем статусе и моем «мандате» так со мной поступает, то что же он делает с нашим скотником, который туда приехал. А придет время выхаживать пенсию?.. Да, голых там нет, голодных тоже, все под крышей. Но приходишь ты в больницу – заболел. Включается компьютер: – О-О-О! (Это значит, что ты не платишь в больничную кассу). Вам нужен другой врач. И так там наши русаки находятся, что бегут домой банки ставить.
Ходить каждый месяц за пособием и слушать: вы покупаете слишком дорогую колбасу, нужно покупать подешевле – я такое не смог бы выдержать.
Главное
Не слишком ли я гордый? Я очень не люблю, когда меня унижают. А то, что дорос до первого секретаря райкома КПСС в СССР – это для немца, конечно, чего-то стоит. Но не главное. Я вот иду по селу, со мной все здороваются. Всегда, если нужно, помогут по хозяйству. Это греет больше. И когда дочь меня тянет в Славгород, а брат – в Барнаул, я категорически отказываюсь. Тут я тот самый Бернгардт, а там уже просто Бернгардт, а дальше и тем более. Так что другого дома кроме Гальбштадта мне не надо. Сибиряк – это человек, выкованный суровой природой, способный сделать все, что требуется, как бы холодно и трудно ни было. Я и мои земляки, потомки тех, кто поселился на этой земле 100 лет назад, – сибиряки. Были бы здесь сегодня наши коренные жители, они на земле своих дедов и прадедов трудились бы так, как сейчас уже не работают и нескоро еще, наверное, будут. Я в этом уверен, хоть это и горькое чувство…
via
— Отец мой родился в Таврической губернии Мелитопольского уезда. Бабушка работала в знаменитом имении-заповеднике Аскания-Нова черной кухаркой, то есть готовила не для господ, а для рабочих, — рассказывает Иосиф Бернгардт. – Она варила такие украинские борщи, что и сейчас, когда прошло 30 лет со времени ее ухода из жизни, я помню их вкус.
Говорила на своеобразном южном диалекте, родила 14 детей, девять из которых выросли. В 1911 году дед с бабкой приехали, как и многие другие столыпинские переселенцы, на Алтай, за землей. Дед, тоже Иосиф, служил в царской армии, в Первую мировую войну был на турецком фронте. А уже в Гражданскую его забрали каратели, казаки-анненковцы увезли в Канскую тюрьму, где он и сгинул. Отец работал долгие годы в Подсосновской МТС, дослужился до директорской должности. Был председателем колхоза, и это притом, что его образование составляло три месяца украинской школы в Шепетовке и полугодичные курсы механиков в Колывани.
Тогда это был обычный случай. Отца своего я не помню, поскольку родился в 1936-м, а его не стало в декабре 1938-го, когда в одну ночь в степи за Славгородом сотрудники НКВД расстреляли 298 российских немцев…
Степь – дом родной
Закончив механический факультет Барнаульского политеха, приехал я домой, и меня сразу решено было назначить зав. мастерскими, но я отказался. Должность – серьезная, а я – бесштанный. Нужно было обжиться немного. Стал работать инженером-контролером, потом все же назначили зав. мастерскими, а еще через полгода направили первым секретарем горкома комсомола Славгорода.
Был затем директором совхоза, наверное, одним из самых молодых – еще и 30 не исполнилось. Работал председателем райисполкома в Славгороде, первым секретарем райкома партии в Табунском и Хабарском районах – изъездил здесь все и могу сказать, что степь знаю, как дом родной. Позже, в 1991 году, стал главой Немецкого района и руководил им до 1995-го. Район У меня была честолюбивая мыслишка иметь не район, а игрушку. У нас ведь к тому времени были решены проблемы, к которым соседи еще и не приступали.
Нормальные дороги, жилье и т. д. Здесь, в степи, тогда ни один нормальный немец не жил плохо. Только лодыри или пьяницы, что часто сочетается. Но таких было немного. Чем «страдали» наши люди? У них имелись деньги, а купить было нечего. Зарабатывали в основном на сберкнижку. Помню, первый секретарь крайкома КПСС Георгиев гордо говорил с трибуны, что жители края имеют в Сбербанке столько-то миллиардов. И что? Что с этими миллиардами делать, кому они нужны? Автомобиль не купишь, обстановку в дом не купишь, одеться по-хорошему не во что. Я как секретарь райкома в год получал две легковые машины на 30 тысяч населения. Одну продавали по «свистку» из крайкома, а уж по второй судили и рядили – кому ее отдать.
Затем прилавки стали наполняться, но вместе с тем началась и эмиграция. В 1993 году только из Немецкого района в Германию уехало около 3000 российских немцев.
Прибыла из ФРГ делегация во главе с парламентским статс-секретарем МВД Германии Хорстом Ваффеншмидтом, другом детства канцлера Гельмута Коля. Они стали расспрашивать, чем нам помочь, чтобы уменьшить столь массовый отток жителей района на Запад, который для них тоже стал проблемой.
Позже, во время встречи в Германии, и Коль у меня спросил, чем они могут помочь в решении этого вопроса, а затем повернулся к Ваффеншмидту: «Хорст, займись!» Тот спрашивает: «Йозеф, что ты хочешь?» Объясняю, что я на той земле родился и знаю, что мы из нее больше чем есть не выжмем. Вот если бы они помогли нам расширить оросительную систему и наладить переработку всех производимых в районе сельхозпродуктов. И дело пошло хорошо. В 1995 году на развитие инфраструктуры мы получили из Германии 34 миллиона марок.
Вперед – на Запад
Мы жили не бедно, обижаться было нечего, а побежали в Германию массово. Помню, в Подсосново, которое в свое время в шутку называли маленьким Берлином, начиналось это анекдотично. Был пастух один – пас общественное стадо. Он эмигрировал и через год приехал в село в шляпе, в костюме, фотоаппарат через плечо, хорошие туфли и – что особенно всех задело – в белых носках. Смотри ты, у нас в рваных штанах ходил, а теперь как он одет, у него даже белые носки.
Поначалу приезжающим в Германию немцам предоставляли квартиры со всей обстановкой, даже чайные ложечки имелись. Потом стало хуже, хуже. Все ведь упиралось в политику, и эмиграция – тоже. Надо было доказать, что социализм – это тьфу, и доказали. А воссоединение семей, о котором много говорилось, может быть, где и было, но не с жителями нашего района. Нас не с кем было соединять, мы не разъединенно жили. Нас дальше трудармии не пускали, и те, кто там выжил, после Победы вернулись по своим домам, в свой колхоз.
Я часто бывал в Германии, хотя никого из близких родных у меня там нет. Есть друзья, знакомые, дальние родственники. Они там никогда не будут своими. Вот их дети и внуки, кому сейчас 6-8 лет – станут первым поколением настоящих немцев – выходцев из России. У них даже тембр голоса другой, привычки другие.
А те, кому даже лет тридцать – живут на их пособие. Валяется в кресле, пьет немецкое пиво и по-русски материт Германию. Вот обычный портрет. Жалко, конечно. Мы, когда шли на восстановление района, ожидали совсем другого.
Все испортила иммиграция. Сейчас никто не знает, сколько в районе осталось немцев. Каждый начальник берет ту цифру, какая ему нужна. Немцы-представители поддерживают ту, которая побольше, потому что они тут при деле. По моим подсчетам, коренных немцев здесь осталось процентов пять.
В казахстанских же разобраться трудно: Иванов – немец, Шпеер – русский.
«Приготовишки» и «старшеклассники»
Меня часто спрашивали, почему я не уехал в Германию. Я слишком рано узнал, что такое Германия. Четыре года подряд ездил туда каждые два месяца и понял, что это за страна и особенно что такое германский чиновник. В бывших российских гимназиях был приготовительный класс, его учеников называли «приготовишками». Так вот наш чиновник, которого все в России клянут, по сравнению с немецким – «приготовишка». Тот никогда не грубит, никогда не повысит голос, он только скажет: «Я сожалею, я сожалею…»
Он может просто выпить из тебя кровь. И я подумал – если он при моем статусе и моем «мандате» так со мной поступает, то что же он делает с нашим скотником, который туда приехал. А придет время выхаживать пенсию?.. Да, голых там нет, голодных тоже, все под крышей. Но приходишь ты в больницу – заболел. Включается компьютер: – О-О-О! (Это значит, что ты не платишь в больничную кассу). Вам нужен другой врач. И так там наши русаки находятся, что бегут домой банки ставить.
Ходить каждый месяц за пособием и слушать: вы покупаете слишком дорогую колбасу, нужно покупать подешевле – я такое не смог бы выдержать.
Главное
Не слишком ли я гордый? Я очень не люблю, когда меня унижают. А то, что дорос до первого секретаря райкома КПСС в СССР – это для немца, конечно, чего-то стоит. Но не главное. Я вот иду по селу, со мной все здороваются. Всегда, если нужно, помогут по хозяйству. Это греет больше. И когда дочь меня тянет в Славгород, а брат – в Барнаул, я категорически отказываюсь. Тут я тот самый Бернгардт, а там уже просто Бернгардт, а дальше и тем более. Так что другого дома кроме Гальбштадта мне не надо. Сибиряк – это человек, выкованный суровой природой, способный сделать все, что требуется, как бы холодно и трудно ни было. Я и мои земляки, потомки тех, кто поселился на этой земле 100 лет назад, – сибиряки. Были бы здесь сегодня наши коренные жители, они на земле своих дедов и прадедов трудились бы так, как сейчас уже не работают и нескоро еще, наверное, будут. Я в этом уверен, хоть это и горькое чувство…
via