Осужденные военнопленные (Отделение № 6 лагеря 476). 8
Продолжение.
О местном населении. «Единственным проявлением человеческой доброты, которое видели немцы в России, было отношение простых крестьян, живущих в деревнях неподалеку от лагерей. Эти признаки человечности вызывали припадки бешенства у садистов из НКВД, которые не могли выносить даже намека на нормальные человеческие чувства. Лагеря, расположенные в районах, которые в годы войны были оккупированы Германией, были главным источником трудностей НКВД. Русские крестьяне в этих районах на основе собственного опыта сохранили хорошее отношение к немцам. Пропаганда Ильи Эренбурга не оказала на них никакого действия.
Крестьяне были серьезно озабочены судьбой бывших врагов и постоянно завязывали дружеские отношения с немцами (какие, действительно, еще могут быть заботы у крестьянин, в стране, разоренной врагом – автор). Торговля и обмен между военнопленными и крестьянами велась через охранников. Многие из них были бывшими фронтовиками, которые сочувствовали страданиям бывших врагов. Посылки Красного Креста, которые получали немцы, часто вызывали только разочарование. Запреты НКВД приводили к порче продуктов. И вообще, усилия НКВД сводили помощь Красного Креста заключенным к минимуму. Каким-то чудом евангелистский епископ Хекель из Мюнхена сумел наладить сносную доставку посылок в лагеря военнопленных, несмотря на вздорный надзор НКВД. Содержимое этих посылок становилось предметом обмена между пленными и русским крестьянами. Хорошие отношения и дружба, рожденные этой торговле и обменами, бесили офицеров НКВД.» Здесь же стандартное: «Часто от меня ждут ненависти к русскому народу, словно мне не разрешены никакие другие чувства. Но 10 лет в русских тюрьмах научили меня видеть разницу между русским народом и тайной полицией». Спасибо, Эрих Альфредович…
О союзниках СССР: «Пленным германским офицерам не раз говорили, что их заключение и лишение прав было утверждено союзниками в Тегеране./…/ Излишние наказания являются частью фундамента советской психологии. Поскольку такие наказания широко применялись к внутренним противникам режима, немцам не следовало ожидать, что к ним будут относиться лучше. Однако то, что западные союзники одобрили это, навсегда останется грязным пятном на их мундире». Когда это читаешь, то складывается впечатление, что Хартманн пеняет союзникам фашистской Германии. Здесь, по Фрейду, на поверхность выходит подсознательное.
Мне приходилось читать мемуары немецких летчиков, сдавшихся англичанам, т.е. советских лагерей не прошедших и «базар фильтровать» не наученных. Вот как они описывают отношения немцев с нашими союзниками. Сдаваясь, немцы пригоняли свои самолеты на союзнические аэродромы, при этом при посадке умудрялись намеренно привести свои машины в негодность. Англичане встречали их чуть ли не с почестями. На стандартные вопросы хозяев немцы небрежно отвечали, что мол, они утомлены и сначала хотели бы перекусить. После хорошего обеда союзники, краснея и бледнея, решаются задать, таки, разомлевшим немцам вопросы. Вопрос задается почему то такой: «Как Вы, господа, думаете, что несут Советские войска Европе?». Немцы отвечают, мол, а как вы сами думаете? Союзники, заикаясь и робея перед асами люфтваффе, отвечают, что они
считают, дескать, Советы несут в Европу варварство. На это удовлетворенные гитлеровцы небрежно бросают: «Да, но вы это сами сказали…». Вот такая там царила атмосфера.
Наши, конечно, за свой стол не приглашали, по имени-отчеству не величали. Но были и исключения. Однажды Хартманн так достал следователя, что тот ударил его тростью. Видимо у оперативника были проблемы с ногами, другого повода иметь трость не усматривается. Хартманн отвечает на это ударом тубарета по голове гражданина начальника.
Затем двое суток карцера, в течение которых Белокурый Рыцарь (так его именовали почитатели) не на шутку испугавшись, с тоской ожидал, когда же его поведут на расстрел. Пришли на третьи сутки.
«Моргая от яркого света, он приготовился к самому худшему. Но его привели обратно в тот же кабинет, где он ударил русского офицера. Тогда он приготовился к побоям.
С изумлением он увидел, что в кабинете сидит тот же лейтенант НКВД и широко улыбается. Перед русским на столе стояла бутылка водки и лежала буханка хлеба. «Ну, как дела, Хартманн»?» Лейтенант указал на выпивку и закуску. «Подкрепись, Хартманн. Тебе будет полезно перекусить и выпить». Эрих был поражен. Этот человек обозлился на него до предела. И теперь он улыбается, предлагает еду и питье. Не в состоянии разобраться в загадочной психологии русского, Эрих взял кусок хлеба и глотнул обживающей водки. Русский следил за ним. Когда Эрих поставил стакан на стол, лейтенант широко улыбнулся и указал на стул, на котором сидел. «На этот раз я сижу на стуле, Хартманн. У тебя стула не будет. А теперь тебя отведут к остальным пленным. Я прошу прощения за то, что ударил тебя тростью». Потом старые заключенные сказали Эриху, что ударивший его офицер серьезно нарушил русские законы и мог подвергнуться строгому дисциплинарному наказанию, если бы начальство узнало об этом.
Это было правдой. За 10,5 лет заключения в русских тюрьмах этот удар по лицу тростью оказался единственным случаем физического воздействия на Эриха Хартманна». [130] Вот такой вот римейк на «Судьбу человека» получился.
Хартманн отказывался работать «на Советы» и трудился только на территории лагеря. Ссылался на международные конвенции, запрещающие эксплуатацию военнопленных, и распоряжение советского правительства, разрешавшее освобождать от работы старших офицеров вермахта и люфтваффе. Между тем, как мы знаем, до момента осуждения (для Хартманна это 1949г.) он и не мог привлекаться к труду без своего согласия. Другое дело после получения статуса военного преступника. Здесь выбирай – общие работы или карцер.
На самом деле, как следует из описания его биографии, до осени 1945г. Эрих в течении 5 недель вкалывал на торфоразработках в Кировской области. Условия там были никакие. Жили в землянках. Затем его, как старшего офицера, перевели в лагерь для комсостава Грязновец, как он пишет в «роскошные условия». Вот бы ему, как национальному герою, отказаться от офицерских преимуществ, добровольно разделить участь солдат. Нет, Эго выше героизма. Он еще несколько лет с вдохновением скоблил котлы на кухне в Грязновце, вспоминая ужас общих работ. «Понты» пришли позднее.
Не известно, смог ли Хартманн придерживаться своих понятий до конца. Позднее, после освобождения, он встречался с известным американским летчиком полковником Уокером М. Махурином, побывавшем в китайском плену во время корейской войны. Сравнивая впечатления от плена, Хартманн и Махурин согласились с тем, что «для коммунистов лишь вопрос времени сломать любого человека, попавшего к ним в лапы. Никакая отвага, патриотизм и верность не обеспечивают достаточной защиты против такого нажима. Ее не существует в принципе». Действительно, наши лагеря не сахар. Но ведь никто и не звал Хартманна в Россию, а Мухарина – в Корею.
Осенью 1955 года вернулся домой. Описание его прибытия настолько карикатурно, что трудно удержаться от иронии. На перроне его кто-то узнал, кто-то куда-то пригласил. «Эрих поднял руку, чтобы остановить этот поток слов. «Пожалуйста, не надо торжеств, — сказал он. — Я не хочу никаких праздников». Газетчики столпились вокруг Белокурого Рыцаря, почуяв сенсацию. Они все хотели узнать, почему Эрих отклоняет торжественный прием в его честь после 11 лет отсутствия».
Поступил на службу в армию ФРГ. Какое-то время находился в США, где инструктировал американских и немецких пилотов. Хартманн вышел в отставку в звании полковника. Даже во время службы в бундесвере публично выступал против гонки вооружений. Может это убеждение, может – экстравагантность, а может и долгоиграющие наработочки наших особистов…
В 1970 году он увлекся автогонками, создал несколько летных школ для молодежи. Умер от воспаления легких в сентябре 1993 года.
Продолжение следует.
Ю. Сухарева: "Трудовые лагеря и спецпосения на территории бассейна реки Рефт" 2009г.