«Я не вижу борьбы за традиционные ценности, о которых чиновники вещают из каждого утюга»
В конце прошлого года в Алтайском крае вынесли беспрецедентный приговор по уголовному делу в отношении сотрудников реабилитационного центра «Ключ в жизнь». Фигурантами по нему проходили 12 человек – организаторы, сотрудники и волонтеры учреждения, которых обвиняли в похищении людей. Суд присяжных единогласно признал их невиновными по всем представленным пунктам обвинения. Однако в январе текущего года прокуратура направила жалобу в Пятый апелляционный суд общей юрисдикции с требованием пересмотреть дело и вынести обвинительный вердикт. Одним из главных защитников по делу центра «Ключ в жизнь» выступил барнаульский адвокат Виктор Чумаков, известный по громким процессам в отношении алтайских чиновников, полицейских и коммерсантов. «Банкфакс» поинтересовался у него, как стороне защиты удалось добиться феноменального оправдательного исхода, почему присяжные поверили организаторам центра из числа бывших наркоманов, и как сложилась жизнь участников этого процесса. Кроме того, адвокат поделился, с какими сложностями ему сегодня приходится сталкиваться в профессии, и почему он предпочитает уголовные дела чиновников и правоохранителей остальным «преступникам».
- Виктор Владимирович, в интервью пятилетней давности вы говорили, что принципиально не будете связываться с делами о наркотиках и педофилии. А в прошлом году вы стали одним из главных защитников по уголовному делу о реабилитационном центре «Ключ в жизнь», фигурантами которого являются бывшие наркозависимые. Что изменилось в вашем отношении к этой теме?
- Я с 1993 года работаю внутри правоохранительной системы и дела о наркотиках действительно не веду, но работая по иным делам, вынужден быть причастным к этому. Я вел всего два дела о наркотиках, оба кончились очень удачно для моих подзащитных – я вытащил их из тюрьмы, но один из них вскоре умер, а второй через неделю попался на продаже наркотиков, то есть весь мой труд был насмарку. Поэтому я перестал испытывать какое-то моральное удовлетворение от ведения дел этой категории, хотя люди по инерции обращаются.
А в деле с ребцентром «Ключ в жизнь» я защищал как раз тех, кто помогает наркоманам выйти из этой зависимости. Да, они сами бывшие наркоманы, но они в ремиссии. Я уважаю своего подзащитного за то, что он много лет держится, хотя срок употребления был порядка 12 лет.
- Чьи интересы в этом уголовном деле вы представляли? Были ли уверены в невиновности своего клиента?
- Я и мой коллега Юрий Овчинников защищали главного фигуранта этого уголовного дела – Сергея Упорова. Поэтому нам пришлось нести всю тяжесть этого абсурднейшего обвинения. В СМИ много писали про это дело, но толком не было рассказано, в чем эти люди собственно обвинялись. Похищение людей состоит в чем? Захват, транспортировка, удержание. Но если по версии обвинения людей захватывали и тащили в реабилитационный центр, а потом их там насильно держали, то почему на скамье подсудимых не оказался ни один из родителей или других близких этих так называемых «потерпевших»!? Ведь среди них есть весьма уважаемые люди и даже судья! Всех без исключения зависимых людей направляли туда именно самые близкие – родители, братья, сестры, которые заботились о том, чтобы вырвать их из этого скотского состояния. Был и такой, кого направила бабушка по прямому совету и при содействии органов опеки и участкового инспектора полиции. И если мы говорим про похищение, значит, они должны быть, как минимум, пособниками.
Орган предварительного следствия извернулся так, как будто бы ребята из реабилитационного центра обманывали близких больных людей и родителей в том, что избавление от зависимости возможно в принципе, заведомо зная о том, что это невозможно, но имея корыстную цель, брали людей на реабилитацию. Но их задача состояла в том, чтобы помочь им отказаться от употребления и вернуться к нормальной жизни – завести семью, стать полезным членом общества. Ведь, выдвигая такое абсурдное обвинение, никто не привел статистику: через ребцентр «Ключ в жизнь» прошло больше 1000 человек, есть журналы учета, а потерпевшими себя посчитали всего 17. И почти все из них выступали перед присяжными заседателями по видеосвязи, и экран телевизора был в клеточку – потому что они сами уже за решеткой. Вот как раз эти люди и оказались неисправимы.
Почему они на это пошли? Рассчитывали, что им заплатят денег, все же предъявили иски на возмещение морального ущерба. Это просто такой сорт людей, которых политики называли деклассированные. Но как только государство проявило к ним интерес, стало относиться как будто бы с уважением, называть их потерпевшими, а не подсудимыми, что для большинства уже вошло в норму жизни, у них сразу плечи расправились, появились амбиции. Вот эта вся сторона в этом деле почему-то оказалась скрытой.
- Насколько, по-вашему, сегодня вообще актуально существование таких частных ребцентров? Помощи государства недостаточно?
- Я родился в 1969 году, и в детстве из развлечений была школа и телевизор. Я прекрасно помню две популярные в тот период времени телепередачи - «Здоровье» и «Человек и Закон». Многие выпуски были посвящены ЛТП – лечебно-трудовым профилакториям, которые помогали наркоманам и алкоголикам социализироваться, вернуться к нормальной жизни. И в то время их помещали туда по решению суда. Государство брало на себя ответственность и несло расходы за реабилитацию таких людей. Этот тот же самый ребцентр, где люди жили вне потребления, с ними велась психологическая работа, они трудились, осваивали новые профессии или совершенствовали имеющуюся профессию. Они находились там порой до двух лет. Как вы понимаете, такие учреждения выполняют именно социальную функцию, ребцентры не являются медицинскими организациями. Задача медицины – вырвать человека из конкретного состояния абстиненции – запоя или ломки, но после помощи медиков зависимые возвращались к своей привычной жизни. И поэтому задача ЛТП была в том, чтобы помочь им выйти из этого замкнутого круга. Прежде всего осознать и принять то, что у них есть проблема и ее можно и нужно решить. Ведь никто из них, как правило алкоголиком или наркоманом себя не считает, а думает, что умнее всех психологов и наркологов. И как только им удавалось осознать проблему, если личность не совсем разложилась, наступало выздоровление. Кроме того, это снимало нагрузку с их семьи, потому что жить с наркоманом и алкоголиком очень тяжело.
Потом наступила перестройка и 90-е, и система ЛТП была разрушена самим государством. У нас осталась наркологическая помощь. Но это помощь здесь и сейчас, реабилитации как таковой нет. Да, у нас есть «Хвойный» (круглосуточный стационар КГБУЗ «Алтайский краевой наркологический диспансер», - прим. ред. БФ), но представьте какой объем он должен вмещать, сколько у них там постояльцев - 50? И сколько сотен наркоманов в крае? Поддержки государства явно недостаточно. Ее практически не стало.
- Вы считаете, что проблема наркомании сегодня не менее актуальна, чем 20-30 лет назад?
- Наркоманская среда очень интересная. Это целая система, включающая в себя постоянный рекрутинг и поддержание интереса. Те, кто продают, специально поддерживают систему потребления. У нас же перестали сажать тех, кто употребляет, за это только административная ответственность.
С чем я сегодня столкнулся у нас? Сейчас очень распространен синтезированный наркотик. И наркомафия выбирает местами рекрутинга такие места, где, например, выступают рэп-исполнители, тексты которых пронизаны темой наркотиков. Зачастую сами эти «музыканты» являются активными потребителями веществ. Ведь такие тексты на трезвую голову не напишешь. И у нас в Барнауле есть такая рэп-группа, которая пропагандирует асоциальный образ жизни, беспорядочный животный секс под веществами, употребление наркотиков. Самое интересное, что они имеют свои Telegram-каналы с неограниченной аудиторией, страницы в социальных сетях, куда все это выкладывают, ничуть не смущаясь и ничего не опасаясь. Участники группы выкладывают свои фото с несколькими «косяками» во рту, видео, как они стреляют в жилых кварталах. Помимо прямой пропаганды наркотиков в Интернете, они выступают и «живьем» в ночных клубах, где, по сути, и происходит рекрутинг. И владельцы клубов дают им свои площадки, не интересуясь тем, что собственно эти «музыканты» продвигают их посетителям. И государство не обращает на это внимание. Раньше были профилактические рейды, сейчас их нет. Всем известные места рекрутинга остались без всякого внимания государства. Вот тут я не вижу борьбы за традиционные ценности, о которых чиновники вещают сейчас из каждого утюга.
А синтетика - это крайне опасный наркотик, выглядит как белый порошок, поэтому вдыхая его, молодежь с еще не окрепшими мозгами, представляет себя в роли Пабло Эскобара (колумбийский наркобарон и террорист, - прим. ред. БФ), самцами-альфачами (сексуально активный и уверенный в своей привлекательности мужчина, - прим. ред. БФ), роковыми самочками. Плюс после его употребления возникает желание дикого, животного секса. Он не порождает физической зависимости, зато создает мощнейшую психологическую зависимость, а это гораздо страшнее. Чтобы стать зависимым от «белого порошка», не нужно месяцев употребления, здесь достаточно пары раз. И практически все дети делают классическую ошибку. Они считают, что это более легкий наркотик, а потому говорят – «я же не колюсь, значит, я не наркоман». В текстах «песен» таких рэп-исполнителей есть даже такие строки: «Боже, сохрани мои вены». Как раз вот такие ловушки и создают ложное впечатление у детей о том, что если вены целы, то они и не наркоманы. А ведь это вообще не так! Уже с 14 лет подростки употребляют в полный рост. И чем депрессивнее территория, тем сильнее там проявляется это. Именно из-за пассивности государства возникала необходимость в создании частных ребцентров.
- Как вы тогда оцениваете тот факт, что организацией таких центров занимаются бывшие наркозависимые? Ведь они сами признают, что бывших наркоманов не бывает, и они в любой момент могут сорваться.
- Да, их организовывают бывшие наркоманы, которые находятся в ремиссии. Они этого никогда не скрывали. Но они помогают попавшим в беду людям понять, что у них вообще есть проблема, научиться на себя брать какую-то ответственность, чтобы они вообще поняли, что они – беда для себя и для окружающих. Кто, как не бывшие наркоманы, знают все это наверняка!? Да, в том числе они для того этим и занимаются, чтобы не сорваться. Вот такая взаимная помощь! Для моего подзащитного Сергея Упорова это уже такая душевная потребность. Видя горе этих вновь прибывших наркоманов, они вспоминают свое и за счет этого держатся. Не зря там сама собой возникла система волонтерства. Волонтеры - это выпускники центра, которые спустя время приезжали из Новосибирска, Томска, Омска и совершенно бесплатно там работали, и никто не оплачивал им дорогу, какие-то расходы. Это такая внутренняя потребность, без которой они срываются. И присяжные им поверили, и прокурор, я больше, чем уверен, тоже.
- На какие средства содержали «Ключ в жизнь»?
- Поскольку государство сняло с себя ответственность, а ребцентры нужно содержать на что-то, средства выделяют родственники зависимых. Раньше это было 15-16 тысяч рублей в месяц, это, по сути, прожиточный минимум, потом - порядка 25 тысяч. Как вы понимаете, сумма небольшая, она практически полностью уходит на месячное содержание постояльца. Зарплаты у организаторов и штатных работников были смешные. Кстати, знаете, почему такие центры обычно находятся в удаленных населенных пунктах? Потому что цена недвижимости там низкая.
- Суд по этому делу завершился оправдательным приговором. Присяжные были единодушны в невиновности обвиняемых по всем 300 пунктам. Для Алтайского края это весьма неординарный исход. Как вам это удалось, и почему выбрали именно суд присяжных?
- Суд присяжных – это суд факта. Видят люди факт похищения или нет, доказано это стороной обвинения или нет. И они не увидели такого факта. И признано это было единодушно (именно так и написано). У меня в моей практике было три суда присяжных, и во всех случаях был оправдательный приговор. К сожалению, не все статьи УК РФ позволяют привлечь к делу присяжных, закон содержит ограниченный перечень статей. Присяжных стоит просить именно там, где нет тяжелых юридических конструкций, где важен факт. В нашем случае потерпевшие показали себя во всей красе сами, плюс были показания людей, которые излечились в этом центре и не употребляют много лет. Сейчас они автомеханики, повара, люди, работающие в МФЦ. В том числе присяжные поверили организаторам благодаря этому.
- Вам известно, чем сейчас занимаются фигуранты этого уголовного дела? Как складывается их жизнь?
- Сергей Упоров ждет решения апелляционного суда, потому что прокуратура обжаловала вынесенный вердикт присяжных и оправдательный приговор. Но я уверен, что даже если приговор отменят, и будет новое рассмотрение, мы снова добьемся оправдания. Но он помогает своему брату в реабилитации зависимых в другом центре «Статус», расположенном в поселке Сибирские Огни в Павловском районе. Это учреждение, кстати, работает много лет, прошло огромное количество разных проверок и имеет прекрасную репутацию. В ходе рассмотрения этого дела, я узнал, что у некоторых моих знакомых родные прошли там реабилитацию и очень довольны теперь. Еще два фигуранта этого дела стали участниками СВО, один скончался, а остальные, так или иначе, устроились на работу – кто-то таксует. После апелляции план дальнейшей жизни станет более прозрачен.
- Насколько сильно ваш клиент и его коллеги пострадали репутационно? Да, суд их в итоге оправдал, но следствие длилось несколько лет, и за это время некоторая часть общественности, которая далека от этой проблемы, заочно уже признала их виновными. Что в принципе делать в таких случаях, когда ты официально не виновен, но «осадочек остался»?
- Единственное, что они могут сделать, – добиваться полной реабилитации. У меня еще в 2022 году в Славгороде были оправданы два полицейских, которых обвиняли в незаконном применении физической силы. Только в прошлом году им удалось восстановиться на работе. Система всячески их выталкивала. Это получилось сделать только через Кассационный и Конституционный суд. Вообще это у нас сложилась порочная практика вешать на человека клеймо до решения суда. Раньше, кстати, такого не было, и, к примеру, полицейских увольняли только по вступлении в законную силу обвинительного приговора.
- А как вы считаете, почему у нас в крае существует такая практика, что в деятельность этих центров государство не вмешивается, можно сказать, вообще не обращает на них внимания, пока не случается какая-то трагедия? Только после этого начинаются массовые проверки, рейды и пр.
- Я считаю, что чиновникам время от времени нужно как-то оправдать свое существование, создавать видимость активной деятельности, оправдывать свою заработную плату. Поэтому когда случается какое-то ЧП, начинаются массовые проверки других центров – это кампанейщина и видимость дикой активности. Хотя по своей сути это «бег на месте». Многие дела вообще возникают из ничего, например, из раздутой новости со стороны журналистов, которые хотели хайпа, а в итоге навредили кому-то.
- Виктор Владимирович, интересна ваша позиция и по вопросу качества работы нынешних прокуроров.
- У прокуроров и следователей исчезло либо желание, либо возможность учиться чему-то большему, чем указано в старых методичках. Прокуроры вообще не подвергают сомнениям того, что придумал следователь, а он в свою очередь во многих случаях может именно придумать, подменив знания фантазиями, потому что его учили сдавать ЕГЭ. К сожалению, система ЕГЭ отучила людей думать, добиваться знаний, сомневаться. У них очень много властных полномочий, но очень мало знаний. Я тут не про всех. Остались еще следователи, с кем можно пообсуждать дела. Но их очень мало.
Мне недавно исполнилось 55 лет, но я до сих пор учусь при каждом удобном случае. Да, я адвокат, но мне пришлось получать образование судебного эксперта в разных областях, потому что в некоторых процессах приходят эксперты, которые два коридора окончили, и у которых нет ни опыта, ни знаний, но есть большие амбиции. Вот для борьбы с такими «экспертами», по заключению которых людей отправляют в тюрьмы, как раз и нужно учиться. Раньше у нас была немецкая система образования, когда людей не натаскивали правильно отвечать на вопросы, а учили думать, сомневаться, проверять сомнения, ставить цели и их добиваться. Рад, что сейчас ставиться вопрос о возврате старой и доброй системы образования, но для восстановления нужно не менее 20 лет.
Печально то, что у нас судами очень сильно авансируются и прокуроры, и следователи. Прокурор считает нормальным просто прийти на процесс и зачитать обвинительное заключение, не прилагая вообще никаких усилий. Конечно, отчасти адвокатам это сильно на руку, скажу честно. У меня недавно был процесс, где я даю опровержение словам прокурора, который как раз и ограничился чтением обвинительного заключения, и он вместо того, чтобы хоть как то ответить мне, выступить в прениях и в репликах, он просто промолчал, опустив глаза в пол. А потом я читаю приговор, где роль прокурора исполняет судья при полном попустительстве со стороны обвинения. И такое происходит очень часто. В следствие и прокуратуру нередко приходят люди, которые академически умны, они натасканы, и даже кодекс наизусть знают, хотя зачем его учить наизусть, если всегда можно открыть и прочитать. Зато если появляется любая новая вводная в деле, к которой они не были готовы, их вышибает из седла напрочь. Начинают такую дичь порой нести. А старая школа прокуратуры давно на пенсии, никто не остается работать в системе дальше. А многие вообще уже из жизни ушли.
- Вы ведете какую-то статистику эффективности своей адвокатской деятельности? К примеру, сколько у вас было оправдательных приговоров, каково соотношение успешного и провального завершения процессов?
- По оправдательным приговорам я впереди планеты всей (смеется). Например, в 2022 году у меня было четыре оправдательных приговора – это мой рекорд. А вообще в среднем по одному в год. Но и обвинительные приговоры бывают разными – смотря, чего защита пытается добиться – минимизировать наказание, переквалифицировать обвинение и т. д. Но есть и дела, в которых суд вообще ничего не хочет слышать. Например, военные суды, это что-то сродни инквизиции. У меня в практике было три таких процесса, два я все-таки выиграл, ценой огромных усилий, а один завершился не очень успешно. Сейчас обжалуем приговор.
- Какое уголовное дело, в котором вы выступали защитником, оставило наиболее яркое впечатление или серьезно изменило вас?
- Дело Алексея Белобородова. Во-первых, во многом именно это дело подвигло меня пойти учиться на разного рода экспертные специальности. А во-вторых, именно в ходе рассмотрения этого дела я впервые так глубоко прочувствовал всю мерзкую подноготную сторону отдельных представителей чиновничества – насколько некоторые из них трусливы, импотентны в смысле принятия самостоятельных решений и взятия ответственности на себя, готовы оговорить других. Но, к слову, жизнь таких наказывает. Например, человек, который свидетельствовал против моего клиента, сильно понижен в должности, потерял семью, дом, здоровье, а потом сам он совершил ДТП с тяжкими последствиями. Все же есть такая теория дуального зеркала – что излучаешь, то и получаешь. И с высоты прожитого опыта могу сказать, что это работает всегда.
- А были дела, в которых вам не довелось быть на стороне защиты, но вам бы этого хотелось?
- Были такие дела, чертовски интересные, в которых мне бы хотелось разобраться. Например, меня нанимали ребята из Москвы, чтобы выступать защитником по делу о мошенничестве, связанном с деятельностью автономных некоммерческих организаций, но в итоге я получил отвод, потому что выяснилось, что ранее я защищал одного из оперов, который поучаствовал в обыске по этому делу. Прокуратура долго искала повод, чтоб от меня избавиться, и к третьему заседанию суда все же нашла.
- Виктор Владимирович, вас обычно позиционируют как адвоката номер один в Алтайском крае по защите в суде чиновников, бизнесменов и полицейских. Почему вы часто беретесь за защиту таких клиентов? Это желание публичности, хайпа, высоких гонораров?
- Я точно уверен, что нужно заниматься тем, что ты умеешь лучше всего. Эти дела как правило «наукоемкие» и интересны с той точки зрения, что требуют много знаний, которыми, как я уже отметил, зачастую не обладает сторона обвинения. А я постоянно учусь. Тут недавно отучился на эксперта по закупкам, чтоб мне там «лапшу» никто не вешал потом, отучился и на строительную экспертизу, оценочную деятельность, по анализу финансового состояния организаций, анализу компьютерной информации, криминалистической экспертизы. Это, конечно, не единомоментно. Потрачено много времени и средств. Но это я считаю необходимым, прежде всего, чтобы с клиентом разговаривать на одном языке, чтобы уметь читать и верно понимать нормативные акты в области налогов, строительства и т. д. А есть следователи, которые не в состоянии отличить среднее профессиональное образование от дополнительного профессионального и даже высшего. Для них все едино. А ведь гинеколог и лор – тоже оба врачи, но человека-то смотрят с разных сторон.
Такие дела требуют огромного массива знаний, которыми нужно оперировать, и я испытываю от этого своеобразный интеллектуальный кайф. В таких делах моя задача - покопаться и «найти суслика», которого не видно, но он там точно есть. Я мог бы брать дела попроще – про кухонных боксеров, к примеру. Взял 10 таких дел - заработал бы больше. Но они неинтересные. Если бы я не получал от этого удовольствия, я бы давно оставил эту профессию и вообще этим не занимался. У меня был довольно успешный бизнес, поэтому финансово я бы не пострадал. Как говорится, найди работу по душе, и ты не будешь работать ни одного дня. Это про меня. Я люблю то, что я делаю.
- Но при этом вы утверждаете, что хороший адвокат должен работать по 16 часов в сутки? Как вы тогда расслабляетесь?
- Да, адвокат должен работать очень много. К тому же я убежден в том, что нужно определиться, в чем ты лучше, и специализироваться, развиваться в своей нише. Ведь чтобы понять, что именно было нарушено, нужно для начала разобраться и знать, как оно должно быть. Тогда ты получаешь преимущество перед следователем и прокурором, которые этого просто не знают.
Если говорить об отдыхе, то его почти нет. У меня уже взрослые дети, которые не требуют столько внимания, и спасибо моей супруге, которая компенсирует его за нас двоих. А вообще я люблю активный отдых – погонять на снегоходах, прыгнуть с парашютом. И еще у меня есть один древнееврейский принцип – не браться за дела с вечера пятницы до обеда воскресенья. Телефон, конечно, беру, но если нет ситуации «аларм!», стараюсь перенести все мероприятия и расслабляюсь. Это не значит, что мне надо, к примеру, напиться и упасть, я вообще мало употребляю алкоголь. Просто отключиться от всех дел. Оно и травку покосить на участке полезно, и в баню сходить, и снег покидать. Охота к тому же есть - как метод общения с самыми разными людьми вне работы.
- А везение в вашей профессии играет какую-то роль?
- Везение – это такая вещь, которая в любом случае имеет под собой материальную и интеллектуальную основу – что-то лучше знать, чем другие, больше уметь, чем другие. Везение - очень обусловленная категория. В чистом виде я на везение никогда не полагаюсь. Очень уж переменчивая категория.