Коммуналки в СССР

 Часть первая

Коммунальные квартиры – явление в нашей стране и по сей день не изжитое. К примеру, в Москве на сегодняшний день где-то 80 тысяч коммуналок, в Петербурге, коммунальной столице России – около 100 тысяч.

Коммунальные квартиры имеются в крупных, средних и мелких городах России. Более того, коммуналка в ее худшем варианте – бараке – сохраняется сегодня в некоторых бывших промышленных городах и поселках городского типа. И многим из тех, кто проживает в таких коммуналках, уже никогда из них не выбраться...

Коммуналка как явление

Не будем рассматривать ситуацию, когда группа студентов или девиц легкого поведения вскладчину снимают квартиру и проживают в ней фактически как в коммунальной квартире. Такое явление имело место быть и при царском режиме, и при советском строе, и наблюдается в настоящее время при строе не пойми каком. Возьмем на предмет исследования лишь коммуналку в ее раннем советском понимании, когда:

Все жили вровень, скромно так:

система коридорная,

на тридцать восемь комнаток

всего одна уборная...

И в варианте классическом, когда уже в так называемой сталинской коммунальной квартире проживало обычно от 3 до 7 семей.

Отступление первое

Я очень хорошо помню такую коммуналку. Она была на первом этаже нашего Z-образного дома по улице Восстания в Ленинском тогда еще районе. Дом был, кажется, на балансе Вертолетного завода, и жили в доме преимущественно рабочие и служащие этого крупнейшего в городе предприятия.

В коммуналке этой жило четыре семьи. Наша семья жила рядом: в однокомнатной сталинке. Квартира у нас была большая, с огромной прихожей, в которой стоял отцов мотоцикл «Иж». Жило нас в квартире четверо: родители, мать отца и я. А в коммуналке, куда я заходил как к себе домой, поскольку дверь запиралась только на ночь, был длинный коридор, упирающийся в две двери: в туалет и в ванную.

По левую сторону коридора было три двери. За одной жил мой одногодок и однокашник Вовка Герасимов, за другой – Вовка Черников. Тоже мой приятель, на год старше меня. Третья дверь в самом конце коридора вела на огромную общую кухню.

По правой стороне коридора было две двери. За одной проживала одинокая дама, еще не старая, красивая до невероятия и ходившая в шелках. Была она, кажется, из «бывших». Или, скорее, из детей тех, кто не успел свалить после революции в Париж.

Вторая дверь, в конце коридора, вела в квартиру Вовки Полякова, тоже старше меня на год или два. Вроде бы у него была сестра, но девчонки меня в то время не интересовали.

Таким образом, в коммуналке проживало сразу три Вовки. Я и они – вот вам и дворовая хоккейная команда...

Конечно, практически одно жилье на 38 семей (или чуть меньше, поскольку одному хозяину могло принадлежать и две комнатки) – это круто. Такие «многоместные» коммуналки располагалась в доходных домах и особняках дореволюционной постройки, слегка подкорректированных реконструкцией и возведением дополнительных перегородок в залах и гостиных ради увеличения количества комнат. По крайней мере, коммуналка о которой упоминает Высоцкий, проживающий в малолетстве в Москве по улице 1-й Мещанской, наверняка находилась в одном из таких доходных домов, коими была застроена практически вся улица...

Начало советских коммуналок

Все началось с декрета ВЦИК от августа 1918 года, отменяющего частную собственность на недвижимость в городах. В пустующие и вычищенные от «белогвардейских элементов» квартиры, равно как в заселенные «буржуями» стали подселять по наскоро выданным ордерам крестьян и пролетариев, причем, по несколько семей враз. Процесс уплотнения пошел так широко, что абсолютное большинство многокомнатных квартир доходных домов и особняков стали коммунальными. Одну-две комнаты занимал с семьей бывший чиновник какого-либо ведомства, не замеченный в контрреволюционных деяниях, а в остальные пять комнат въехали пять семей из деревень, пригородов или городских рабочих бараков. Кухня и санузел были, естественно, общими.

Чистый сортир и ванную многие подселенцы видели впервые, а поскольку это не свое, а чужое, то и отношение было соответствующим. К тому же квартирная плата в те времена не бралась. Зачем же бережно относиться к тому, что ничего не стоит? И вскоре квартиры превращались в загаженные квадратные метры, а кухня – в грязный и вонючий тараканий рассадник. Каково было прежним хозяевам проживать с такими подселенцами – о том лучше умолчать. Отдельные квартиры сохранили за собой лишь известные доктора, практикующие на дому, вроде профессора Преображенского из «Собачьего сердца», знаменитые на весь мир ученые, крупные чиновники и спецы, принявшие сторону советской власти и ставшие «ответственными работниками». Да и то, чтобы к ним не пришли «уплотнители» из домового комитета, например, в лице председателя домового комитета товарища Швондера, товарища Вяземской, переодетой мужчиной, товарищей Петрухина и Жаровкина, требовалась «окончательная бумажка, фактическая, настоящая… броня!»...

Словом, запущенный процесс превращения многокомнатных квартир в коммуналки, особенно в крупных городах, население которых росло за счет беженцев, фронтовиков, переселенцев из сел и деревень, пошел. И как результат:

— грязь в общем коридоре;

— зловонные туалеты;

— засоренная канализация;

— исцарапанные ванные (если таковые имелись);

— отбитая керамическая плитка и выщербленный паркет;

— выбитые окна, заколоченные фанерой;

— разбитые гранитные (!) лестницы подъезда и т. д.

– Боже, пропал дом. Что будет с паровым отоплением, – провидчески сокрушался профессор Преображенский...

Дома, выстроенные в 80-90-е годы 19 столетия, стены которых не брали разрушительные чугунные «бабы», пришли в такую ветхость и негодность, что их в 30-е годы начали сносить. И сносили буквально до хрущевского времени. Снесли в 1955 году и дом с коммунальными квартирами на 1-й Мещанской, где жили родители Володи Высоцкого и он сам. Поскольку ремонту дом не подлежал...

Коммуналка как зеркало советского понимания мироустройства

30-е и 40-е годы особых изменений в коммунальное житие не внесли. Разве что жители коммуналок стали находить общий язык, как-то притерлись друг к другу и притерпелись к кухонным ароматам кислых щей, прогорклой каши и жареной на машинном масле рыбы. И привыкли к наволочкам, трусам, подштанникам, лифчикам и рейтузам, развешенным на той же кухне после стирки. Именно в коммуналках выковался новый тип человека, которому любые трудности и неудобства были нипочем. Он был бесхитростен и часто наивен (и то, и другое – хорошо), и вся его жизнь была на виду, включая семейные отношения, нижнее белье и продукты, которыми он питался.

«Вороньих слободок», в одной из которых жил писатель Евгений Петров и которую он и Илья Ильф описали в романе «Золотой теленок», становилось все меньше. Зато все больше появлялось коммунальных квартир, где люди жили единой семьей, переплетаясь чаяниями, интересами и даже судьбами. Ссорились, конечно, затем мирились, снова ссорились…  Потом, сидя за одним столом на кухне, в коридоре или в самой большой комнате – а стол устраивался вскладчину или сообща, у кого что есть – отмечали праздники, свадьбы, дни рождений. Пили. Пели. Играли на гармошке. Смеялись и плакали. У всех на виду. И в этом была удивительная простота, наверное, странная, если смотреть сегодняшними глазами, но такая русская и понятная. Когда не нужно больше того, что есть. И не потому, что не хочется еще чего-то иметь. А потому, что все нужное для жизни – есть...

Вот так и получилось, что коммуналка, как явление послереволюционного устройства быта, которое задумывалось, как временное, с течением этого самого времени превратилось в общее и понятное для многих советских людей мироустройство. Которое в свою очередь на целые десятилетия определило быт советских граждан, став неотъемлемой частью городской субкультуры.