Почему Наполеон отказался обещать русским крепостным крестьянам свободу

Самое интересное, что император французов знал об этом шансе и, если верить его словам, думал об его использовании.

Бонапарт занял Москву – и что же? Он ожидал парламентёров от Александра I или от Кутузова с предложениями мира – где они? Удивительно было, что русские отказываются признавать своё поражение!

Никогда ещё Наполеон не оказывался в столь нелепой ситуации на самой, казалось бы, вершине своего торжества. Русская армия была потрёпана, но не разгромлена. И каждый день передышки усиливал её, а Великую армию корсиканского завоевателя, напротив, ослаблял. Особенно после неожиданного пожара Москвы. Фуражировки в окрестностях Москвы были малопродуктивны – русские крестьяне, объединяясь в отряды, вооружённые чем попало, уходили в леса и нападали на отдельных наполеоновских солдат и на небольшие их команды. А что, если сделать этих мужиков из врагов своими союзниками?..

Наполеон, конечно, знал о том, что половина населения России находится в положении, близком к рабству. На Западе русских крепостных крестьян так всегда, не вдаваясь в тонкости, и называли – рабами. Да и другая половина сельских жителей – так называемые экономические или государственные крестьяне – тоже мало отличалась от крепостных по своему состоянию. Знал Наполеон и о том, что меньше чем за сорок лет до его вторжения в России бушевал могучий крестьянский бунт под предводительством Пугачёва. Расположившись в Москве, Наполеон приказал извлечь из московских архивов, перевести на французский язык и доставить ему все сведения, какие удастся найти, о пугачёвском бунте.

Русские помещики в 1812 году очень опасались всеобщего восстания крепостных крестьян. Небольшие бунты вспыхивали там и сям. Подавлением некоторых из них занимался сам Кутузов, отряжая на это часть регулярных войск своей армии. Так, в октябре 1812 года, как сообщает историк Николай Троицкий, он дважды посылал воинские команды для расправы с бунтующими крестьянами Московской и Калужской губерний. Преследуя отступающего Наполеона, он занимался тем же и в Смоленской губернии.

Интерес Наполеона к истории восстания Пугачёва показывает, что он всерьёз задумывался над тем, чтобы разложить Российскую империю изнутри, вызвав крестьянскую революцию. Такой шаг находился бы в русле тех преобразований, которые Наполеон проводил в Западной Европе. Он даровал свой прогрессивный кодекс государствам Германии, отменил крепостное право в Польше… Для полноты картины можно было бы поставить последний штрих в России.

Историки время от времени пытаются дать объяснение этой загадке: почему Наполеон не провозгласил отмену крепостного права в России даже тогда, когда этот тактический шаг становился, по сути, единственным способом переломить неблагоприятно складывавшуюся для него обстановку в 1812 году? Короче говоря, почему он, столкнувшись с упорным отказом Александра I пойти на мирные переговоры, не стал шантажировать русского царя угрозой новой пугачёвщины?

Казалось бы, сам Наполеон дал на эти вопросы исчерпывающий ответ. Спасшись в декабре 1812 года из России, он за двенадцать дней пересёк всю Европу от Вильно до Парижа. Там он выступил перед Сенатом и Законодательным корпусом. Отлично понимая, какие вопросы рождаются в уме даже у отобранных им лично законодателей, он заранее попытался дать ответы на них. В частности, и на этот – почему он не воспользовался последним шансом.

«Я мог бы вооружить большинство населения России против неё же самой, – заявил Наполеон. – Тысячи деревень просили меня об этом… Но когда я увидел грубость нравов этого народа, я воздержался от этой меры, которая обрекла бы на ужасные страдания лучшие [русские] семейства».

Впоследствии, на острове Святой Елены, диктуя свои мемуары секретарю Эманюэлю Лас-Казу, Бонапарт также коснулся этого вопроса. Он сказал, что не хотел создавать такого положения, при котором не с кем было бы заключать мирный договор. «Я не собирался становиться королём Жакерии, да ещё в такой варварской стране», – примерно так, в разных вариантах, он говорил по данному поводу и другим лицам.

По мнению крупнейшего отечественного историка нашей эпохи, Евгения Тарле, отказ Наполеона прибегнуть к декларации об отмене крепостного права и попытке вызвать крестьянский бунт в России даже ради спасения самого себя от поражения полностью соответствовал его политике последних лет. Кроме того, Наполеон ничего не сделал с крепостным правом в Белоруссии. Наоборот, его генералы подавляли все попытки местных крестьян освободиться от своих помещиков. Это было понятно: тамошние помещики были поляки, а Наполеон делал польскую шляхту своим союзником в борьбе с Россией. В конечном счёте, считал Тарле, Наполеон, став императором, настолько погрузился в психологию монархов и династий, что царь-крепостник стал ему, бывшему якобинцу, ближе, чем толпы серых русских «санкюлотов».

Но можно сомневаться в искренности мотивов, высказанных Бонапартом на публике. Человек, приказавший взорвать Московский Кремль, вряд ли был настолько гуманистом, чтобы отказаться от своей победы из-за жалости к русским дворянам. И мирный договор ему было бы с кем подписывать: вряд ли крестьянская революция смела бы Романовых с престола в Петербурге. Ведь речь шла только о том, чтобы попугать царя угрозой, призраком этой революции.

Возможно, только в одном случае Наполеон проговорился искренне – Арману де Коленкуру. Про манифест об отмене крепостного права он сказал, что не хотел «опозорить себя перед историей таким документом, бесполезность которого, подобно папской булле о комете, была бы видна всему миру».

Вот здесь, очевидно, самая глубокая причина отказа Бонапарта от этой радикальной меры. Столкнувшись с сопротивлением всего русского народа его вторжению, он понял, что никакими обещаниями свобод он не сможет сделать этот народ своим союзником. И его «прокламация об эмансипации» останется просто незамеченной теми, к кому адресовалась.

Не исключено, что Наполеон даже написал черновик такого манифеста. Знать об этом мы не можем, так как весь архив Наполеона, бывший с ним в Русском походе, был сожжён при отступлении.

Ну, а русские крестьяне могли бунтовать против помещиков, но никогда бы не пошли против государства. И надо отметить, что пик крестьянских выступлений пришёлся не на 1812, а на 1813 год, после изгнания Наполеона, когда угроза Отечеству миновала. Вдобавок крестьяне, организовавшись и вооружившись для нападений на супостата, стали представлять собой силу. В феврале 1813 года московский генерал-губернатор Фёдор Ростопчин писал царю: «Умы сделались весьма дерзки и без уважения. Собственность не почитается, а привычка бить неприятеля преобразила большую часть поселян в разбойников». Не вторжение Наполеона создало такое положение, а победа над ним, одержанная при участии всего народа.