Станция Молодечно

Условно–осужденный по статье сто шестидесятой уголовного кодекса БССР Рабинович, после трехдневного отпуска, возвращался к месту отбывания наказания в город Мядель.
Еще в районе Радашковичей у Рабиновича разболелся живот, и он ни о чем думать больше не мог, как только о том, чтобы добраться поскорее до Молодечно.
Остановка в Молодечно была самая длинная – двадцать минут, в то время как остановки в других населенных пунктах, минут по пять, а кое–где вообще ровно столько, чтобы успела соскочить баба с двумя мешками хлеба.
Когда междугородний автобус Минск–Поставы уже подъезжал к станции Молодечно, водитель автобуса отодвинул пластмассовую заслонку и громко крикнул из кабины в салон: «Стоим десять минут!».
— Как так, десять минут, — возмутился Рабинович. – Всегда двадцать.
— Это летом двадцать, а зимой десять, потому что график, — сказал водитель и задвинул кормушку.
Спорить с водилой было бесполезно, только драгоценное время терять. А времени получалось всего десять минут, минус добежать до туалета и обратно.
Молодеченский привокзальный туалет находился отдельно от здания автовокзала и был построен в виде обычного нужника на десять очков. Пять мужских и пять женских. Со стороны М и Ж в туалет вели две вытоптанные торопливыми ногами в глубоком снегу тропинки. В нужнике М было пусто, только один, интеллигентного вида мужчина сидел орлом на специальном возвышении с книгой в руках. Полы длинного черного драпового пальто он закинул через спину на голову, чтобы не испачкать.
Вот и в этот раз, как только Рабинович вошел в общественный туалет, лунатическая сила подхватила его и потащила к отверстию в полу. Посмотреть. Это была старая еще детская привычка заглядывать в отверстия нужников. Он знал, что рискует, поскольку то, что сейчас увидит, обязательно привидится потом во сне в самом отвратительном реалистическом виде, но ничего поделать с собой не мог. Там в иллюминаторе — космос, отдельный запретный мир, человеку туда нельзя, там, как в картине сумашедшего художника из черного дна выгребной ямы поднимаются сталагмиты из смерзшегося кала и мочи. Лунный пейзаж. И куски газет, которые разборосаны с недоступной человеку непосредственностью, как это может сделать только сама природа. «Как опавшие листья в парке. Боже, как красиво, но придет весна и все это растает”, — с печалью подумал Рабинович.
Он уселся через очко от мужика, как велела соответствующая этика, усвоенная Рабиновичем еще в армии: Не слишком далеко, чтобы не выразить таким образом брезгливость и неуважение и не слишком близко, чтобы не мешать.
— Что читаем? — спросил он у интеллигентного мужчины без всякого интереса, а только из вежливости.
— Затрудняюсь сказать, — ответил интеллигентный мужчина, — обложка оторвана и передних страниц нет.
— Так это не ваша книга? – спросил Рабинович.
— Отнюдь, — сказал интеллигентный мужчина. — С гвоздя снял. Книга общественная.
— А как же вы читаете без начала и без конца? – спросил Рабинович.
— А мне все–равно как читать, — сказал интеллигентный мужчина. Я всю жизнь по туалетам так читаю. И вообще, я придерживаюсь эстетической концепции, что любое художественное произведение может начинаться из произвольно выбранного места и в любом месте заканчиваться. Главное соблюдать контрапункт.
Но Рабинович его не услышал, потому что в этот момент думал о совершенно другом. «Вот сейчас, только что туда в зловонную тьму, в чуждый античеловеческий мир, ушло то, что было мною, Рабиновичем, — думал он, что вместе со мной смеялось, плакало, любило, ненавидело, боролось и сидело в тюрьме. Ушло и соединилось с тысячами таких же частиц. Говносфера...
— Как дела? — видимо из вежливости спросил интеллигент.
— Нормально, — сказал Рабинович, — а у вас?
— Да вот, как видите, — неопределенно ответил интеллигент.
— Давно здесь сидите? – спросил у интеллигента Рабинович.
— Давно, — ответил тот, — еще с Польщи.
"Да он ебнутый", — сразу понял Рабинович, но интересный.
— И во время войны здесь сидели? — зная немножко историю, спросил он у интеллигента.
— И во время войны.
— А вы собственно кто такой? — спросил Рабинович.
— Я вечный туалетный читатель. Был наказан за небрежное отношение со священными письменами.
— И долго вам сидеть? – спросил Рабинович.
— Пока не выйдет срок.
— Как вы об этом узнаете?
— Придет сообщение. Главное его не пропустить...
Рабинович хотел еще что–то спросить, но в этот момент открылась дверь и кто–то крикнул:
«Кто Минск–Поставы? Автобус уходит через две минуты!»
— Слушайте, — сказал Рабинович интеллигенту, вырвите мне, пожалуйста лист из вашей книги:
— Вы уверены в том, что хотите это сделать? — спросил интеллигентного вида мужчина.
— А что, — сказал Рабинович, — все делают так. Я что ли положил здесь эту книгу.
— Нет проблем, — ответил интеллигентного вида мужчина, вырвал лист и сказал:
— Извините, не могу с дыры сойти, дотянетесь?
Рабинович схватил лист и прежде, чем употребить по назначению успел прочитать:
«Если долго всматриваться в бездну, бездна станет всматриваться в тебя».
— Ерунда какая, — подумал Рабинович.
Уже через минуту он бежал к автобусу и успел прыгнуть, в сразу же закрывшуюся за ним, дверь. Он уселся на прежнее место посмотрел в окно. За стеклом кружился унылый гипнотический зимний беларуский пейзаж.
До конца срока Рабиновичу оставалось полгода.

Написал rabina1950 на microproza.d3.ru / комментировать