Литературная премия "Поэзия"
7 ноября подведены итоги премии «Поэзия» – самого заметного литературного события года. В номинации «Стихотворение года» премию поделили:
Дмитрий Веденяпин. «Тебя не будет, тебя не будет, тебя не будет…»
Екатерина Симонова. «Я была рада, когда бабушка умерла».
По ссылке в заголовке произведения 100 номинантов премии.
После произведений победителей, бонусом, стихотворение одного из номинантов.
Дмитрий Веденяпин
* * *
1.
Тебя не будет, тебя не будет, тебя не будет, —
Подпрыгнул как–то в своей кроватке дошкольник Изя,
Ладошки взмокли, губа трясётся, глаза, как блюдца,
Один на целом–прецелом свете во мраке жизни.
Настало утро, и мальчик Изя и все проснулись.
Вот солнце светит, вот папа ходит, вот мама гладит.
Ночные страхи вдруг расступились, перевернулись
В какой–то дикий теду бе нябет, теду бе нябет.
2.
Однажды Изе приснилась птичка с часами в спинке.
Она сидела, потом вспорхнула и улетела,
И понял Изя, столетний Изя, тараща зенки,
Что худо дело, ох, худо дело, эх, худо дело.
Опять за горло его схватили железной хваткой,
Опять сверкнули в углу над шкафом клыки и когти.
Будь Изя прежним, подпрыгнул б снова в своей кроватке,
А этот просто, держась за сердце, привстал на локте.
Екатерина Симонова
* * *
Я была рада, когда бабушка умерла.
Сначала она начала задумываться, замолкать,
смотреть куда–то между нами, потом каким–то последним усилием воли возвращаться обратно.
Через месяц вдруг спросила маму:
«Что это за мальчик сидит на холодильнике? Видишь, смеётся, хорошенький такой, светловолосый. Смотри, смотри же — спрыгнул, побежал куда–то, куда побежал?»
Назавтра увидела деда, молодого, весёлого,
наконец впервые через семнадцать лет после его смерти: «Что за рубашка на тебе, Афанасий? Я у тебя что–то не помню такой, я тебе такую не покупала». Через пару дней напротив за столом сидела её мачеха. Бабушка толкала мою мать в бок локтем: «Оль, ничего не пойму — что она молчит и улыбается и молчит, молчит и улыбается. Матрёна, да что с тобой?»
Через неделю людьми был полон дом.
Бабушка днём и ночью говорила только с ними, знакомыми нам, ни разу нами не виденными, мёртвыми, довольными, рассказывающими наперебой, какой в этом году будет урожай, как они рады встрече, а что это за чёрный котёнок прячется в ванной?
При следующей нашей встрече не узнала меня,
как будто меня никогда и не было.
Перестала вставать, открывать глаза, только что–то шептала,
тихо, нехорошо так смеялась — пустая оболочка, полная чужим духом, как дымом. Это была не жизнь и не смерть, а что–то совсем чужое, что–то гораздо хуже.
Потом перестала и смеяться.
Когда мы с мамой меняли простыни, пытались вдвоём её приподнять — измучились, крошечное тело стало втрое тяжелее, будто уже заживо пыталось уйти в землю, стремилось к ней.
В день похорон мама первой пришла в бабушкину квартиру,
присела на кухне. Рассказывала, что вдруг стало тихо, потом вдруг ни с того, ни с сего начали трещать обои по всем комнатам, вдруг заскрипели, приближаясь, половицы в коридоре. Но, слава богу, тут кто–то постучался в дверь.
Целовать покойницу в лоб никто не целовал:
тело начало неожиданно чернеть и разлагаться. Говорят, переморозили в похоронном бюро. Что–то, говорят, пошло не так.
Я не хочу об этом помнить.
Я всегда думаю об этом. Ужасно скучаю.
В итоге
смерть даёт нам не меньше, чем жизнь: законченный образ, историю, которую нужно однажды рассказать, чтобы не сойти с ума.
Треск обоев в пустой утренней квартире,
маленький–невидимый–смеющийся мальчик.
Айгерим Тажи
* * *
В коробке из–под немецкого шоколада
мать прячет бирки, зубы, первые волосы
сына, живущего где–то в пределах города,
звонящего в день рожденья уставшим голосом.
Когда приходит этот, уже мужчина,
с руками в венах, с букетом цветов дешёвых,
она наливает чашку до половины,
чтобы он поскорей ушёл.
Написал aydan на stihi.d3.ru / комментировать