Выйти или остаться?
Тридцать лет назад, 16 ноября 1994 г., вступила в силу Конвенция ООН по морскому праву 1982 г., которую принято считать «Конституцией морей».
Такое определение не случайно: во-первых, её разработка заняла фактически десять лет (1973–1982 гг.); во-вторых, в переговорах участвовало абсолютное большинство государств; в-третьих, использовались уникальные методы принятия решений – консенсусный и пакетный; в-четвёртых, предпринята попытка охватить регулированием все виды использования и эксплуатации пространств и ресурсов Мирового океана. Конвенцию открыли к подписанию в 1982 г., после сбора необходимого числа подписей она вступила в силу в 1994 г., Россия ратифицировала её весной 1997 года.
Конвенция является «развивающимся» договором: в 1994 г. её дополнило соглашение, касающееся режима разработки глубоководных ресурсов Мирового океана, в 1995 г. – соглашение относительно трансграничных рыбных запасов и запасов далеко мигрирующих рыб.
Третье дополнительное соглашение на базе Конвенции ООН по морскому праву о сохранении и устойчивом использовании морского биологического разнообразия в районах за пределами действия национальной юрисдикции[1], открытое к подписанию в сентябре 2023 г. (вплоть до сентября 2025 г.), вызывает у российских экспертов вопросы. Оно направлено на регулирование доступа к морским генетическим ресурсам (так называемая биоразведка) и предполагает широкое внедрение механизмов создания морских охраняемых районов (МОР) в открытом море.
Напомним, что там должны действовать шесть свобод открытого моря. Создание МОР может ущемлять права прибрежного государства на их реализацию (например, свободы рыболовства и судоходства), включая эксплуатацию ресурсов так называемого расширенного континентального шельфа за пределами 200-мильной зоны от исходных линий и глубоководных районов Мирового океана, а кроме того, как считают официальные представители России, документ содержит риск серьёзной политизации[2].
Если в отношении нового дополнения такое восприятие обоснованно в силу предельной экологической ориентированности документа, то возрождение официальной дискуссии о возможности выхода (денонсации) Российской Федерации из-под режима Конвенции 1982 г. в свете защиты национальных интересов, прежде всего в Арктике[3], вызывает удивление. Высказываются спорные соображения о необходимости полноценного возрождения т.н. секторального подхода в регионе, введении ещё более жёсткого регулирования на трассах российского Северного морского пути и полном вытеснении кораблей и авиации НАТО из российской Арктики. Насколько оправданны такие предложения и к каким правовым последствиям они могут привести?
Что дала Конвенция
Прежде всего, хотелось бы напомнить, что и СССР, и Российская Федерация воспользовались всеми преференциями, которые были заложены в Конвенции 1982 года.
Во-первых, был зафиксирован максимальный лимит внешней границы территориального моря в 12 морских миль от исходных линий. Это ограничение положило конец спорам, насколько далеко может распространяться государственный суверенитет применительно не только к акваториям, но и к воздушному пространству, дну и недрам. Сейчас лишь несколько стран имеют либо меньший лимит внешней границы территориального моря, либо больший (вплоть до 200). Однако принимая во внимание, что ограничение в 12 морских миль рассматривается в качестве давно устоявшейся нормы международного обычного права, любой выход за эти пределы может быть признан полностью нелегитимным. Более того, такие претензии требуют обязательного оспаривания, так как никто не вправе распространять суверенитет на такое расстояние от берега.
В Конвенции 1982 г. подтверждено право мирного прохода иностранных судов и кораблей через территориальное море прибрежного государства. Эта норма в отношении торговых/коммерческих судов, за небольшими исключениями (ограничение на проход судов с ядерными силовыми установками или же перевозящими ядерное топливо или отходы), соблюдается всеми и может считаться признанным международным обычаем. В отношении военных кораблей около 40 стран настаивают либо на уведомительном, либо разрешительном порядке прохода. Правда, есть немаловажный нюанс: среди этих государств имеются те, кто всего лишь закрепил такие ограничения в рамках национального законодательства, а есть те, кто последовательно реализует их на практике (КНР, например).
Показателен пример Советского Союза, который вплоть до конца 1980-х гг. в рамках национального законодательства считал, что мирный проход зарубежных военных кораблей через территориальное море СССР необходим с судоходной точки зрения лишь в акваториях Балтийского, Охотского и Японского морей, что предполагало его ограничение в морях советской Арктики и в акватории Чёрного моря. Однако целая серия инцидентов с кораблями американских ВМС привела к подписанию в 1989 г. Совместного заявления США и СССР о «Едином толковании норм международного права, регулирующих мирный проход»[4]. В нём было зафиксировано: «Все суда, включая военные корабли, вне зависимости от груза, вооружения или типа двигательной установки, в соответствии с международным правом пользуются правом мирного прохода через территориальное море, для которого не требуется ни предварительного уведомления, ни разрешения». Стороны согласились, что статья 19 Конвенции 1982 г. содержит «исчерпывающий перечень видов деятельности, при осуществлении которых проход перестаёт быть мирным. Судно, проходящее через территориальное море и не осуществляющее ни один из этих видов деятельности, осуществляет мирный проход».
Эти договорённости продолжают действовать до сих пор, во всяком случае конвенционные формулировки полностью воспроизведены в Федеральном законе от 31.07.1998 № 155-ФЗ (ред. от 19.10.2023) «О внутренних морских водах, территориальном море и прилежащей зоне Российской Федерации».
Соединённые Штаты, будучи последовательными защитниками права мирного прохода в отношении военных кораблей, фактически ежегодно оспаривают те или иные правопритязания отдельных государств по его ограничению. Однако на экспертном уровне они допускают расширительные трактовки. В частности, американцы считают, что нарушение прописанного в Конвенции режима прохода подводных лодок через территориальное море – в надводном положении и с поднятым флагом – не обязательно должно рассматриваться как нарушение мирного прохода.
Конвенция 1982 г. предельно чётко определяет, что «любой акт, направленный на сбор информации в ущерб обороне или безопасности прибрежного государства», является нарушением права мирного прохода. В этой связи для нас интересен пример Швеции, которая несколько лет назад (в 2014 г.) безуспешно пыталась обнаружить российскую подводную лодку в своём территориальном море, хотя, как свидетельствует история холодной войны, нарушение шведского суверенитета зачастую осуществлялось и подводными лодками стран НАТО.
Во-вторых, был установлен режим 200-мильной исключительной экономической зоны (ИЭЗ), наделяющий все прибрежные страны суверенными правами и юрисдикцией преимущественно ресурсного характера: контроль за разведкой и разработкой живых и неживых ресурсов. Эти исключительные права предоставили прибрежным странам огромные возможности использования ресурсов Мирового океана, значительная часть вылова водных биологических ресурсов приходится именно на акваторию ИЭЗ. Россия по площади ИЭЗ находится на четвёртом месте после США и Франции (за счёт их заморских владений), а также Австралии (за счёт её островных территорий)[5].
До принятия Конвенции 1982 г. эта акватория была частью открытого моря, поэтому здесь были закреплены три из шести свобод открытого моря, не имеющие отношения к разработке ресурсов: свобода судоходства, полётов, прокладки кабелей и трубопроводов. Значительная часть государств рассматривает эти свободы как абсолютные, то есть форма их реализации на практике не должна отличаться от таковой в открытом море. Однако не все согласны с такой интерпретацией, полагая, что те или иные виды военно-морской деятельности (ВМД) недопустимы или же ограничены в пределах ИЭЗ.
Пекин считает, что акватория ИЭЗ должна использоваться только в мирных целях, здесь допускается проход военных кораблей, но лишь в целях осуществления судоходства. Вашингтон, со своей стороны, настаивает, что любые виды ВМД – учения, манёвры, стрельбы, испытания новых видов вооружений, разведывательная деятельность – не запрещены Конвенцией 1982 года. Компромиссная точка зрения исходит из того, что для осуществления тех или иных видов ВМД всё-таки требуется уведомление прибрежного государства. ВМД не должна ущемлять ресурсные (экономические) интересы прибрежного государства в пределах ИЭЗ. Отдельные виды ВМД – в частности, радиоэлектронная разведка – наносят непосредственный ущерб национальной безопасности прибрежного государства и не могут считаться легитимными[6].
Позиция Москвы по этому вопросу, исходя из оценки предшествующей государственной практики[7], строится на том, что лишь те или иные виды ВМД, не представляющие непосредственной угрозы национальной безопасности, полностью допустимы в пределах ИЭЗ. Россия сама осуществляет различные виды ВМД у берегов США, в частности в Беринговом и Чукотском морях, после размещения соответствующих уведомлений в официальном издании Минобороны России – «Извещения мореплавателям».
Говоря о режиме ИЭЗ, важно отметить, что Москва активно апеллирует к положениям ст. 234 «Покрытые льдом районы» Конвенции 1982 г., которая предоставила нам полномочия путём национального регулирования осуществлять контроль судоходства для недопущения загрязнения морской среды с судов в районах ИЭЗ, большую часть года покрытых льдами. Положения этой статьи, пролоббированной в своё время Канадой и называемой «арктическим исключением», с точки зрения российских экспертов, позволяют вводить даже более жёсткие правила плавания, прежде всего по Северному морскому пути (СМП), включая разрешительный порядок прохода, нежели это предписано Полярным кодексом.
Положения ст. 234 вряд ли могут считаться нормами международного обычного права, скорее это региональная преференция, закреплённая в Конвенции 1982 года. Выход России из Конвенции, очевидно, приведёт к тому, что использование её преимуществ на международном уровне станет невозможным. Следует помнить, что российско-американские противоречия относительно правового статуса СМП касаются якобы расширительного, с точки зрения США, использования Российской Федерацией норм ст. 234 Конвенции. Американцы настаивают, что все нормы национального регулирования, вводимые нашей страной в отношении судоходства по СМП, должны получать одобрение Международной морской организации (ИМО), ответственной за обеспечение безопасности судоходства[8].
Права и институты
Конвенция 1982 г. привнесла много правовых новелл, в частности право транзитного прохода через проливы, используемые для международного судоходства. Представленное в ней право на расширение внешних границ территориального моря до 12 морских миль привело к тому, что огромная часть таких проливов (более ста) оказалась перекрыта зонами суверенитета припроливных государств. Это могло принципиально изменить существующий здесь режим навигации, когда проход был возможен за пределами внешних границ территориального моря, где действовала полная свобода судоходства. В целях сохранения предшествующей модели для таких проливов была разработана уникальная правовая норма – транзитный проход. Он не может быть остановлен, ему не должно чиниться препятствий, подводные лодки могут следовать в своём обычном (значит – подводном!) положении, здесь действует свобода полётов, включая военную авиацию. Это предельно либеральная норма международного морского права, в отличие от жёстко регламентированной – конвенционного права мирного прохода.
Вне всяких сомнений, и СССР как крупнейшая морская и военно-морская держава своего времени, обладавшая значительным торговым, рыбопромысловым и военно-морским флотом, и Российская Федерация, имеющая интересы в различных районах Мирового океана, крайне заинтересованы в беспрепятственном проходе через такие проливы – с точки зрения реализации экономических и военно-стратегических интересов. Обсуждаемый же выход России из Конвенции может привести к негативным последствиям.
Не все страны согласны, что право транзитного прохода трансформировалось в норму международного обычного права, обязательной для исполнения всеми. Хрестоматийный пример – Исламская Республика Иран. Она подписала, но не ратифицировала Конвенцию и полагает, что правом транзитного прохода могут пользоваться только страны, участвующие в Конвенции 1982 года. С точки зрения Тегерана, Соединённые Штаты как государство, остающееся вне рамок Конвенции, не могут пользоваться в Ормузском проливе правом транзитного прохода, для них здесь действует право мирного прохода, в случае с военными кораблями он должен носить уведомительный порядок[9].
В определённых случаях критическое значение для нас будет иметь ограничение свободы полётов, в том числе военной авиации, над акваторией таких проливов. Для членов Конвенции любые такие попытки будут носить внеправовой характер и, безусловно, могут быть оспорены.
В рамках Конвенции 1982 г. созданы специфические институты реализации и защиты прав её участников в различных сферах. Это Международный трибунал по морскому праву, Комиссия по границам континентального шельфа (КГКШ), Международный орган по морскому дну (МОМД).
Международный трибунал по морскому праву может рассматривать споры относительно толкования или применения Конвенции 1982 г., а также разногласия по толкованию или применению международного соглашения, связанного с целями Конвенции. В отличие от других инстанций, предусмотренных Конвенцией (Международный суд ООН, Арбитраж и Специальный арбитраж), именно Трибунал наделён компетенцией относительно дел о незамедлительном освобождении судов. Задержание судна в морских зонах прибрежного государства (это не только ИЭЗ, но и территориальное море) после предоставления необходимого залога или обеспечения может быть оспорено в любом суде или арбитраже в случае договорённости сторон, а в их отсутствие – в Международном трибунале по морскому праву (ст. 292 Конвенции).
Так, СССР при подписании Конвенции 1982 г. сделал следующее заявление: в соответствии со ст. 287 он избирает в качестве основного средства урегулирования споров, касающихся толкования или применения Конвенции, арбитражный суд. Предусматривается также создание специального арбитражного суда для рассмотрения вопросов рыболовства, защиты и сохранения морской среды, морских научных исследований и судоходства, включая загрязнение с судов. Советский Союз признавал компетенцию Международного трибунала по морскому праву в вопросах, касающихся незамедлительного освобождения задержанных судов и экипажей[10]. Российская Федерация, в частности, использовала право обращения в Трибунал для освобождения своих судов (Дело № 11 «Волга», Россия против Австралии)[11].
Трибунал открыт для государств – участников Конвенции 1982 г., а также ряда государств, специально определённых в ст. 305 (самоуправляемые ассоциированные страны). Выйдя из Конвенции, Россия лишится права выбирать судей Трибунала (с 2017 г. – Роман Колодкин; в 1996–2008 гг. – Анатолий Колодкин; в 2014–2017 гг. президентом Трибунала был Владимир Голицын). Обращение в Трибунал будет возможно исключительно по искам относительно деятельности в Международном районе морского дна (МРМД), а по другим искам – только по соглашению сторон (ст. 20 Статута Трибунала).
Россия является активным участником разведки глубоководных ресурсов Мирового океана в так называемом Международном районе морского дна: полиметаллических железомарганцевых конкреций (ЖМК), глубоководных полиметаллических сульфидов (ГПС) и кобальтоносных железомарганцевых корок (КМК). Район и его ресурсы в соответствии со ст. 136 Конвенции 1982 г. объявлены Общим наследием человечества (ОНЧ), а деятельность здесь регулируется Международным органом по морскому дну (МОМД). Сейчас только три страны – Россия, Южная Корея и Китай – занимаются разведкой всех трёх видов полезных ископаемых. Россия ведёт работы в восточной (Магеллановы горы, КМК) и западной (поле Кларион-Клиппертон, ЖМК) частях Тихого океана, а также в пределах срединного хребта Атлантического океана (ГПС).
МОМД уже принял Правила поиска и разведки всех трёх видов минеральных ресурсов, а также ещё в 2019 г. подготовил Проект правил разработки минеральных ресурсов в Международном районе[12]. Документ пока не согласован из-за противодействия некоторых стран, выступающих за введение моратория на разработку в силу тех или иных экологических рисков[13]. Они опираются на открытое к подписанию дополнительное Соглашение на базе Конвенции ООН по морскому праву о сохранении и устойчивом использовании морского биологического разнообразия в районах за пределами действия национальной юрисдикции.
Предсказать развитие ситуации сложно. Однако выход Российской Федерации из Конвенции 1982 г. не только лишит её возможности влиять на процесс, но и поставит под вопрос участие России в деятельности МОМД, так как лишь участники Конвенции 1982 г. являются ipso facto членами Органа (ст. 156 Конвенции).
Ориентироваться на американский опыт не стоит. Оставаясь вне рамок Конвенции 1982 г., США на экспертном уровне настаивают, что разработка глубоководных ресурсов – одна из свобод открытого моря, а значит, они могут это делать и без руководящей роли МОМД. И хотя определённые правовые основания для этого существуют – это не только национальное законодательство в этой сфере (Deep Seabed Hard Mineral Resources Act, 1980 (DSHMRA)), но и так называемый “mini-regime”, а именно Соглашение 1984 г. между Соединёнными Штатами и целым рядом государств (Бельгия, Франция, ФРГ, Великобритания, Италия, Япония, Голландия) об освоении таких ресурсов вне Конвенции. В то же время даже американские предприниматели считают деятельность за пределами существующих конвенционных рамок рискованной и не готовы в ней участвовать.
Границы и Арктика
Россия стала первым из всех прибрежных государств, решивших воспользоваться положениями ст. 76 для определения внешних границ континентального шельфа (ВГКШ), в том числе в Северном Ледовитом океане (СЛО), обратившись в профильную Комиссию по границам континентального шельфа (КГКШ).
Мы подали заявку ещё в 2001 г., получили рекомендации её доработать, представили в 2015 г. обновлённый вариант, в который в 2021 г. внесли два дополнения. 6 февраля 2023 г. Россия получила ответ подкомиссии КГКШ, в котором призналась бесспорной значительная часть российских претензий из заявки 2015 г., но рекомендовалось предоставить дополнительные данные по бассейнам Амундсена и Нансена, а также хребту Гаккеля. Соответствующие частично пересмотренные представления были подготовлены в феврале[14] и октябре[15] 2023 года.
Выход России из Конвенции 1982 г. поставит вопрос о дальнейшей судьбе российской заявки, на подготовку которой, надо отметить, ушли колоссальные людские и финансовые ресурсы. Со всей очевидностью, как минимум встанет вопрос: могут ли страны, в документе не участвующие, обращаться в КГКШ?
Опять-таки позиция США для нас здесь не может быть примером. В декабре 2023 г. американцы в одностороннем порядке заявили об установлении ВГКШ в различных регионах Мирового океана, включая Берингово и Чукотское моря[16]. Соединённые Штаты посчитали себя вправе так сделать, ссылаясь на то, что нормы и положения ст. 76 Конвенции 1982 г., с их точки зрения, стали устоявшимися нормами международного обычного права, а значит, ими можно пользоваться и вне рамок Конвенции. США сделали ещё одно важное для себя допущение: якобы положения ст. 76, а именно пункт 8, касающийся необходимости обращения в профильную КГКШ, такими нормами не стали, и поэтому они не связаны данными обязательствами!
С нашей точки зрения, Соединённые Штаты, не будучи участником Конвенции, не могут обратиться в тот институт, который создан именно в её рамках. Однако здесь всплывают куда более важные проблемы. Во-первых, согласно международной практике, ВГКШ становятся окончательными и общепризнанными только в случае получения соответствующих рекомендаций КГКШ, с которыми прибрежное государство соглашается. Во-вторых, именно КГКШ фактически отделяет континентальный шельф прибрежного государства от Международного района морского дна, который вместе с его ресурсами имеет статус ОНЧ. Односторонние американские действия нарушают хрупкий баланс легитимности. В-третьих, разработка континентального шельфа за пределами 200-мильной зоны от исходных линий связана с некоторыми финансовыми обязательствами.
Именно такая позиция была оглашена официальным российским представителем в МОМД[17]. Отметим, что и КНР так относится к правопритязаниям Вашингтона[18]. В результате американские ВГКШ не могут считаться международно признанными, как минимум без одобрения экспертов Комиссии, а как максимум – без присоединения страны к Конвенции 1982 года.
Что касается непосредственно Арктики и якобы необходимости отказаться здесь от норм и положений Конвенции 1982 г., эта точка зрения выглядит односторонней и не учитывает все обстоятельства. Россия обладает в Арктике всеми предписанными морскими зонами суверенитета (внутренние воды и территориальное море), суверенных прав и юрисдикции (прилежащая и исключительная экономическая зоны), а также использует конвенционные возможности для регулирования судоходства по трассам СМП.
Никакие секторальные границы никогда не рассматривались здесь и не могут рассматриваться как государственные, так как фактически это была бы претензия распространить суверенитет на те морские пространства (ИЭЗ, открытое море), где его не может существовать. Он никогда и никем не будет признан. Более того, секторальные границы применимы лишь к процессу разграничения континентального шельфа за пределами 200-мильной зоны от исходных линий в регионе между всеми арктическими странами, но такой сценарий, во-первых, предусматривает согласие всех остальных государств, а во-вторых, предполагает иной процесс, нежели обращение в КГКШ, избранный нашей страной ещё весной 1997 года. Сожалеть можно лишь о том, что секторальные границы не закреплены как границы зоны особой экологической ответственности нашей страны с целью использования этой аргументации для дополнительного регулирования тех или иных видов деятельности здесь.
Рассуждения о том, что Конвенция 1982 г. мешает России в Арктике, отчасти связаны с давним российско-американским спором, какие источники права там применимы. США считают таковым лишь Конвенцию ООН по морскому праву 1982 г., значит, здесь должно действовать право транзитного прохода через проливы, используемые для международного судоходства, право мирного прохода в пределах 12-мильного территориального моря, абсолютная свобода судоходства в пределах ИЭЗ, а ледокольная и лоцманская проводки не должны быть навязанными услугами. Россия исходит из того, что правовой режим Арктики сложился задолго до принятия Конвенции 1982 года. Сама Арктика (как и Антарктика) не была предметом рассмотрения III Конференции ООН по морскому праву (1973–1982 гг.), регулирование различных видов деятельности здесь осуществляется на основе сочетания конвенционных норм, национального законодательства и норм международного обычного права. В силу особой экологической уязвимости, ледовых условий, полузамкнутого характера этого региона он не может быть полностью отождествлён с другими океанами, а значит, правовое регулирование здесь не сводится исключительно к Конвенции 1982 года[19].
Именно поэтому, например, СМП рассматривается нами как исторически сложившаяся национальная транспортная артерия. Для защиты морской среды здесь введён разрешительный порядок прохода гражданских судов, а зарубежные военные корабли должны запрашивать разрешение по дипломатическим каналам, только если намерены пройти через акваторию внутренних вод[20], к которой отнесены и российские арктические проливы.
Можно справедливо полагать, что Россия полностью соблюдает нормы и положения ст. 236 «Суверенный иммунитет», согласно которой положения Конвенции, касающиеся защиты и сохранения морской среды, не применяются к военным кораблям, военно-вспомогательным судам, к другим судам или летательным аппаратам, принадлежащим государству или эксплуатируемым им и используемым в данное время только для правительственной некоммерческой службы.
* * *
Конвенция 1982 г. предусматривает возможность её денонсации (ст. 317). Но, во-первых, необходимо уведомить Генсека ООН; во-вторых, денонсация вступает в силу через год после получения уведомления, если не указан более поздний срок; в-третьих, такой шаг не освобождает государство от финансовых и договорных обязательств, которые оно взяло, будучи участником настоящей Конвенции; в-четвёртых, денонсация ни в коей мере не затрагивает обязанности государства-участника выполнять любое записанное в настоящей Конвенции обязательство, которое имеет для него силу в соответствии с международным правом независимо от настоящей Конвенции.
Последний пункт принципиально важен. Он фиксирует, что государство обязано соблюдать нормы Конвенции, которые стали устоявшимися нормами международного обычного права (т.н. международный обычай). На сегодняшний день дискуссии в этой области – стали или не стали – ведутся лишь в отношении трёх областей: право транзитного прохода; концепция Общего наследия человечества (ОНЧ) и режим разработки глубоководных ресурсов Мирового океана; положения ст. 76 относительно определения внешних границ континентального шельфа (ВГКШ). Остальное не оспаривается как обычаи. Для Российской Федерации это означает, что, выйдя из Конвенции, она всё равно будет вынуждена соблюдать её основные положения.
По оценке Максима Мусихина, главы правового Департамента МИД России[21], прекращение исполнения положений Конвенции в определённом географическом районе, а именно в Арктике, невозможно с точки зрения права международных договоров. Многие положения, составляющие, в частности, основу правового режима использования Северного морского пути, опираются на нормы Конвенции. Большая часть её положений всё равно должна соблюдаться в рамках международного обычая.
В заключение отметим два принципиально важных соображения. Во-первых, единый и универсальный режим использования и эксплуатации пространств и ресурсов Мирового океана отвечает интересам Российской Федерации, которая является одной из крупнейших морских держав. Во-вторых, любое закручивание гаек в отдельном морском регионе может привести к симметричным мерам других государств (в том числе и дружественных), так как в рамках Венской конвенции о праве международных договоров они не будут обязаны соблюдать соответствующие нормы в отношении России. А это приведёт к росту международной конфликтности, репутационным издержкам и ущемлению национальных интересов.
Автор: Павел Гудев, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра североамериканских исследований ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН