«У США всегда большой соблазн задействовать военную силу»

Дональд Трамп на прошлой неделе внезапно собрал американских генералов со всего мира, чтобы объяснить им приоритеты военного министерства на предстоящие годы. Революции не случилось, но всё же примечательно. Фёдор Лукьянов поговорил об этом с Дженнифер Кавана, старшим научным сотрудником, директором отдела военного анализа аналитического центра Defense Priorities в Вашингтоне. Интервью подготовлено в рамках программы «Международное обозрение».

Фёдор Лукьянов: Зачем президент Трамп и военный министр Хегсет собирали военных? Что нового они услышали?

Дженнифер Кавана: Главное, что хотел сказать министр Пит Хегсет, – развитие его идеи об «образе воина». Это набор предложений, которые он выдвинул с целью повысить боеготовность и эффективность Вооружённых сил США. Поэтому он много говорил о важности нормативов физической формы, внешнего вида, сказал о недопустимости носить бороды. Это, конечно, полный отказ от разрушительных, по его словам, правил гендерного многообразия. Он также собирается реформировать режим генеральных инспекторов в Пентагоне, которые осуществляют контроль за поведением американских военнослужащих в мирное время и в ходе военных операций.

Но наиболее важная часть высказываний Хегсета, на мой взгляд, касалась того, как использовать военную силу. Для него образцом является война в Заливе 1991 г., операция «Буря в пустыне». Вооружённый конфликт, в котором США использовали многократно превосходящую противника военную силу, чтобы изгнать иракские силы из Кувейта, ставили перед собой конкретные ограниченные задачи, не намеревались менять режим и втягиваться в бесконечное противостояние. И он считает итог большим успехом.

Конечно, нельзя забывать, что это не было окончанием американского присутствия в Ираке, двенадцать лет спустя всё повторилось, и перешло-таки в войну ради смены режима, которой мы избежали в 1991-м.

Дональд Трамп высказывался в более общем плане. О военном бюджете, строительстве судов. Новой темой стало использование вооружённых сил внутри страны. Он говорил о противостоянии не соперникам на международной арене, а тем, кого он называл внутренними врагами. И призвал генералов рассматривать американские города в качестве тренировочных полигонов для вооружённых сил. Это, конечно, вызвало немалую озабоченность – в США много законов, регламентирующих применение армии для решения внутренних задач. Трамп проталкивает свою повестку по милитаризации границы и использованию армии в городах. Пока что внутреннее употребление войск касается только его иммиграционной политики – депортации, противостояния иностранным картелям, всё остальное на уровне разговоров. Но то, что уже есть, будет продолжаться, так он сказал генералам.

Фёдор Лукьянов: Получается, эта вся дискуссия – про политику, не про новые формы и способы ведения войны, не про доктрины. Скорее обсуждение целей, в которых могут применяться ВС?

Дженнифер Кавана: Да, в случае Трампа это так. Для Хегсета в большей степени это вопрос военной доктрины. Как раз в том, что касается концепции значительно превосходящих сил. Во время первого срока Трампа мы уже видели нечто подобное. Он, в общем, хорошо относится к использованию и демонстрации военной силы, если это можно сделать в ограниченном масштабе и с максимальным внешним эффектом и минимальными последствиями для самих Соединённых Штатов.

Само собой, он считает бесконечные войны в Ираке и Афганистане ошибками, которые быстро утратили поддержку американцев. Очень мало кто в американском обществе считал, что те войны были хорошей идеей. Представление, что нужно подавляющее преимущество для достижения конкретных интересов США, проявлялось при Трампе много раз, будь то удары по Ирану или атаки на корабли наркоторговцев в Латинской Америке. Такую тактику вице-президент Вэнс назвал доктриной Трампа.

Допустим, теоретически это можно считать прообразом военной концепции, но есть целый ряд оговорок. Во-первых, все знают, что Трамп часто меняет своё мнение. Так что он вполне может согласиться на другой вид использования силы, если посчитает, что это больше соответствует его личным интересам и интересам страны. Во-вторых, идея использовать большую силу в ограниченных интересах применима в небольшом числе случаев, когда речь идёт о слабых соперниках. Это хорошо против уже ослабленного Ирана или по большому счёту беззащитных судов в Латинской Америке. Это не сработает против крупных противников, как Китай. Нереально стремиться к тому, чтобы иметь подавляющее преимущество перед китайскими вооружёнными силами. Планировать войну с Китаем таким образом – просто опасно. Потому что в таком случае мы будем иметь высокий риск ядерной эскалации.

Другой риск заключается в том, что, если мы избежим сценария такого противостояния с крупными оппонентами, то можем оказаться втянуты в большое количество более мелких противостояний, и в каждом случае потребуется подавляющее преимущество. Так, придётся размещать много сил по всему миру. Множество небольших войны в разных местах – это точно не в интересах США.

Фёдор Лукьянов: Получается, это пока часть концепции, но потребуется ещё формулирование подходов к противостоянию с такими державами, как Китай или Россия. На эту тему ведутся дискуссии?

Дженнифер Кавана: Да, ведь это потребует совсем другого типа применения силы. Нужно планирование продолжительной кампании. И такие планы существуют на протяжении десятилетий. Например, относительно возможной войны с Китаем за Тайвань, к таким масштабным и длительным операциям готовятся давно. Вопрос, считает ли Хегсет, что в такой войне тоже понадобится подавляющее превосходство. На мой взгляд, это невозможно. Если же подобное будет рассматриваться, оно чревато гонкой вооружений и дальнейшим ростом военных расходов. Это такие программы, как истребитель F-47, бомбардировщик B-21, и всё с целью поддерживать преимущество перед Китаем или другими сопоставимыми по силам державами. На мой взгляд, подобное нереалистично.

Фёдор Лукьянов: Трамп очень гордится переименованием министерства обороны США в военное министерство. Это просто коммуникационный трюк или за этим стоит нечто большее?

Дженнифер Кавана: Ну, конечно, во многом это именно о том, как подавать публике ведомство. Опять та же тема с «образом воина», одержимость продемонстрировать эффективность силы, мол, военное министерство звучит более внушительно, жёстко, агрессивно, будет отпугивать противников, чтобы они даже и не думали бросать вызов США. Это также отсылка к прошлому. Министерство называлось военным до 1947 г., и в администрации Трампа некоторые любят указывать, что с момента переименования Соединённые Штаты не выиграли ни одной настоящей войны. Надо вернуть название, и тогда снова будем побеждать в войнах. Естественно, название никак не влияет на эффективность применения военной силы, она зависит от характера войн, которые вели американцы, целей, задач, методов. Такой замысел, однако, имеется. Но дело не только в этом.

В сегодняшней администрации считают, что американские военные утратили смысл того, для чего они существуют. А это – ведение войн и победа в них. Хегсет объявил, что время министерства обороны закончилось, то есть время, когда ведомство было сосредоточено на обороне, и её понимали очень расширенно – и бесконечные кампании, и государственное строительство в других странах, и продвижение демократии, и так далее. Военное министерство не будет этого делать. Оно станет заботиться только о том, чтобы побеждать в военном противостоянии. И такая перемена довольно содержательна, попытка создать более сосредоточенные Вооружённые силы. У них меньший функционал, зато то, чем они занимаются, они делают хорошо. Посмотрим, что получится.

Такие цели ставились и раньше. Но вооружённые силы – наиболее мощное средство, которое есть у Соединённых Штатов, и всегда велик соблазн его задействовать. И большинство президентов не способны ему противостоять. Трамп тоже не исключение, мы видели попытку использовать военную силу против хуситов – затянувшуюся и неудачную. Другой риск – что подчёркивание именно военной составляющей вызовет ещё более агрессивное использование военной силы, чем прежде. Не обязательно, что пойдёт в эту сторону, но такой оттенок звучит в риторике.