Византийское юродство.
Иванов С. А. Византийское юродство. М., 1994, с. 4-11.
Юродивым называют человека, из благочестивых соображений симулирующего безумие или эпатирующегоокружающих другими способами. Православная церковьдержится того мнения, что юродивый добровольно принимает на себя личину безумия, дабы скрыть от мирасвое совершенство и таким способом избежать суетноймирской славы. Вторым побудительным мотивом юродства она считает духовное наставление в шутливой ипарадоксальной форме. Однако творимые юродивым непотребства могут иметь воспитующее значение лишьпри его отказе от инкогнито (иначе чем бы он отличался от непритворных «похабников»?), что противоречит первой и главной цели подвига юродства. А еслиюродивый не собирается никого воспитывать, то уберечься от славы гораздо легче в пустыни. Юродивый же,как на грех (и в переносном, и в прямом смысле),стремится быть в гуще людей, поклонения которыхякобы так опасается. Таким образом, уже в самомизначальном определении кроется парадокс, делающийвесьма проблематичным реальное функционированиеюродивого, как его представляют себе христиане. Междутем юродство существовало на самом деле.
Мало того, у каждого из нас есть некое интуитивное представление о том, что есть юродивость. Когдачеловек фиглярствует не для веселья, а от ущемленности, когда самоуничижается не смиряясь, когда оскорбляет под личиной наставления — такое поведениечасто называют юродством, не вкладывая в это понятиеникакого религиозного смысла. Недаром именно русский язык родил максиму: «Уничижение — паче гордости». (Видимо, первоначально это была обычная христианская максима о смирении, которое лучше гордыни, но со временем пословицаподверглась переосмыслению: теперь в ней говорится о том, что самоуничижение и есть высшая форма гордости).
Со временем слово юродство детерминологизировалось. Теперь назвать кого-либо юродивым значит почтивсегда обидеть его. Кроме того, слово утратило своюбылую связь с христианством. И все же тот факт, что висследовании о древнем и странном явлении мы можембез кавычек употреблять это слово современного языка,показывает, что юродская модель поведения так илииначе унаследована нашей культурой.
Коль скоро юродивый изначально связан с церковью,то и писали о нем чаще всего с религиозной точкизрения. Такое рассмотрение может быть апологетическим, но не обязательно, ибо среди самих православных в отношении к юродству единомыслия нет. Так, на взглядзнаменитого историка русской церквиЕ. Голубинского,оно, «строго говоря, есть подвиг противуканонический»,тогда как для большинства верующих юродивый — этонаиболее почитаемый святой. Что же касается нас, томы решительно ничего не можем сказать по данномувопросу и оставляем его целиком за рамками исследования. Нас не будет занимать проблема святости юродивого, как и вопрос о том, чем различаются «истинные»и «ложные» юродивые,— нам важно лишь то, как решалаэтот вопрос византийская культура. А кого именно онаиспользовала в своем мифотворчестве — святого илигрешника, безумца или симулянта, для нас значенияне имеет. Мы будем анализировать житийные и прочиетексты, не пытаясь выяснить, какая «реальность», будьто мистическая или бытовая, за этими текстами скрывается. Сделать это тем легче, что от византийскойэпохи не сохранилось никаких автобиографическихсвидетельств самих юродивых (в отличие от Руси), ипоэтому взгляд на феномен через призму текста все равнонеизбежен.
В круг нашего интереса входит по возможности веськорпус византийской агиографической (житийной) литературы и примыкающий к агиографии жанр «душеполезных историй». Вспомогательную, но все же чрезвычайно важную роль играют богословские и историческиесочинения византийской эпохи, то есть периода сIV по XV в. Тут мы не можем претендовать на полныйохват всех источников — много важного наверняка укрылось от анализа. Рассматривались тексты главным образом на греческом языке. Что касается источников наиных языках, то в оригинале анализировались лишьлатинские (и производные от латыни) и славянскиетексты [...]
Ко всякому феномену культуры можно подходить сразных сторон, и надо сразу оговорить, какие подходы мыдля себя закрываем. Например, юродство допустимоисследовать в рамках истории психиатрии. Но это былабы совсем другая работа. Типологически юродивогоправомерно сравнить с финским шаманом или с героемдревнеирландских легенд — гейлтом. Некоторые исследователи усматривают связь юродства с карнавалом.Было бы плодотворно исследовать феномен юродивостив контексте мифологии жертвы и самопожертвованиялибо с точки зрения восприятия различными культурами изгоев или клоунов и т. д. Но сколь бы заманчивони выглядели все эти, да и многие другие, неперечисленные возможности, в данной книге они не будут использованы, поскольку ее цель — исследовать не типологические, а генетические связи византийского юродства.
Разумеется, прослеживать генеалогию того или иногофеномена можно на разную глубину. Так, юродскуюпровокацию вполне допустимо уподобить повелению БогаАврааму принести в жертву родного сына. Можно пойтиеще дальше и утверждать, что элемент провокации содержался уже в самом акте Творения, попустившем существование в мире зла. В житии св. Пахомия Дьяволзаявляет отшельникам: «Вы ничего не можете противменя сделать, потому что я от Бога-Вседержителя получил право искушать всех, кого хочу». Симуляцию жеюродивым безумия можно сравнить с кеносисом ИисусаХриста, который, как сказано в Новом завете, «уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам...» (Фил. 2:7). О том, что здесь скрывается элемент провокации, свидетельствует смысловоеразвитие слова скандал: в Новом завете это определение прилагается к самому Иисусу. Однако в даннойработе столь глубокие корни юродства не затрагиваются.
Наша цель — исследовать непосредственное происхождение, а также оформление и бытование реальногокультурного феномена, который мог возникнуть лишь вовполне определенных исторических условиях.
Греческое слово σαλός , которое переводится как «юродивый», означало просто «сумасшедший». Соответственно тот, кто симулирует помешательство, назывался «разыгрывающий сумасшествие», а делающий это из благочестивых соображений — δια Χριστόν, то есть «ради Христа» . Пока первое, светское значение слова σαλός еще было у всех на памяти, святого, разыгрывавшего сумасшествие, педантично именовали«прикидывающийся безумным». Однако по мере того, как святость под видом безумия становилась обычным явлением, слово σαλός утрачивало мирской смысл. Его стали использовать главным образом по отношению к святым, так что пояснение о разыгранности безумия стало избыточным и все чаще отбрасывалось. Сочетание δια Χριστόν σαλός сделалось терминологическим определением специального вида святости.
На русскую почву концепция юродства пришла уже сложившейся, но тем не менее старославянский язык (в отличие от, скажем, амхарского, грузинского или даже латинского - в латинских переводах с греческого слово фигурирует в форме sale) не заимствовал греческого слова σαλός , но создал для этого культурного феномена свою собственную терминологию.
Юродивый (по-древнеславянски — уродивый или просто урод) — это по первому своему смыслу тот, кто «родился неправильно». Так могли называть и калеку, и безумца (включая того, кто симулирует помешательство из религиозных соображений,— его звали «юродивый Христа ради»). В XVII в. значения разделились. В «Алфавите духовном» сказано: «Урод есть, иже естеством уродится что каково.., а юрод наречется буй и несмыслен». Постепенно именно за притворным безумцем закрепляется обозначение «юродивый». Словосочетание «творяще ся юрод», часто встречающееся в русских житиях, является калькой с греческого σαλόν προσποιύμενος и обозначает «прикидывающийся безумным». Это же значение имели и другие слова, например «похаб», «блаженный», «буй»; все они существуют и сейчас, но семантика их сдвинулась. Теперь «буйный» означает «сумасшедший, опасный для окружающих»; «блаженный» имеет два разных значения: это или одна из степеней святости (блаженный применительно, скажем, к Августину — это перевод латинского beatus), или тихоепомешательство: «блаженненький» — тот, кто глупо улыбается и совершенно оторван от мира; наконец, слово«похабный» значит сейчас «скабрезный», «непристойный» и никак уже не связано с сумасшествием. Теперьвсе перечисленные слова различаются по смыслу, ноесли мы попробуем найти точку, где бы их значенияпересеклись, то ею как раз окажется многозначноеслово «юродивый», самая суть которого в том, что он толи безумен, то ли нет, то ли тихий, то ли буйный, то лисвятой, то ли похабный, а вернее — и то, и другое, и третье вместе.
Итак, юродивый — это человек, чье поведение ничемне отличается от поведения сумасшедшего (или, шире,дебошира), но чей статус в обществе весьма высок. Его(справедливо или нет — не столь важно) считают праведником, симулирующим помешательство в аскетических ивоспитательных целях. Юродством может называться отнюдь не всякая симуляция безумия. Например, в одномвизантийском тексте повествуется о том, как некто решилуличить вора в краже. «Войдя в церковь, он снял своиодежды и начал прикидываться бесноватым, выкрикивая бессвязные слова». Вор в ужасе признался в содеянном, а симулянт «душил его, говоря: святой Андрей приказывает, чтобы тыотдал этому человеку пятьдесят монет». Как только украденное было возвращено, лицедей «взял свои ризы и пристойно оделся». Хотя симуляция здесь осуществляетсяв церкви и даже от имени святого, тем не менее она не может именоваться юродством, ибо имеет утилитарную, а не метафизическую задачу. Заведомо не могут называться юродивыми и те корыстные люди, которых, как следует из жития св. Авксентия (ВНG, 199—203), некоторые экзорцисты подкупали, чтобы те «изображалибесноватых,а потом разыгрывали чудесное исцеление.
Среди вопросов, заданных известному праведникуVI в. Иоанну, есть и такой: «Каким образом должноисправлять ближних, и когда следует прикинуться глупым , то есть представитьсебя как бы не понимающим дела?» Ответ старца гласит:«Что касается до разыгрывания глупости , то соображайся с прегрешением брата. Если оно не велико, сделай вид, что не понял его. Еслиже велико, ты не должен изображать не понимающего». Подобное поведение не назовешь юродским, потому что оно направлено на свертывание конфликта — истинный же юродивый всегда раздувает тлеющие очагинапряжения.
Неверно считать юродством и симуляцию безумия вцелях безопасности. Например, когда св. Домна «сталапритворно вращать глазами и пускать слюну.., издаваябессвязные звуки и то плача, то смеясь», она хотелатаким способом спастись от языческого суда. Также неможет, в нашем понимании, считаться юродством«святая простота». Скажем, св. Филарет Милостивый(ВНG, 1511—1512), выполняющий самые нелепыепросьбы и не знающий никакой меры в своем нищелюбии, ничего не симулирует — напротив, он является воплощением простодушия. Юродивый же — какой угодно,но только не простодушный.
Православный юродивый — ни в коем случае нееретик и не религиозный реформатор, ибо он не тольконе призывает никого следовать за собой, но и прямо этозапрещает. Юродивый — это и не мистик, поскольку онхоть и может, но не ставит себе задачей делиться слюдьми своим уникальным опытом общения с Богом.
С нашей точки зрения, юродства не бывает без провокации и агрессии; Под «провокацией» мы понимаем сознательное выстраивание ситуации, вынуждающей кого-либо на нежелательную для него активность предсказуемого для «провокатора» характера. «Агрессией»мы называем активность, имеющую целью нарушение status quo в отношениях между людьми и самим объектом агрессии воспринимаемую как недружественную.
Почему юродствует юродивый? Это, пожалуй, и естьглавный вопрос, на который призвана ответить даннаяработа Поскольку, как уже говорилось, наше исследование предпринимается с историко-культурных позиций,вопрос этот можно переформулировать так: что заставляет социум усматривать проявления святости там, где наэмпирическом уровне не видно ничего, кроме безумия?
Конечно, внерелигиозный подход к религиозному явлению таит в себе немало опасностей. Ведь христианствоизначально строится на чуде, парадоксе. Исключитьэти понятия из работы о христианстве — значит внести внее неизбежную односторонность, ведь «вера ваша не вмудрости человеческой, но в силе Божьей» (1 Кор. 2:5).Однако сказанное относится лишь к христианству кактайне и откровению, то есть к должному, а не к сущему.Мы же собираемся заниматься христианством как образом жизни. А на этом уровне ни одно общество не болееи не менее религиозно, чем любое другое, и Византиятут не исключение.
На «эйнштейновом» уровне богослова взаимоотрицающие положения могли и даже должны были сосуществовать, но на «ньютоновом» уровне мирянина нужнобыло всякий раз совершать акт некоего выбора. Византиец мог неколебимо верить, что различные природысопребывают в Христе «нераздельно и неслиянно». Ноесли у него на глазах кто-то хулиганил и кощунствовал, то он вряд ли мог без ущерба для собственного душевного здоровья одновременно и осуждать безобразника, и подозревать в нем святого. В социуме, гдедействовал юродивый, христианство существовало ужекак более или менее устоявшийся свод правил, институтов и воззрений. Это было общество, имевшее взаимоувязанную и православно ориентированную иерархиюценностей, общество, старавшееся в меру сил жить по-христиански. Нарушение юродивым именно этих правилнас и будет интересовать. Словами «грех», «ересь»,«соблазн» и т. д. мы будем оперировать в том несколькоогрубленном значении, какое придавали им люди вповседневной жизни, а не в теологической полемике.Скажем, богословы могут иметь разные мнения о соотношении человеческого и Божьего понимания добра, но вобыденном христианском сознании они тождественны.Именно поэтому нас будут особенно интересовать теслучаи, когда юродивый покушается на основы христианской этики.
Исследование озаглавлено «Византийское юродство»не только потому, что основной корпус материалов касается Византии. Этим названием мы лишний раз хотелиподчеркнуть, что православное юродство воспринимаетсянами как конкретно-исторический феномен.