Необыкновенная красота её поражала сразу. Кинематографисты почему-то называли её красоту порочной, демонической. А мне она почему-то казалась с детства похожей на русскую. То есть я думала. что она русская. А она родилась в Германии, а по корням вообще её еврейский отец по фамилии Каминкер происходил из Польши.  Вот откуда её золотые волосы и зеленые глаза цвета морской волны. Я печатаю материал о ней потому, что меня достал автор постоянной публикации о еврейских красавицах. Почему-то он не включил туда ни Симону Синьоре, ни Сару Бернар, ни Франческу Гааль, ни Фрэн Дрэшер. Симона Синьоре ушла рано и практически отказалась от своей кинокарьеры и славы ради своего мужа Ива Монтана. К сожалению, Ив Монтан не был очень умным человеком, как отозвалась о нем в одном из своих интервью Милен Демонжо. Смеясь, она рассказала, как Ив Монтан и Симона Синьоре, вернувшись из поездки по Советскому Союзу, привезли ведро икры. подаренное им советскими чиновниками. И пригласили на вечеринку своих друзей - артистов и режиссеров. Была приглашена и Милен. В конце вечеринки каждый из приглашенных должен был подойти к столу и получить свое блюдечко икры. Каково же было её изумление, когда оказалось, что за это блюдечко каждый должен был заплатить!)))))) Иву Монтану повезло: его полюбила ТАКАЯ женщина. Но если Бог не дал ума человеку, то... это навсегда. Своей неверностью Монтан просто довел Симону до алкоголизма и ранней смерти. Эта история сильно повлияла на мое личное отношение к нему. Я не простила ему Симону и никогда не считала его большим певцом в отличие от, скажем, Шарля Азнавура. Может быть, французы и помнят его до сих пор. но для меня в его пении всегда присутствовала сиюминутность и поверхностность. А что же говорить о той некрасивой истории с выставкой женского советского белья? Монтан. потрясенный тем. что во время четырехчасового разговора с Хрущевым он получил от него  несколько прямых указаний как надо творить и как следует отзываться об СССР. накупил в советских магазинах кондового советского женского белья огромных размеров, и по возвращении во Францию устроил там издевательскую выставку этого белья. Партийная наша верхушка  ему этого не простила (И ПРАВИЛЬНО!), И он больше никогда к нам не приезжал. И наши журналисты с тех пор о нем скромно помалкивали. Сама Симона, кстати. так и осталась коммунисткой до конца дней. а вот Ив Монтан от коммунистических взглядов отказался безо всяких объяснений, не смотря на свое пролетарское происхождение))) Меня вообще поражало, почему наша кинокритика так неровно дышала к Монтану. Помню, что наши журналисты даже называли его внешность гениально красивой потому, что в этой красоте находили тот самый "необходимый" миллиграм уродства, которы, якобы,  и делал эту красоту гениальной. Как ни стараюсь, но не могу разглядеть в нем красоты... даже милиграмма.... сорри.

https://www.youtube.com/watch?v=CMC5sSfmcTQ

https://www.youtube.com/watch?v=MiNWWlO83HU

https://www.youtube.com/watch?v=-Q0cUXeJ_q0

https://www.youtube.com/watch?v=Mfqfe2BoFQk

https://www.youtube.com/watch?v=bdUDycfUjiQ

https://www.youtube.com/watch?v=Cs3TIq-9KfY

https://www.youtube.com/watch?v=gxA5wbzCEVI

https://www.youtube.com/watch?v=ZOuO6a-bxUw

https://www.youtube.com/watch?v=VEfXGcdHCZs&list=PLA5QcV...

Симона Синьоре - итальянская актриса. Снималась в фильмах «Путь в высшее общество» (1959, премия «Оскар»), «Корабль призраков» (1965), «Признание» (1970), «Сгоревшие риги» (1972) и др.

Ив Монтан и Симона Синьоре впервые встретились 19 августа 1949 года под синим небом Прованса на террасе ресторана «Золотая голубка», где спустя два года они отпразднуют свою свадьбу. Им обоим тогда было по 28 лет. Она - известная актриса, жена режиссера Ива Аллегре и мать их дочери, трехлетней Катрин. Монтан, приехавший на гастроли в Ниццу, - восходящая звезда мюзик-холла, получивший прозвище «Динамит на сцене» («De la dynamite sur scene»). У него темное прошлое и сомнительная репутация донжуана окраин, попавшего на столичные подмостки во многом благодаря протекции великой Эдит Пиаф, чьим возлюбленным он был в течение двух лет. Симона Каминкер (Синьоре - псевдоним, взятый в честь знаменитого французского киноартиста Габриэля Синьоре), дочь буржуа из Нейи, выкуривавшая пачку «Голуаз» в день, подруга Превера и Сартра, на первых порах внушала известную робость сыну итальянских эмигрантов Иву Ливи (Монтан - тоже псевдоним, пришедший как память детства, когда его мать звала обедать, крича по-итальянски: «Ivo monta! Ivo monta!» - «Иво, поднимайся!»).

В своей первой книге «Солнцем полна голова» Монтан так описывал их историческую встречу: «Посреди двора, окруженная легкокрылыми голубями, стоит молодая женщина. У нее необычайно светлые волосы. Она улыбается точь-в-точь, как улыбаются девушки на старинных картинах итальянских мастеров. Я знаю, что ее зовут Симона Синьоре; я никогда не видел картин, в которых она снималась; я не знаком с ней, но я знаю, что сейчас подойду к ней, стараясь не вспугнуть голубей, и скажу ей две-три фразы - просто так, все равно какие две-три фразы, чтобы она повернулась ко мне, две-три фразы, так, чтобы не вспугнуть голубей... Это был счастливый день. И всякий раз, когда я вспоминаю его, передо мной возникают светлые волосы, блики солнца, голуби и Симона в то самое мгновение, когда она взглянула на меня и поняла, что я иду к ней».

Много позднее, в конце 80-х годов, уже после смерти Синьоре, когда Монтан начал писать новую книгу воспоминаний, он дал другую, более правдоподобную, версию их знакомства: «Образ женщины с голубями мы не разрушали, чтобы не разочаровывать журналистов. Существует действительно фотография, на которой Симона, сидя на корточках, кормит голубей, пристально глядя на кого-то (может быть, на меня, но я за кадром)...

Нас представили друг другу в «Золотой голубке», а уже на следующий день мы обедали вместе. За десертом, взяв ее за руку, я прошептал: «Какие у вас тонкие запястья!» - и с тех пор мы не расставались».

По возвращении домой Симона рассказала Аллегре о своем начавшемся романе, но, опасаясь, что внезапный разрыв с мужем травмирует дочь, не решилась сразу уйти к Монтану. Тот, впрочем, не собирался долго терпеть такое положение: «Это было что-то огромное, буря страсти, радость, восторг, праздник, а потом ровно в семь она ушла «домой», то есть к другому». Кризис. Ультиматум. И вскоре Симона в Нейи. («Так началась наша совместная жизнь. Навсегда. По-настоящему».)

22 декабря 1951 года в мэрии Сен-поль-де-Ванс Ив и Симона поженились. С его стороны свидетелем был поль Ру, владелец «Золотой голубки», с ее - Жак Превер. В подарок на свадьбу Пабло Пикассо прислал рисунок, выполненный фломастером (что по тем временам было диковинкой). Синьоре вспоминала: «Это была настоящая деревенская свадьба, как я мечтала. Я была счастлива, как девчонка в рождественское утро».

С тех пор одна из самых многообещающих и кассовых звезд Франции намеревалась быть только спутницей и женой Монтана и чуть ли не сама поставила крест на своей кинокарьере. Симона так боялась разлуки с Ивом, что отказывалась от всех, даже самых заманчивых, предложений, включая поначалу и сценарий Жака Беккера - «Золотая каска». Только благодаря настойчивости режиссера, не мыслившего свой фильм без Синьоре, она снялась в «Золотой каске», которую сама потом считала одной из лучших своих работ в кино.

Это было время их великой любви и подлинной страсти. Синьоре сопровождала Монтана во всех его гастрольных поездках. Монтан вспоминал: «Перед концертом я всегда снимал обручальное кольцо, но сознание того, что Симона в зале, было высшим счастьем, которое поддерживало меня».

Одним из самых серьезных и драматичных испытаний для союза Синьоре - Монтан стал его роман с Мэрилин Монро. Все началось с «дружбы семьями» в Лос-Анджелесе, в отеле Беверли Хиллз, где Монтан и Синьоре снимали бунгало №20, а их соседи Артур Миллер и Мэрилин Монро - бунгало №21. Именно Мэрилин настояла пригласить Монтана после его нью-йоркских триумфов сниматься в фильме Джорджа Кьюкора «Миллиардер», где она должна была играть главную роль.

«Идиллия без будущего», как окрестили газетчики новую любовь самой знаменитой блондинки Америки и самого известного француза, стала подлинной находкой для рекламы будущего фильма, бюджет которого удвоился после того, как они оба стали героями бульварной хроники. Монтан был откровенен: «Многие из моих друзей до сих пор убеждены, что эта связь прежде всего льстила моему самолюбию. Да, это так: я действительно был польщен. Но куда больше растроган и тронут. Тронут тем, как это было прекрасно. Тронут, потому что это было безысходно. Ни разу ни на один миг не возникала у меня мысль порвать с женой».

Для Симоны эта история стала едва ли не самой большой драмой жизни. Она уехала на съемки в Италию, понимая, что рисковала потерять Монтана навсегда. Ее преследовали репортеры: «Вы думаете, он еще вернется?» Она без тени сомнения отвечала, что да, конечно, а как же иначе, она как раз ждет его. Самое ужасное, что у нее не оставалось никаких иллюзий относительно их будущего. «Вы знаете много мужчин, которые устояли бы перед объятиями Мэрилин?» Она так страдала, что начала пить. Лицо ее изменилось, подурнело. Она не хотела сопротивляться ни возрасту, ни своему новому пристрастию к алкоголю. Она согласилась постареть раньше времени. 
Между тем роман Монтана закончился с последним съемочным днем «Миллиардера». После душераздирающего прощания он вернулся в Париж с намерением навсегда порвать с Мэрилин. Он вернулся к своей Симоне...

Легенда об этой блистательной паре – актрисе, чья красота завораживала зрителей во всем мире, и обаятельном шансонье – пережила эпоху, когда в моде были долговечные союзы. Отношения супругов не исчерпывались идиллией: за внешней безмятежностью кипели нешуточные страсти, ставшие известными широкой публике после ухода из жизни героев легенды. Может, они и удерживали вместе двух столь разных людей?



Время приближалось к двум пополудни, серый свет просачивался сквозь неплотно задернутые шторы спальни, а хозяйка рассеянно вертела в руке смятую пачку «Голуаз», не решаясь открыть окно. Лучше уж полумрак, чем этот дневной свет, который зальет всю комнату, оставшуюся со вчерашнего вечера полупустую бутыль «Джек Дэниелс» в изголовье дивана, неубранную постель, безжалостно подчеркнет ее седеющие клочковатые волосы, артритические пальцы, мешки под глазами…

Она все реже выходит из дома, опасаясь, что былые поклонники отпустят нелестный комментарий насчет ее изменившейся внешности. Сняла со стены зеркало, чтобы не встречаться взглядом со своим отражением: стареющей – нет, даже не дамой, – неухоженной женщиной с брюзгливо поджатыми губами, с которой она будто по нелепой ошибке носит одно имя – Симона Синьоре. Та, кого весь мир привык так именовать, кинодива, один взмах ресниц которой заставлял замирать тысячи мужских сердец, а юных красавиц кусать от зависти губы, – жива, но лишь на кинопленке, фото и плакатах тридцатилетней давности.

?!

Симона не тешила себя иллюзиями. «Я старею так же, как все женщины, никогда не бывшие актрисами», – записала она нетвердым почерком в блокноте. В прошлом осталась красота, а значит, и слава, возможность выразить себя. В настоящем… – что, кроме четырех стен, карандаша и надтреснутого стакана на столике? Короткими ногтями она принялась обрывать край этикетки с бутылки виски перед тем, как сделать еще глоток. «Матушка проводит все свободное время в обществе господина по имени Джек Дэниелс», – язвит Катрин, ее единственная дочь. Вот она, благодарность за то, что ей, дочери самой Симоны Синьоре, ставшей актрисой скорее «по семейной традиции», нежели по призванию, роли в кино достаются будто по мановению волшебной палочки. А супруг? Наивные люди завидуют Симоне: замужем за самим Ивом Монтаном – талантливым, обаятельным, уравновешенным! Но недаром говорится: «Любить – значит состариться вместе». А Ив «стареть за компанию» не собирается – более того, ведет себя так, будто время властно над кем угодно, кроме него. В блокноте появилась еще одна горькая строка: «С возрастом женщины стареют, а мужчины – мужают. Вот в чем между нами разница».


Говорят, время лечит, но даже оно не в силах излечить, когда разбито сердце… Симона по-прежнему отчаянно любила своего Иво, вязала ему теплые шарфы и пуловеры, поддерживала во всем, но что-то внутри нее сломалось. Безвозвратно. Она долго старалась держать себя в форме, продолжала сниматься в кино, занималась общественной деятельностью, но делала все это скорее по инерции, через силу. И, в отличие от мужчин, алкоголь не подводил ее ни разу. Постепенно от прежней Симоны Синьоре не осталось почти ничего. Из зеркала на нее глядела чудовищно располневшая женщина с потерянным лицом и печальными глазами.

«Дожила – стала сама себе соперницей!» – невесело усмехалась она. Шутка сказать: Симона Синьоре, которой в юности режиссеры наперебой предлагали роли сердцеедок, не отказалась сыграть... стареющую бандершу, да еще в картине с издевательским названием «Вся жизнь впереди»! Да, она получила за эту работу премию «Сезар», картину признали лучшим фильмом 1977 года, и не каждой актрисе, которая разменяла шестой десяток лет, предлагают хоть какие-то роли, – только вот не шла из головы мысль, что зритель воскликнет: «Неужто это та самая Синьоре, что снималась в «Дьяволицах»? Помилуйте, да она совсем старушка!»

Симона не тешила себя иллюзиями. «Я старею так же, как все женщины, никогда не бывшие актрисами», – записала она нетвердым почерком в блокноте. В прошлом осталась красота, а значит, и слава, возможность выразить себя. В настоящем… – что, кроме четырех стен, карандаша и надтреснутого стакана на столике? 



Симона поднесла спичку к восьмой (или уже десятой?) за день сигарете, затянулась, не ощутив даже привычной горечи. О, как восхищался ее милой хулиганской манерой прикуривать поэт Поль Элюар! Как сейчас помнится: начало 40-х, столик в уголке парижского кафе «Флёр», ее собеседники Пикассо и Кокто обсуждают вопросы искусства, а она, юная Симона Каминкер, – в центре внимания этой честной компании… Сартр в своей привычной манере косится в ее сторону, и она чуть съеживается, парируя его замечания. Ей ли тягаться с ним в остроумии и образованности!

Да и не до учебы ей: только школу окончила – подалась в стенографистки. Кормить двух младших братьев надо, а мать-белошвейка и без того из сил выбивается, чтобы семья не голодала… Тяжко дался мадам Каминкер с детьми переезд из немецкого городка Висбадена в Париж, «подальше от войны». Чтение по вечерам, посещение театра, занятия английским и латынью с отцом – всё в одночасье стало воспоминанием. Ясно, какая участь грозила бы господину Каминкеру, юристу, в силу его еврейского происхождения, останься он в Германии, – ему не оставалось ничего другого, как податься в Англию: там он, устроившись комментатором на радио, вещал на всю оккупированную фашистскими войсками Европу, стараясь хоть словами отомстить власть имущим за разлуку с близкими. Симона же, чтобы подработать, устроилась курьером в газету. Мать плакала в подушку, переживая за судьбу дочери, «девочки из хорошей семьи», и в их съемной квартире «поселился» запах сердечных капель. Возвращаться в опостылевший неуют Симоне не хотелось. Длинные изматывающие дни искупали вечера в компании «газетной богемы», с которой девушка свела знакомство в редакции

Как-то за их столик подсел господин средних лет, невольно выделявшийся своей корректностью из их пестрой компании. Представился он Ивом Аллегре. Кинорежиссер. Симона и сама не понимала, приятно ли ей его ненавязчивое общество: поднести спичку к ее сигарете, рассказать байку со съемочной площадки, помочь надеть пальто… Его наблюдательность и предупредительность, как она считала, были составляющими его профессии. Не похоже было, чтобы он собирался ухаживать за ней. Приятный собеседник, о котором девчонка-хохотушка и не задумывалась как о мужчине, – он был старше ее на 14 лет.

Неожиданное предложение Ива Аллегре: «Хочешь сниматься в кино?» – она приняла как приглашение к приключению. Вырваться из повседневности, да еще под лучи софитов и объективы камер – кто ж откажется, даже если сниматься надо в массовках? Затем она под псевдонимом Синьоре сыграла первую роль в картине Аллегре «Демон зари». Признание, восхищение режиссеров ее «странной, порочной красотой» – и новые роли. За Симоной закрепилось амплуа «женщины с нелегкой судьбой и золотым сердцем» – такой видели ее на экране. А в жизни она уже играла другую роль – супруги Ива Аллегре и счастливой молодой матери.



Симона поднесла к близоруким глазам левое запястье – часов на нем не оказалось, а глаз резанула мелкая «гречка» на коже, знак подступающей старости. «Забыла, что часы уже не ношу – рука располнела, цепочку не застегнуть». Странно и вспомнить, что Ив Монтан сказал в первую их встречу: «Какие у Вас тонкие запястья!»

Им обоим было по 28 лет. Она пришла в парижский ресторан в цыганском наряде, босиком, в тяжелых браслетах. «Как называлось это место? Кажется, «Золотая голубка». Не помню его лица в тот момент – так меня поразили его длинные, гибкие пальцы. Слишком аристократические для молодого человека, в котором сочетались столичная галантность и провинциальное неумение пользоваться столовым серебром. Он отчаянно старался казаться парижанином, но в его речи нет-нет да и проскальзывали итальянские нотки. Да, я не смогла противостоять его потрясающему обаянию: случилось чудовищное, чудесное, невероятное, необратимое – на третий день я ушла от мужа». От Ива Аллегре к Иву Монтану. Совпали не только имена мужчин, но и даты их рождения: Монтан родился 13 октября, как и Аллегре, но был моложе на 14 лет – сверстник Симоны. Вот и не верь после этого в мистику!

А что же Аллегре? Он недаром славился умением отойти на второй план – и скрылся с горизонта, дав Симоне развод, не терзая ее требованиями вернуться в семью. Он смирился не только со скоропалительным бракосочетанием бывшей супруги (куда был приглашен весь парижский бомонд, в том числе Пикассо, подаривший новобрачным рисунок фломастером – невидаль по тем временам), но и с тем, что Монтан удочерил его ребенка, трехлетнюю Катрин. Было причиной тому поразительное равнодушие или нечеловеческое самообладание – об этом знал один Аллегре.



Симона погасила окурок, который уже начал жечь пальцы. «У меня, можно сказать, двое детей: дочь и муж. Как я воспитывала Ива, помогая ему избавиться от простоватых манер! Ему хотелось быть стопроцентным французом, вплоть до фамилии: своя, Ливи, напоминала ему итальянское захолустье, где он рос, вот он и изобрел французскую, Монтан, от итальянского «монта», «поднимайся» – так мать в детстве звала его к столу. Смех и грех: стоит только вспомнить, как он поднимался на сцену во время первого выступления на Бродвее – зрители животы надрывали со смеху. А виной тому были пуговицы на ширинке, сверкавшие в лучах прожекторов, когда он засовывал руки в карманы!»

Симона хрипло хохотнула. «Да, джентльмены руки в карманах не держат – Эдит не успела его этому научить! Где ж ему было перенять изящные манеры: в порту, в парикмахерской, где он работал подростком? Или в кабаре «Альказар», где он начал петь, танцуя чечетку и воображая себя Фредом Астором? Там его и приметила тогда уже известная Эдит Пиаф. Что она нашла в тощем как жердь горлопане, каким он, по словам его немногих друзей, был в те годы? Эдит, по прозвищу Воробушек, взяла Ива под свое крыло – пристрастила к настоящей музыке и книгам, учила секретам сценического мастерства, делила с ним хлеб, кров и ложе… И ушла от Ива, когда тот предложил ей руку и сердце. Лишь сейчас я поняла: воспитав его для других женщин, она оставила его, пока он сам не успел ее покинуть».



«Это я, к тому времени названная актрисой года, приводила его к импресарио, режиссерам, продолжая дело, начатое Эдит. Махнула рукой на съемки – мне достаточно было места в восьмом ряду, где я сидела на его концертах, слушая его голос, наслаждаясь его славой. Так продолжалось, пока Ив не наорал на меня: «Чем ты занимаешься? Всё сидишь, вяжешь? Не снимаешься, потому что тебя не приглашают?» Я подошла к телефону, набрала номер: «Я согласна сыграть роль в вашем фильме. Контракт подпишу завтра». И торжествующе взглянула на Ива».

В том же году выходит фильм «Тереза Ракен» с Синьоре в главной роли – в таблоидах ее называют «секс-символом мыслящих мужчин». А картина «Путь наверх» приносит ей долгожданный «Оскар» в 1958 году. Критики высоко ценят ее работу, зрители боготворят. Юнис Уэймон, темнокожая певица из Штатов, еще в 1953-м берет псевдоним Нина Симон – в честь обожаемой актрисы. Но любимый фильм самой Симоны – «Салемские колдуньи». Нет, роль ей досталась весьма… хммм, предсказуемая. Зато Симона сумела и дорогому Иву выбить роль – а значит, обратить на него внимание режиссеров, до того видевших в нем только эстрадного исполнителя.

«Воистину помощь ближнему безнаказанной не остается, – горько иронизировала Симона. – Чем увенчались мои старания сделать Ива звездой? К десяткам поклонниц, вешающихся ему на шею, я была готова. Смирилась с тем, что перед выходом на сцену он снимает обручальное кольцо. Закрывала глаза на мелкие приключения. Стерпела молоденькую глупышку Жанну Моро, бросавшую на него плотоядные взгляды на съемках! Тогда одного моего предупреждения оказалось достаточно, чтобы Ив стал обращаться с ней только как с коллегой – так боялся меня потерять. Но Мэрилин не могу выкинуть из головы – хоть самой Мэрилин давно нет в живых…»

А началось всё на съемках фильма Джорджа Кьюкора «Миллиардер», где главные роли играли Мэрилин Монро и Ив Монтан. Белокурая дива не скрывала, что положила глаз на партнера по съемкам, напоминавшего ей ее первого мужа. Ей не помешало и то, что сама она тогда была замужем за Артуром Миллером. В отеле в Лос-Анджелесе чета Миллеров снимала номер, соседний с занимаемым Монтаном. Тогда-то и завязался роман между Ивом и Мэрилин, который газетчики окрестили «идиллией без будущего»: страсти, изображаемые ими на съемочной площадке, мало-помалу перешли в разряд личных отношений. Как-то Артур, зайдя в номер за забытой курительной трубкой, застал полураздетую супругу в объятиях Ива. Впрочем, громкой сцены не последовало: Миллер был мысленно готов к такому повороту событий, а Синьоре, как на грех, находилась в Италии на съемках. О случившемся она узнала от донимавших ее журналистов.

Как ей хотелось запустить пепельницей в репортера, задавшего бестактный вопрос: «Разве хоть один мужчина устоит перед чарами Монро? Думаете, господин Монтан еще вернется в семью?» Ив впоследствии публично покаялся: дескать, мимолетная интрижка с Мэрилин лишь льстила его самолюбию, а порвать с Симоной у него и в мыслях не было. Но у Синьоре всё внутри холодело, стоило ей вспомнить, что сказал муж, услышав о кончине Монро: «Она навсегда останется в моем сердце». Выходит, даже уйдя из жизни, Мэрилин была более властна над ним, чем она, прожившая с ним долгие годы?!



"Я буду говорить о ней не как о мифическом существе, а как о соседке по площадке, с которой я дружила, как дружат во всех домах мира", говорила, вспоминая, Симона. 

Они поселились на бульваре Сансет (Заходящего солнца), в бунгало, в тени тропических деревьев. Их квартиры под номерами 20 и 21 находились рядом. 

Когда Мэрилин Монро впервые встретилась с Симоной и ее мужем, она весь вечер улыбалась и не сводила с него глаз - он так напоминал ей Джо Ди Монжо, ее второго мужа. Когда гости ушли, она обратилась к приятельнице: "Правда, он - вылитый Джо? Очень сексуальный. И мне так нравится его голос. А Симона совсем не красивая. Клянусь, он женился на ней из-за карьеры". 

Перед началом съемок фильма "Займемся любовью" Монро проявила особую настойчивость в отношении французского певца, уже покорившего Америку: "Я хочу видеть в главной роли только его". Продюсерам пришлось уступить самой "кассовой" звезде Голливуда. 

Симона поддержала Монтана (когда-то они с Ивом сыграли в "Салемских колдуньях" - экранизации пьесы Артура Миллера, мужа Монро): "Участие в съемках даст тебе шанс пробиться к высотам", сказала она. А на вопрос журналистов, когда он впервые почувствовал себя по-настоящему "звездой", Монтан ответил: "Тогда, когда услышал: "Хотите сниматься с Мэрилин Монро?" 

Вечерами они собирались на кухне, устраивая то "макаронные пиршества", то диспуты, то парикмахерский салон, где на глазах Симоны Мэрилин превращалась в платиновую блондинку. Сидя на кухне в шелковом халатике в белый горошек, без грима, без накладных ресниц, Мэрилин откровенничала: "Взгляни-ка! Все думают, что у меня длинные ноги. Но ведь у меня некрасивые колени, и я небольшого роста". (Рост Монро - 162 см). 

Но как она умела преображаться! Этому искусству позавидовали бы многие "звезды", над имиджем которых работают опытные мастера. Ей же на перевоплощение требовалось часа три. Как писала Симона, "ту Мэрилин, которая смотрит на нас с обложек, я видела за время нашего соседства только трижды. Но это уже была легенда - жеманная и мурлыкающая". 

Их вечера обычно проходили так. Первым возвращался Ив и, наскоро перекусив, принимался за "новую порцию" текста на английском, который следовало осилить. Миллер стучал на пишущей машинке. Симона "демонстрировала искусство красиво терять время". Позже она усаживалась с Миллером и, потягивая виски, вела разговоры по душам. Последней в квартиру влетала Мэрилин и, на ходу бросая фразу: "Я под душ - и сразу к вам", исчезала. 

...Уже после того, как все случилось, пресса ухватилась описывать их совместную жизнь. Каждый судачил по-своему. Злобно или безразлично, с некой долей снисходительности. "Они заставили нас играть роли, которые мы не учили, в пьесе, которую мы не читали..." - так сказала Симона. А ведь то, что произошло, касалось только их четверых. 



Неотложные дела позвали Артура в Нью-Йорк, Мэрилин уезжала вместе с мужем. 

Больше всех повезло Симоне ее ожидало событие, позавидовать которому могла любая актриса. Имя Синьоре стояло в номинации на Оскар рядом с такими звездами, как Элизабет Тейлор, Кэтрин Хэпберн, Одри Хэпберн. О чем думала в те минуты Мэрилин? Она, секссимвол Америки, грезившая о большой, настоящей роли. Самолюбие Мэрилин было задето. "Желаю удачи. Я верю, что ты его получишь!" - сколько лицемерия было тогда в ее словах, обращенных к Симоне. Но настоящая ревность проснулась в Монро, когда Оскар уже был вручен Синьоре. На церемонии пел Ив. Мэрилин захлебывалась от ярости: "У нее и Оскар, и Ив... Она умная. У нее все... А я?" 

Мэрилин уезжала. Симона смотрела ей вслед, почти механически запоминая детали: на ней были туфли на высоких каблуках, белое норковое манто с большим стоячим воротником. "Такой она и осталась в моей памяти. Больше я ее никогда не видела". 



Долгое время эту историю замалчивали. Избегал разговора Артур Миллер, упорно молчал Монтан, уходила от бередящих душу воспоминаний Симона. 

Время врачует раны. И вот "...пришел час, - писал в своих воспоминаниях Монтан, - когда об этом уже можно было рассказать, никого не ранив". 

После получения Оскара Симону уговорили сниматься в Италии вместе с Марчелло Мастрояни. Уехал и Артур Миллер. Мэрилин и Ив остались вдвоем. 

Монтан ощущал некоторую неловкость. Он боялся всего: своего английского, своей роли увальня, волочащегося за бродвейской актрисой. Они часто усаживались друг против друга: "У меня так и стоит перед глазами Мэрилин, писал он, - в брючках из шотландки, в кофточке с игриво приоткрытым воротом, с глазами какой-то немыслимой голубизны". 

Перед нами исповедь Монтана: 

"Я иду к Мэрилин.
- У тебя температура? - спрашиваю.
- Да, невысокая, - отвечает. Я рада тебя видеть.
- Я тоже рад.
"Что творится со мной?" - спрашиваю я себя. Впрочем, спрашиваю не очень долго". 

Льстила ли ему эта связь? Он смутно понимал, что Монро пользовалась им, как живой бутафорией для мизансцены. Находиться в лучах ее славы - это даже не под звездой Симоны Синьоре. И даже не под опекой Эдит Пиаф, которая занималась его репертуаром, в то время как он жаждал самостоятельности. 

Близился конец июня. Съемки закончились. Скоро домой, в Париж. Ива охватывает паника. Это состояние уже мало походило на то опьянение, которое он испытывал недавно. Мэрилин изо всех сил пытается удержать его возле себя. Она заказывает фешенебельный номер в отеле Нью-Йорка для себя и для Ива, плачет, умоляет его остаться с ней, не уезжать. Но Монтан не идет на уговоры. Кто знает, чего ему это стоит, но держится он твердо. Во время их последнего разговора, в машине, он объясняет Монро, что идея оставить Симону... смешна. Хлопает дверца, он выходит. Мэрилин Монро и Ив Монтан расстаются навсегда. "И все же это было прекрасно, - напишет он спустя годы, - и это было безысходно. Ни разу, ни на один миг не возникало у меня желания порвать с женой. Но если бы она, Симона, хлопнула дверью, я бы..." 

Если бы она хлопнула дверью... Нет, Симона не сделала этого. По возвращении Ива в Париж у них произошло бурное объяснение. Первое и последнее. "Это было ужасно, - вспоминает он. - Потом все улеглось. Но только внешне. Я видел, что она разбита, глубоко опечалена сознанием того, что десять потрясающих лет, которые мы прожили вместе, оказались омрачены. Я раскаивался... Жизнь не переделаешь, надо продолжать жить", - сказал он тогда себе. 

Что касается Симоны, то со свойственной ей проницательностью она поняла, что это - одна из рядовых историй, которые случаются повсеместно. "Я никогда не стану судить о том, что произошло с моей подругой и моим мужем, которые работали вместе, жили под одной крышей и, стало быть... делили одиночество", - сказала она. 

Терзали ли ее другие мысли? Если да, то никто не должен был знать о том, как ей больно. Каждый нес в своей душе чувство вины или чувство обиды. Но никогда, ни разу, даже во время вспыхивающих между ними ссор, Симона не припоминала ему эту историю. 

Симона обедала в ресторане со своими друзьями из съемочной группы фильма "День и час", когда официант наклонился над ней и, извинившись, произнес: "Вас к телефону, мадам". Был август 1962 года. В трубке она услышала голос Монтана: "Умерла Мэрилин". 



"Если бы она знала, сколь мало я ее ненавидела", - эта фраза, произнесенная Симоной, стала почти легендарной. 

И все же, как призналась дочь Симоны Катрин в одном из интервью, ее мать так и не оправилась от потрясения до конца своей жизни. 

Симона играла в театре, Монтан выступал на эстраде, снимался в кино, активно занимался политикой. Что касается их отношений, то в их семье роли давно уже были распределены: Монтан - отчасти ребенок, отчасти хозяин, Симона - всегда хранительница очага, в котором горят угли... 

Симона Синьоре ушла из жизни 30 августа 1985 года. Когда у Ива Монтана на склоне лет спросили, что в его жизни не сбылось, он ответил: "Я хотел умереть раньше Симоны". 

Спустя три года, в последний день 1988 года, двадцативосьмилетняя Кароль Амьель подарила 67-летнему Иву Монтану его единственного наследника - сына Валентина. 

А 9 ноября 1991 года, в разгар репетиций нового песенного шоу и работы в фильме "Остров толстокожих-5", не стало Монтана. Сердечный приступ случился прямо на съемочной площадке. Похоронили его на кладбище Пер-Лашез рядом с Симоной. 

Наталья Дроботько, (c)Натали http://www.podruga.net/gzl/0017.html



Ив страдал, и когда из жизни ушла Эдит Пиаф: нет, не оплакивал ее – замкнулся в себе, и Симона отчаялась пробиться через ледяную броню, возведенную им вокруг воспоминаний. Между супругами оставалась невидимая стена: Симоне не было доступа к его переживаниям, сокровенным мыслям, к «вечной молодости», которую он эгоистично оставил себе. По-прежнему моложавый, он, казалось, не менялся с годами и пел те же немудрящие песни, что и на заре юности. Как знать, услышали бы их за границей, не подбрось ему друзья идею исполнить балладу на стихи Жака Превера! Он отнекивался: «Такие мотивы звучат на танцульках для тех, кому за сорок, а этого Превера, самого странного из сюрреалистов, читать сложно, не то что воспринимать на слух! И что за название – «Мертвые листья»! Если я когда-нибудь напишу книгу, называться она будет «Солнцем полна голова» – мне нужно что-то светлое, яркое, понимаете!» Но поддался на уговоры – и песня о мертвых листьях зазвучала из каждого радиоприемника. С ней к Монтану пришло признание, а не просто известность – ведь это вещи разные.

https://youtu.be/JWfsp8kwJto

Симона поймала себя на том, что отстукивает ногтем мотив на крышке стола… И она сама стала похожа на пожухлый, отживший лист. Лицо подурнело, фигура оплыла – но ей не хочется бороться ни с годами, ни с пристрастием к спиртному, проще плыть по течению. Если бы кто знал, какое одиночество можно годами испытывать, живя под одной крышей с близким, казалось бы, человеком! Чувства будто