Когда Алена Делона спросили, что является движущей силой его жизни, он ответил, не раздумывая: «Женщины».

В XVII веке парижская улица Пре-о-Клер была излюбленным местом дуэлянтов всех мастей: здесь выясняли отношения политические противники и обманутые любовники; здесь, согласно Александру Дюма, убивали друг друга мушкетеры короля и гвардейцы кардинала. Но к середине века двадцатого Пре-о-Клер, как и весь Седьмой округ Парижа, стала фешенебельной обителью богачей. Ночная пальба здесь уже лет триста как вышла из моды, поэтому летом 1956 года молодому человеку, расстрелявшему автомобиль своей любовницы, пришлось объясняться с полицией. Конфликт, на взгляд властей, не стоил выеденного яйца: парень захотел прокатиться с приятелем, подружка запретила брать ее машину, и в ход пошел пистолет. Ален Делон и Жан-Клод Бриали - полицейским эти имена ни о чем не говорили. Зато хозяйка машины Брижитт Обер была им хорошо известна - знаменитая актриса, только что снявшаяся у Хичкока, уговаривала не забирать «малыша Алена» в участок. Полицейские в конце концов согласились, несмотря на то, что «малыш» вел себя довольно нагло. Как вспоминал много лет спустя Бриали, сержант в конце концов не выдержал: «Какого черта ты считаешь, что тебе позволено больше, чем остальным?» «По праву рождения», - ответил Ален Делон. «Я никогда не забуду выражение лица того полицейского, - писал Бриали. - Он вылупился на Алена и спросил: а ты кто, Людовик XIV, что ли? Брижитт пришлось вмешаться и объяснить, что ее дружок просто шутит. Иначе ночевать бы нам в каталажке».

Однако Ален Делон, чьим единственным достоянием на тот момент был диплом ученика колбасника, а имуществом - украденный в армии револьвер, вовсе не шутил. Для него вопрос крови был первостепенным: «То, что течет в моих жилах, делает меня тем, кто я есть».

Ален Фабьен Морис Марсель Делон родился 8 ноября 1935 года в городке Со департамента Верхняя Сена. Его мать Эдит Арнольд, которую близкие и друзья звали Мунеттой, вышла замуж по большой любви. Фабьен Делон, «обожаемый Фафа», происходил из семьи корсиканских графов Рамолино де Коль'Альто и утверждал, что состоит в родстве с самим Наполеоном. Отсутствие каких-либо доказательств такого родства не помешало беременной Мунетте с гордостью говорить: «Я ношу потомка Бонапарта».

 

С самого рождения Ален и в самом деле был для матери «маленьким императором»: Мунетта не просто любила сына - она ему поклонялась. «Когда я держала его на коленях, - с умилением вспоминала Эдит, - ни один ребенок не мог подойти ко мне. Он выхватывал у меня связку ключей и начинал всех колотить». Она и внезапные вспышки гнева, агрессивность, желание причинить боль, проявившиеся позднее в поведении Алена, списывала на горячий корсиканский темперамент, унаследованный от отца... и от Наполеона.

 

Сам Делон императором себя отнюдь не чувствовал. «Я был просто несчастным ребенком», - вспоминал он. Несчастным его сделал развод родителей: Фабьен ушел от Мунетты, когда сыну не было и трех лет. Делон часто называл себя «единственным пострадавшим» в этом разводе. Вскоре после расставания с мужем Эдит вышла замуж за Поля Булоня, владельца колбасной лавки. Фабьен тоже недолго оставался один.

Новое замужество матери изменило жизнь Алена: теперь Мунетта принадлежала не только ему. Как многие работающие женщины, мадам Булонь наняла няню, но она не продержалась и месяца: Ален жестоко искусал молодую девушку. Выход нашел отчим. Пятилетнего мальчишку поручили заботам госпожи Неро, многодетной жены местного тюремного надзирателя. Несмотря на то, что в семье Неро к Алену относились как к родному, он воспринял решение матери как предательство. «Мсье Неро часто брал меня с собой на работу, поэтому мои первые детские игры были в тюремном дворе», - не без горечи вспоминал Делон. Единственным, что примиряло его с реальностью, были рассказы Фабьена Делона о заключении Бонапарта на острове Святой Елены - их мальчик слушал, когда навещал отца и его новую семью. С тех пор и на всю жизнь Ален возненавидел тюрьмы и проникся искренним сочувствием к заключенным. Разницу между политическими заключенными и обыкновенными уголовниками он не уловил.

С каждым годом у Эдит оставалось все меньше времени на воспитание сына. Начавшаяся война не отразилась на благосостоянии семьи, дела в лавке шли хорошо. Но работы прибавилось. Кроме того, в 1943 году Мунетта родила дочь Поль-Эдит. Ален, как ни странно, искренне полюбил сестру, хотя и сожалел, что она «родная только наполовину». К братьям, рожденным в новом браке отца, он относился с куда меньшей теплотой: «Лучше вовсе не иметь семьи, чем иметь две: сегодня ты в одной, завтра в другой. Рождаются новые дети. Очень хочется, чтобы к тебе относились, как к ним. Но не получается».

Свою обиду на родителей Ален проявил, когда пришло время получать начальное образование: за год мальчишка сменил три школы и, по словам матери, «засел у всех в печенках». Когда директор третьей школы попросил В Мунетту забрать «исчадие ада», она не поверила свои ушам: дома Ален вел себя хорошо, заботился о сестре и с удовольствием учился играть на рояле. «Он был музыкально одарен от природы, - вспоминала Поль-Эдит. - В семь лет участвовал в детских конкурсах, играл в зале «Плейель». Правда, усидчивости в нем было ни на грош, но покажите мне ребенка, у которого она есть!»

Не помогли и монастырские пансионы. Сначала Алена выгнали иезуиты, потом францисканцы, затем бенедиктинцы. Преподаватели были готовы закрыть глаза на хроническую неуспеваемость, но жестокие драки, больше похожие на избиения, которые Делон чуть не каждый день затевал в школьном дворе, переполнили чашу терпения. Мунетте открыто сказали, что ее ребенок просто опасен. Но она не поверила в это даже после того, как местный кюре попросил ее никогда больше не приводить мальчика к мессе: Ален сломал в соборе скамейки и швырнул в лицо священнику свой берет.

 

Если родители надеялись, что это лишь временные трудности, которые пройдут, когда Ален подрастет, то они ошиблись. Став подростком, Делон превратился в настоящий тайфун. «Я никогда не знала, что у него на уме, - вспоминала Эдит. - Он научился молчать и смотреть так, что даже взрослых людей пробирала дрожь». А между тем в голове у Алена было то же самое, что у любого тринадцатилетнего парня: первая любовь. Девочка по имени Рен была не в восторге от буйного парня, которого побаивалась вся округа. Но Ален добился взаимности и тут же бросил Рен, с наслаждением наблюдая, как она страдает. Ради девочек юный Делон вообще был способен на многое. Стремясь поразить семнадцатилетнюю красотку, он, например, зачем-то начал изображать акробата, неудачно упал и сильно разбил челюсть. Так у него на подбородке появился шрам, который много лет спустя Лукино Висконти назовет «инфернальным». Сам Делон рассказывал, что шрам стал результатом драки, - и эта версия имеет право на существование, потому что драки были одной из любимых забав его юности. Несколько соперничающих молодежных банд раз в неделю «рубились» на пустыре за городским кладбищем, и Ален старался не пропускать «дни боев». Он специально приезжал подраться из иезуитского лицея Сен-Николя-д'Иньи - единственного места в округе, где ему дали шанс получить аттестат.

 

Впрочем, в лицее Делон вел себя тихо - видимо, поняв, что этот шанс действительно последний, он взялся за ум. Хороших воспоминаний об отцах-иезуитах Ален не сохранил: преподаватели не терпели дерзости и могли залепить непочтительному школяру пощечину. На вопрос матери, нравится ли ему лицей, Ален мрачно отвечал: «Это хуже тюрьмы».

После особенно жестокого наказания за размазанное по лестнице оливковое масло, поскользнувшись на котором один из преподавателей чуть не сломал себе шею, Делон решил сбежать. Вместе с приятелем он планировал доехать автостопом до Бордо, пробраться на корабль, идущий в Америку, и там, в Чикаго, начать новую жизнь. Эпопея закончилась бесславно: после ночевки в кладбищенском склепе, где подростки укрылись от дождя, подобравший их водитель грузовика сдал беглецов в полицию. Увидев сына, Мунетта разрыдалась. Просить прощения у перепуганной матери Ален не стал. Вместо этого он сказал: «Ты правильно сделала, что не стала меня бить. Иначе я бы снова сбежал». Впрочем, он добился чего хотел: из лицея его исключили.

Ни родители, ни отчим, ни сам Делон не имели представления о том, что теперь делать. В 1949 году Ален снялся в любительском короткометражном фильме, и некоторое время Мунетта рассказывала всем, что ее сын станет великим актером. Однако к пятнадцати годам интересы Алена крутились в основном вокруг драк, девиц и попоек. «Я считал себя мужчиной, хотя был просто придурком, который выпендривался, как все прочие», - вспоминал Делон. Книг он не читал, в кино не ходил и, как впоследствии признавался, лет до двадцати не знал, кто такой Сезанн.

Мунетта понимала, что если Ален продолжит болтаться по улице, то дело, скорее всего, кончится тюрьмой. И выложила последний козырь: родного сына у Поля Булоня нет, а значит, именно Ален и никто другой должен унаследовать семейное предприятие. Впервые в жизни мать разговаривала с ним не как с ребенком, а как с мужчиной. Поэтому шестнадцатилетний Делон не стал возражать, когда его, задействовав все семейные связи, пристроили обучаться колбасному делу в Союз работников мясоперерабатывающей промышленности: «Я искренне верил, что унаследую колбасное дело родителей, и так будет продолжаться от отца к сыну и из поколения в поколение».

Свой путь к кабинету главы фирмы Ален начал с должности судомойки. Потом ему доверили нарезать салями, потом - готовить кровяную колбасу и запекать паштеты. В свободное время он развозил готовые заказы. Эдит не могла нарадоваться на своего мальчика. Гром грянул через год, когда руководство попросило мадам Булонь забрать Алена - оказалось, что «мальчик» украл печать, чтобы заверять оценки, которые сам себе и выставлял. «Ему дали диплом только ради того, чтобы больше никогда его не видеть», - признавалась Эдит.

К семнадцати годам за Аленом Делоном закрепилась репутация никчемного и опасного типа: его вышвырнули из трех мясных лавок - не помогло даже умение виртуозно разделывать туши. И тогда отчаявшаяся Мунетта воззвала к бывшему мужу: «Ты никогда ничего для него не делал, помоги ему хотя бы сейчас!» Фабьен не нашел ничего лучше, как предложить сыну завербоваться в армию.

Ален был в восторге, он не понимал, как сам до этого не додумался. Отец тоже радовался: по крайней мере два года буйный малый будет под присмотром государства. Зато Мунетта рыдала: перспектива расстаться с сыном привела ее в ужас. «Я сказал матери, что мечтаю о другой жизни, - вспоминал Делон. - А она ответила: наверно, тяга к войне у тебя в крови».

В начале 1953 года Ален Делон стал матросом, а поскольку драить палубу ему совсем не хотелось, он согласился пойти в учебку. «В учебном центре было одно правило: иди или сдохни», - говорил позже Делон. Впрочем, это правило не мешало ему наслаждаться жизнью. Закончив курсы радистов, молодой солдат отправился к месту службы в городок Ле-Лаванду неподалеку от Тулона. Увольнительные он проводил в баре «Марсуэн», с хозяином которого, Шарлем Маркантони, очень сдружился несмотря на разницу в возрасте. Немалую роль в этой дружбе сыграл тот факт, что Маркантони был выходцем с Корсики.

Лазурный Берег Алену нравился, но пробыл он там недолго. В Индокитай, где Франция вела колониальную войну, Делон попал вовсе не добровольцем, как принято считать, а как человек, над которым висела угроза тюремного срока. Впоследствии он говорил, что это была просто глупость: украл, мол, с другом несколько деталей, чтобы собрать радиоприемник. У армейского начальства на этот поступок была принципиально другая точка зрения. Разрешение на отправку в Индокитай должен был подписать отец Алена. Фабьен сделал это без колебаний, чего Ален ему так и не простил: «Я знаю, что никогда не пошлю на войну мальчишку, которому нужна книга в руках, а не ружье!»

Индокитай действительно стал для молодого парня суровым испытанием. Он понятия не имел, что это за война, но в первый же свой день в Сайгоне усвоил, что завтра может и не наступить. Причем вероятность получить нож под ребра от воров и насильников - а именно из них состояла дисциплинарная рота, в которую отправили Делона, - гораздо больше, чем возможность геройски пасть в бою.

Вот тогда Ален впервые продемонстрировал свое умение ладить с теми, кто, мягко говоря, не в ладах с законом, и очень скоро он стал своим среди самых отпетых головорезов.

Свое двадцатилетие солдат Делон отмечал в тиши гауптвахты - за то, что угнал джип и утопил его в канале. Всего же за восемь месяцев в Индокитае Делон ухитрился так допечь начальство, что его отправили на родину без полагающейся демобилизованным премии. Он компенсировал потерю тем, что украл в части револьвер. Кража обнаружилась, и в Марселе, прямо у трапа корабля, Делона арестовали и на полтора месяца посадили в тюрьму.

В марте 1956 года после четырех лет военной службы, из которых одиннадцать месяцев он провел на гауптвахте, Делон вернулся домой - без денег, зато с новым опытом и новыми знакомствами. В частности, его близким другом стал брат владельца бара «Марсуэн» Франсуа Маркантони - корсиканец с четырьмя судимостями и обширными криминальными связями на Лазурном Берегу. «Я научился драться и защищаться, - говорил Делон о службе в армии. -Я стал мужчиной и понял, что значит солидарность и товарищество».

Тихая жизнь под материнским крылышком его не привлекала. Не успев толком поздороваться с семьей, Ален рванул в Париж и поселился в развеселом районе Пигаль, где быстро стал любимцем местных проституток. Они казались ему честнее и лучше той девушки «из хорошей семьи», которая писала ему в Индокитай трогательные письма, а в Париже даже не встретила на вокзале. Денег с симпатичного синеглазого моряка проститутки не брали: «Раз уж я был недурен собой, то не считал зазорным пользоваться благосклонностью дам этого района».

 

Из грязного дешевого отеля Алена, по просьбе матери, вытащили полицейские. Мунетта сняла ему комнату в пансионе и пристроила его официантом в кафе на Елисейских Полях. Кофе и круассаны Делон подавал два дня. Потом швырнул клиенту в лицо меню и со словами «эта жалкая жизнь не для меня» пошел грузить овощи на рынке.

 

Соседкой Алена в пансионе была красивая девушка Иоланда Джильотти, бывшая «Мисс Египет» и будущая Далида. Она вспоминала, что Делон, хоть и вел себя иногда как подонок, был способен и на нежность. Ведь жил же он в ту пору с полупарализованной девушкой - трогательно заботился о ней и, кажется, действительно любил. Иоланду только удивляло, что свою смуглую возлюбленную Ален называл Жозефиной, тогда как ее настоящее имя было Моник.

Но задерживаться в убогой комнатенке Делон не собирался. Меньше чем через год после приезда в Париж Ален уже жил в просторной, прекрасно обставленной квартире на улице Пре-о-Клер. Квартира принадлежала актрисе Брижитт Обер, красивой, знаменитой и богатой, правда, на десять лет старше Алена.

Знакомства с Брижитт, которую он увидел в одном из кабачков Сен-Жермен-де-Пре, Делон добивался несколько месяцев. А когда она наконец пришла на свидание, то обнаружила пьяного в стельку мальчишку: в ожидании Обер Ален выпил десяток кружек пива. Брижитт пришлось на себе тащить его домой, поить раствором английской соли и укладывать спать. На следующий день Делон перевез к ней свои пожитки.

 

Брижитт была первой, с кем Ален поделился планами стать актером. Она честно сказала, что не видит в нем особых способностей, и предложила заняться фотографией: «Ему бы очень пошло быть фотографом-путешественником, этаким суровым одиночкой. Но он не хотел снимать - он хотел быть тем. кого снимают. Хотел блистать, и как можно скорее». Впоследствии Делон говорил, что Брижитт Обер отговаривала его от актерской карьеры из профессиональной ревности.

 

Будь это так, Брижитт вряд ли взяла бы молодого любовника на Каннский кинофестиваль. Именно благодаря ей в 1957 году Делон снова оказался на Лазурном Берегу - теперь уже не в качестве солдата, а как «без пяти минут кинозвезда». Жан-Клод Бриали, который тогда и познакомился с Делоном, утверждал, что Ален, еще не снявшись ни в одном фильме и будучи абсолютно никому не известным, тем не менее сумел привлечь к себе внимание журналистов: «Этот прощелыга позировал фотографам, небрежно присев на капот шикарной машины Брижитт и говорил всем, что он двойник Джеймса Дина».

Брижитт не злилась на «малыша» - в конце концов, он спекулировал не своим статусом ее любовника, а именем недавно умершей американской звезды. Но неуемное рвение Делона к славе ей не понравилось. А еще больше не понравилось то, каким он стал по возвращении: «После Канна Ален слетел с катушек. Словно волк, годами сидевший в клетке и вдруг почуявший запах дикого леса. Стрельба, вспышки ярости - все это меня утомило».

Разрыв с Брижитт не стал для Делона ни неожиданностью, ни большим горем. На фестивале он познакомился с представителем голливудского продюсера Дэвида Селзника. Тому понравились пробы «французского Джеймса Дина», и он предложил ему стандартный контракт, который Делон благоразумно не стал подписывать сразу. Не прошло и нескольких недель, как режиссер Ив Аллегре, узнавший о Делоне от своей жены, предложил ему роль в фильме «Когда вмешивается женщина». Выбор между Америкой и Францией не отнял у Алена много времени: ему хотелось стать звездой именно на родине.

Стремительный взлет Алена Делона, который, кстати, был не так уж хорош в своем первом фильме, объясняют самыми разными причинами: его выдающаяся внешность, редкая киногеничность, умение заводить правильные знакомства. .. Сам он благодарит за все армию: «Дисциплинированность, знание субординации и умение вовремя заткнуться, когда говорит более опытный товарищ». Как бы там ни было, но в 1958 году Ален Делон, снявшийся всего в двух фильмах, был назван кинонадеждой года и заключил контракт с Ольгой Хорстиг, самым влиятельным агентом в мире французского кино.

Именно ее стараниями фотография Делона оказалась на столе актрисы Роми Шнайдер, которая как раз подбирала себе партнера для исторической драмы «Кристина». Звезда фильмов об императрице Сисси, австрийская аристократка, одна из самых популярных актрис Европы, Роми Шнайдер выбрала Делона вовсе не потому, что это, как писали впоследствии, была любовь с первого взгляда. Просто он показался ей самым подходящим из всех.

Поначалу между Роми и Аленом не было ничего, даже отдаленно напоминающего симпатию. Она была шокирована его дурными манерами и репутацией «плохого парня». Когда Ален сказал, что они встречались на Каннском фестивале, Роми удивилась. «Поняв, что тогда она даже не знала о моем существовании, я почувствовал себя чертовски скверно, - вспоминал потом Делон. - Хотя ведь это естественно, я был парнем на чужой машине, а она - европейской звездой с голливудским контрактом в кармане». Тем не менее, чтобы сломать лед, Ален решил показать «венской булке и ее расфуфыренной мамаше» настоящий Париж: пригласил их в «Лидо». Платить за ужин, как вспоминал Делон, пришлось Роми -у него не хватило денег.

Первые недели со Шнайдер Ален описывал как сплошную череду унижений: «Она, с подачи матери, каждую минуту демонстрировала свое превосходство». По словам Бриали, Роми превратилась для Делона в навязчивую идею, в «территорию, которую надо захватить, в крепость, которая должна сдаться». Ален пустил в ход весь свой арсенал уловок, чтобы покорить австрийскую звезду. И довольно быстро нащупал ее слабое место: Роми смертельно устала от постоянного контроля матери. Она хотела свободы. И Делон дал ей свободу. Он катал ее по Парижу на машине, нарушая правила дорожного движения. Подбивал удрать со съемок и напиться на вечеринке. Уговаривал поехать на выходные в Довиль и спустить всю наличность в казино. Годы спустя Шнайдер сказала, что Ален был тропическим ливнем, который стер всю ее предьщущую жизнь. Сам он будет более сдержан в оценках: «Это была не великая любовь, а первая любовь в двадцать лет, юношеская любовь. Такое не забывается. Потом все иначе».

 

В день окончания съемок «Кристины» в Вене Делон впервые признался Роми в любви. Двое суток спустя Шнайдер прилетела в Париж, чтобы навсегда связать свою жизнь с Делоном. Крепость пала.

 

«Кристина» не имела большого успеха, Но тем не менее в 1959 году кинокритики называли Алена Делона открытием года. А французские поклонники, мнение которых, по словам Делона, всегда было для него важнее, чем «скрип шайки претенциозных стариканов», провозгласили Алена и Роми «самой прекрасной парой в мире». Для семьи Шнайдер, которая именовала Делона не иначе как «французский подонок», это был удар. Роми заявила матери, что принадлежит Алену душой и телом. Однако в 1959 году под давлением матери она все же приперла Делона к стенке и потребовала официального обручения. О том, насколько мало «французский подонок» хотел жениться на Роми, говорит тот факт, что она до последней минуты сомневалась - придет ли он вообще на прием по случаю помолвки.

Ольга Хорстиг, неплохо знавшая своего подопечного, утверждает, что отношения Делона и Шнайдер были обречены с самого начала: «Роми не могла дать ему того, что он искал в женщине». Это удивительное утверждение, ведь с точки зрения нормального мужчины Шнайдер была просто находкой: красивая, богатая, знаменитая, при этом очень домашняя и бесконечно терпеливая. Ее желание выйти замуж за Алена не пошатнул даже скандал, разгоревшийся в год помолвки: во время съемок фильма «На ярком солнце» Делон завел интрижку с немецкой моделью и актрисой Нико - спустя несколько лет она прославится как вокалистка группы Velvet Underground. Результатом этой короткой связи, по утверждению Нико, чье настоящее имя Криста Паффген, стал ребенок, которого она родила от Делона. Ребенка, названного Аарон, актер признать отказался. А когда Нико попыталась настаивать, ей, по ее словам, стали угрожать. Малыша тем не менее забрали родители Алена, Мунетта и Поль. Они дали ребенку свою фамилию и на долгих семнадцать лет превратились в злейших врагов Алена. «Мои дети будут рождены только в законном браке, - заявил Делон, - и только той женщиной, которую выберу я».

Однако скандал просочился в прессу, и Ален счел за благо на какое-то время убраться из Франции. Тем более что ему предложил работу сам Лукино Висконти, который считал Делона идеалом мужской красоты и не скрывал враждебности к Роми Шнайдер. Впрочем, она платила ему той же монетой. Ее оскорбляло то, с какой готовностью Ален вдруг начал читать книги, которые рекомендовал Лукино, ходил с ним в картинные галереи, менял свой гардероб по его совету. А ведь в свое время Делон жестко отверг все попытки Шнайдер заставить его читать и учиться.

В 1962 году от дикого юноши с плохими манерами ничего не осталось. Делон полюбил Моцарта, начал разбираться в живописи, купил «феррари», загородный дом, завел конюшню, вложил огромные деньги в коллекцию редкого оружия. Получая 20 миллионов франков за фильм, он мог позволить себе почти все. Однако богатство и слава не заставили его забыть старых друзей: он вложил деньги в бар семьи Маркантони, одолжил крупную сумму на лечение приятельницы из района Пигаль.

Роми Шнайдер друзья Алена не нравились. Ни старые, ни новые, которыми он обзавелся в Югославии, на съемках так и оставшегося незаконченным фильма «Марко Поло». Кроме вполне мирного каскадера Ивана Шиффра Делон свел там дружбу с неким Милошем Милошевичем, которого сделал своим «доверенным лицом», и стал появляться на публике в компании известных криминальных авторитетов. Роми не скрывала, что тяга жениха к темным личностям вызывает у нее отвращение.

Делона ее мнение не интересовало. Он встретил женщину, которая, не будучи напрямую связана с преступным миром, тем не менее чувствовала себя в нем как рыба в воде. Франсин Коновас выросла в Марокко, в семнадцать лет вышла замуж за солдата-срочника,. через несколько месяцев после свадьбы родила дочь и вскоре решила развестись. Дочь она оставила бывшему мужу, а сама решила устраивать жизнь в Париже. Там, в одном из сомнительных баров, Франсин Коновас, которой больше нравилось, когда ее зовут Натали, и познакомилась с Делоном.

Роми в то время готовилась сниматься в Голливуде и понятия не имела, что на съемки фильма «Черный тюльпан» в Испании Делон берет с собой Натали. Она не была красавицей, не обладала светским шиком Роми и, по воспоминаниям Бриали, отличалась некоторой «брутальностью характера». Так почему же самый желанный мужчина Франции выбрал ее? Возможно, потому, что в ней было то, чего напрочь была лишена безупречная Роми: необузданность, дух авантюризма, внутренняя свобода.

Иван Шиффр говорил, что на съемках Ален только и делал, что выпендривался перед Натали и пытался поймать ее восхищенный взгляд. «Я всегда хотел быть самым красивым, самым великим, самым сильным в глазах любивших меня женщин. Мне было важно увидеть в глазах женщины, с которой я живу, восхищение, уважение. .. хоть немного уважения. Это оправдывает любые поступки», - говорил Делон.

По мнению Ольги Хорстиг, все было гораздо проще: «С Роми Ален чувствовал себя дрессированным шпицем. А Натали нравились крутые мужики. С ней Ален казался себе именно таким. Особенно когда она подчинялась».

Да, она умела быть покорной. Однажды Делон приказал ей снять бюстгальтер перед Иваном Шиффром и был горд, словно мальчишка: «Ты где-то еще такое видел, а? У тебя такой нет!»

Там, в Испании, Натали попалась на глаза журналистам. Ален и его югославские друзья вломились в дом фоторепортера и потребовали отдать пленку. Тот отказался, а когда пленку отобрали силой, пошел в полицию. На следующий день Делона арестовали. Усилиями продюсеров фильма скандал удалось замять, но снимки просочились в прессу и, разумеется, попались на глаза Роми.

«Если бы его поймала на измене такая женщина, как Натали, она бы снесла ему башку из его же револьвера, - говорил Жан-Клод Бриали. - А Роми делала вид, что ничего не происходит, и молча страдала. Наверно, поэтому Ален ее и не уважал». Как и раньше, Шнайдер отрицала очевидное и успокаивала себя тем, что между ее женихом и длинноногой загорелой девицей максимум легкая интрижка. В том. что на этот раз все действительно кончено, ее убедило лишь десятистраничное послание Делона, которое передал ей друг Алена. В письме Делон сообщал, что разрывает помолвку.

В 1964 году Делон был абсолютно счастлив. Дела шли хорошо. Ресторан «Камарг», который он купил пополам с корсиканскими друзьями, стал популярным. Собственная продюсерская компания позволяла уверенно смотреть в будущее. Его ждали в Голливуде - уже не как двойника Дина, а как полноправную европейскую звезду. Наконец, у него была Натали, на помолвку с которой он по собственной инициативе пригласил «весь Париж». Праздновали на Лазурном Берегу. Жених спустился на парашюте прямо в бухту, а потом вместе с невестой принял участие в стихийных мотогонках. Фотографии с обручения Алена и Натали обошли все европейские газеты. А вот свадьбу молодые сыграли тайно. Делон не хотел афишировать досвадебную беременность Натали.

В Голливуд актер приехал с женой, которая была на последних месяцах беременности. Там, в Лос-Анджелесе, в знаменитой клинике «Ливанские кедры», и появился на свет первенец Алена Делона, Антони. «Отныне все будет подчинено интересам семейного очага, сына и жены», - заявил Делон журналистам, удивив их своей внезапной благоразумностью.

Киноуспехи Делона в Голливуде значительно уступали его светским достижениям. Он снимал виллу по соседству с Дином Мартином. Устраивал приемы, на которые охотно приходили Ширли Маклейн, Стив Маккуин, Юл Бриннер, Джейн Фонда. Впоследствии Делон и сам не мог вспомнить, в каком количестве голливудских фильмов снялся, - то ли в пяти,