«Медведь украл у нас ведро селёдки»: отрывки из дневника русского геолога
Александр Николаевич Даценко — геолог с двадцатилетним стажем. Примерно каждые полгода он уезжает из Воронежа и ищет золото, не добывает, а именно ищет. Этой весной он отправился в тайгу. Мы публикуем интервью Александра Николаевича в формате дневника, который он действительно ведет; он рассказывает про суть своей работы, дерущихся бурундуков и красоту здешних мест.
Май
Небо здесь глубокое, синее, как у нас осенью в средней полосе. Природа ярко-зеленая и очень буйная. Ей всего-то три месяца жить. И все растения и животные стараются взять от этого времени всё. Жизнь кипит на каждом камне.
***
Вчера ходил снимать координаты набуренных скважин. Сапог пока не привезли, поэтому сквозил в кожаных, модерновых. Так себе занятие. Хорошо, что есть палка-ходилка с условным острием, которым можно упираться в накатанный до состояния льда снег на дороге до буровых линий.
После грелись в мониторке и разговаривали с Русланом. Будто и не уезжал отсюда семь лет назад. Точно так же нарезанное брусочками сало, вареные яйца, белый хлеб. Тот же закопченный чайник на железной печке в углу и те же разговоры.
***
Даже не знаю, как буду жить, когда выпулит меня время во всеобщую обыденность. Так у меня две обыденности, а будет одна.
Тоска же.
Какая тоска — эта обыденность или другая? Но всё равно [будет тоска].
Июнь
***
Вылезли комары. Немного балделые, незлые пока. Но уже достают.
Купили оборудование для интернета, а поставить некому было. Два месяца мы мучились, но установили. У нас работает маленькая дизельная электростанция. Когда нам нужен свет, мы ее включаем.
С интернетом, конечно, лучше.
Но как-то сидишь в глухой тайге, знаешь, что вокруг на 150 километров никого нет, и вдруг возникает контекстная реклама сайта знакомств: «Наталья находится в 400 метрах от вас». Страшновато становится. Что это за Наталья такая?
***
Проснулись. Пошли в баню, умылись. С утра чай попили, что осталось с вечера — съели. И где-то в шесть часов поехали на работу, едем мы туда часа 2–2,5, хотя это всего семь километров.
Дальше работаем. Я описываю породы, Саша промывает, отбираем пробы — каждый занимается своим делом. А потом, кто более-менее свободен, начинает готовить еду. На костре мы варим суп из тушенки или макароны, кашу рисовую или гречневую. Снова работаем. В семь часов едем домой, в девять приехали, чай попили, легли спать — всё. Иногда оставляем человека, чтобы он с обеда протопил баню, приезжаем — моемся. И так каждый день.
Июль
***
Эта тайга не такая уж и бедная. Понятно, что красноярская, скажем, гораздо более изобильна, но и тут не только рои бабочек. Присмотришься — и черемуха, и рябина, и ковер брусники цветущей, грибы первые отошли — жара всё же, есть моховка, смородина, ревень, малины тьма. Однако всё это еще не созрело, окромя ревеня, но он кислый.
А вот жимолости в этом году нет почти совсем, а она тут длинная и сладкая-сладкая. Вот, кстати, в Красноярском крае горькая. А здесь — чистый тебе мед. Растет буйно, живет без оглядки.
Недавно нам привезли консервы, крупы, помидоры, арбуз, курагу. Всего хватает. Только работай.
***
В окно ломилась птичка, похожая на синицу. Но изящнее и длиннее. Занавесил снаружи — перестала. Сегодня вообще убрал занавеску — нормально.
Жара. Подозреваю, что не под сорок, но тут и двадцать тяжко, а нынче явно больше.
Холодная вода в речке. Еще тут две закопухи у бани, делали песковатором, там вода чистая, ледяная, охладиться можно. Но в море, например Черном, было бы получше. Или плюнуть на всё и занырнуть?
***
Вещи почтой отошлю перед отъездом, а рюкзак набью шишками кедрового стланика. Самый вкусный орех, если кто понимает. Ароматный. И еще рыбы в Северобайкальске куплю.
Застой какой-то без работы. Ну, эротика снится. Наверное, какое-то время по возвращении половой вопрос победит на краткое время все остальные возвышенные чувства, даже лень и обжорство будут повергнуты.
Коньяк стоит. Не хочется. Пива хочется. Пшеничного. Белого. Немного, пол-литра, на два раза.
Гроза еще постоянно, но льет редко, больше грохочет.
***
Тираню щенка Макса, который что-то понял обо мне и умеет, вякнув грустно на пороге, получить пропуск в мое жилье, прикинувшись самым мокрым, самым разнесчастным и непонятым никем щенком в округе двух сотен верст.
Ну как такого не пустить? Я подозреваю, что он окунается в речку, потом валяется в песке, вспоминает, как хапнул горчицы, и уж потом идет проситься ко мне.
***
Опять не работаем. Третий день грозы и ливни. Вода поднялась — не проехать. Когда непогода окончится, снова придется пробивать путь, завалы из лесин обеспечены. Это одна из характерных черт горных речек — во время паводков по ним перемещается огромное количество упавших деревьев, порой создавая запруды. Когда запруды прорываются, мощный поток воды смывает на своем пути всё, что попадается, а попадаются в основном деревья.
Еще при подъеме воды река за моим порогом начинает громко щелкать. Валуны, огромных порой размеров, перекатываются вниз по течению, как шелуха семечек, и щелкают.
Между прочим, именно так, «выбиванием» зерен золота из обломков коренных пород во время их движения по рекам, и создается некоторая часть россыпей. Кроме того, так происходит небольшое, но всё же смещение россыпи по течению от коренных золотопроявлений. Крайне небольшое.
***
Сегодня в пять утра на Лопчу прошли вахта и налив. Вахта — это камаз с будкой, в которой всё обустроено на манер салона автобуса. Обычного автобуса: сиденья на двоих, сваренные из металлических трубок и набитые поролоном, проход посредине, ничего эксклюзивного, так сказать.
А налив — это местное название бензовоза. Наливают в него, понимаете ли. Вот он и налив. Вахта заберет людей, которые накопились на базе в поселке. Уезжали туда по разным причинам: кто зубы лечить, кто на похороны, Володя вот за запчастью к машине.
Тут надо бы рассказать о водке и запоях, о том, сколько жизней сгублено ею и как в этих городах и поселках пьют и убивают себя прекрасные люди. Но не буду я об этом, лучше отдельно.
Володя, как я уже сказал, везет запчасть. Тем не менее шансы на начало работ невысокие. Постоянные дожди просто не позволят доехать до места.
***
У нас разгар середины лета с приметами осени. Спеет красная смородина, да-да, обыкновенная красная смородина, такая же, как у нас в саду или на даче. Она на самом деле крайне неприхотливое таежное растение. Черемуха еще зреет.
Всё меньше хочется вернуться, тянет остаться тут, в маленьком поселке, работать учителем, смотреть в небо и через много лет улечься в вечную мерзлоту и остаться таким же на века.
С возрастом у человека психика всё менее пластична, хочется какой-то определенности. Мне скоро 55, я уже достаточно взрослый человек, уже дело к старости идет. И да, иногда хочется не возвращаться, жить здесь. Бывает такое. А бывает, что хочется не приезжать.
***
Бурундуки веселятся вовсю. Деловые, что воробьи, только что не летают. Подпрыгивают и сталкиваются друг с другом.
Бурундуков здесь очень много. Они приходят невиданными путями, едят хлеб, едят семечки, крупу. Сейчас наш щенок подрос — они перестали наглеть. А совсем недавно проходу не давали. Ну хоть не евражки, конечно.
На Чукотке есть такой зверь — евражка — полярный суслик, тот вообще безумный. Может хватать тебя за штанину, у него пятипалая лапка, и требовать еду — показывает на щеки: давай, давай, крупы давай. Даешь ему крупы, он набивает щеки, убегает, возвращается, опять требует.
Бурундуки еще приличные звери. Они особо не надоедают, просто пищат, то есть нет, они чирикают, и очень красиво дерутся: разбегаются, подпрыгивают и сталкиваются в воздухе. Смешные зверьки.
***
Иногда мы останавливаемся, берем палку, привязываем к ней леску, на крючок муху какую-нить или шмеля, забрасываем — и ловим рыбу.
А зачем они, господи, эти спиннинги? Палка обычная толстая с леской.
Хариус — он сумасшедший. Всё подряд ест. Ему всё равно, спиннинг у вас или палка.
Потом поймал штук шесть — и можно засолить и через 15 минут есть, а можно уху варить.
Август
***
Иногда странно осознать, что мы здесь на полгода. Сегодня осознал.
С другой стороны, следующие полгода здесь будет минус 45 и снег, невозможно бурить. Поэтому мы работаем по 12 часов в день без выходных и праздников. Единственное, что здесь празднуют, — Пасха.
***
Нас пять человек, и мы полгода занимаемся тем, что опоисковываем нашу лицензионную территорию. Территория очень большая.
По совершеннейшему бездорожью нам надо опоисковать 200 квадратных километров или 300. По разным ущельям, речкам. В день мы делаем 2–3 скважины. В линии бывает десять скважин, а линий таких штук сто.
***
Дело к осени. Ягода, кстати, кислая. И голубица, и жимолость, и та же смородина. А как же иначе? Дожди. Только иван-чай обычный, как и везде. Разве немного поменьше росточком.
***
Я занимаюсь поисками. Я бурю скважины по азимуту. Сначала одна, через двадцать метров — вторая, и так, пока вся долина не будет перекрыта. И затем по 40 сантиметров мы начинаем эти скважины поднимать. То есть углубились на 40 сантиметров — достали на лоток, промыли, есть или нет золота — записали. И так до коренных пород.
Через каждые 500 метров я делаю буровые линии — пробуриваю линию скважин. По вертикали мы отмываем пробы и смотрим, что там есть. Если находим золото, составляем карту и делаем разведку, то есть мы делаем буровую линию не через 500 метров, а через 25–50. В результате мы получаем объемную модель: как, где и сколько лежит полезного ископаемого.
Если компания решает добывать золото, сюда загоняются бульдозеры, и они делают вскрышу (это от слова вскрывать), зачищают пустую породу, и остается полигон. Полигон — это место, где добывают россыпное золото с помощью промывочного прибора. На него подается тот материал, который содержит золото, в старательской терминологии это называется пески.
Всё, что содержит золото, называется пески. Их промывают с помощью гидропушки. Всё лишнее уходит, а в колоду — это сбоку пристроена такая длинная штуковина с ковриками — уходит мелкая фракция, и всё тяжелое остается на ковриках, а золото — самое тяжелое из того, что здесь можно намыть. Так его здесь добывают.
***
Отдыхали. Спек блинов. Ничего так. На печке. Неудобно, да и спешил, толстые делал. Но всё равно отлично пошло.
***
Проснулся, как всегда, в пять тридцать. Полежал, подумал, затем перестал думать.
***
Люди имеют весьма странное представление о благосостоянии геологов. Нет у нас ***** [ничего]. Золото не мое и моим не будет, оно государственное.
Мы намываем даже не миллиграммы, у нас одна маленькая золотиночка на лоток. Когда соберем, упаковываем в пистоны — специальные бумажные упаковки, мы их тут крутим сами. Записываем, из какой скважины, из какой глубины, и передаем на обработку в Тынду.
***
Конец августа, а по утрам тут морозец под тридцать. Именно морозец. Переносится легко, и только если в одежде непорядок — пробивает. Тут очень сухой воздух. Середина Азии, да еще и горы. Вокруг лиственница, чахлые ели с бородами из зеленого мха. За хребтом — Якутия и истоки Алдана. Везде снег. В какую сторону ни пойди.
***
Расстояние здесь измеряется часами. До места работ нам — от семи до одиннадцати километров. И это расстояние мы едем два часа. Поскольку дороги нет, пробираемся по руслу реки, по косам, отмелям. Если встречаются завалы — растаскиваем. И пропиливаем в бревнах проезды.
Сентябрь
***
Нас окружают медведи и лисы, как [булгаковского] Крысобоя в долине дев. Воруют они у нас, гады, еду, воруют даже посуду. В общем, ужасные звери. Заезжаем мы как-то вечером с работы, а тут бежит навстречу лиса и тащит миску собачью, долго мы кричали, чтобы она бросила.
Иногда она приходит ночью и гремит банками. Мы банки обжигаем, чтобы не пахло и чтобы не засорять здесь всё, и она в эту кучу банок залезет и начнет хозяйничать.
***
Медведица с медвежонком вытаскали у нас всё. Мы прошли 200 метров ниже по течению, там нашли лежбище, где были разодранная пятилитровая бутылка с постным маслом, котелок и сковорода. Но мы обратно всё унесли.
До этого медведь украл у нас ведро селедки.
***
Совсем забыл. В медвежьей лежке, там, где мы нашли свои сковороду и кастрюлю, был еще чей-то котелок.
***
К осени я страшно устаю от этих мест. Я хочу домой, я дико хочу домой, я мечтаю о поезде. Обычно, когда едешь сюда, в поезде очень твердые полки, а когда отсюда — те же полки мягкие.
Потом бродишь довольным до Нового года, но постепенно начинаешь понимать, что что-то не то. А когда тает снег, замечаешь, что рюкзак молотком чешется и что уже пора. И начинается это томление души, пока не узнаешь, когда едешь и куда.
Сама дорога в тайгу — как дорога между мирами. Ты садишься в поезд, и за пять-шесть суток оказываешься в абсолютно другом месте, где ходишь по ягоде, по грибам, где пьешь из любой лужи чистую воду, да такую чистую, что в водопроводе такой не найти. Приезжая сюда, геологи сходят с ума от того, что им нечего больше хотеть.