От Штеттина на Балтике (1946)
Триста сорок страниц вместили в себя события всего лишь двух с половиной лет (июль 1944 – январь 1947), что хорошо, так как нет ни малейшего интереса читать о том, любил ли автор есть манную кашу в свою бытность ребенком. Также замечательно то, что написаны эти воспоминания непосредственного наблюдателя были сразу, по горячим следам, а не сорок склерозных лет спустя по итогам 140 бесед с Чуевым. Из минусов следует отметить два момента. Во-первых, все мы прекрасно знаем, что мемуары и воспоминания всегда котируются чуть ниже архивных материалов, так как могут содержать случайные ошибки, сознательные искажения и субъективную точку зрения. Это, что называется, по умолчанию. Вкупе с архивами мемуары являют собой страшную силу. Без архивной же сцепки или фланговой поддержки многочисленных воспоминаний других участников одиноко стоящие мемуары следует читать с большой осторожностью.
Во-вторых, бывший посол своей книгой явно включился в уже идущий внутриполитический процесс поиска предателей в Вашингтоне и проводников политики умиротворения Советского Союза. Само название опуса кричит нам о предательстве. В своем тексте Лейн неоднократно упоминает «умиротворение» в негативном ключе, волнами перечисляя имена возможных врагов-соглашателей. Такая линия раскола внутри расширенного руководства США не была новинкой в 1948 году. Еще в 1944 году можно было заметить бурчание некоторых конгрессменов в адрес СССР, Рузвельта и исполнительных договоров [executive agreements] последнего, но то недовольство проявлялось слабо на фоне мощной союзнической симпатии, пронизывающей большую часть общества США. По мере того, как события проносили вашингтонские ветви власти сквозь 1945, 1946 и 1947 года соотношение между этими двумя противоположными сантиментами менялось. Критически относящихся к СССР американцев в глубинном правительстве становилось всё больше. Условный Форрестол всё чаще нападал, толпой на толпу, на условного Уоллеса. Промежуточные выборы 1946 (ноябрь) Республиканская партия США называла «выбором между республиканизмом и коммунизмом», в своей агитации прямо, без всяких аналогий, эвфемизмов и экивоков, обзывая членов Демократической партии коммунистами, что являлось тогда невиданным оскорблением. Уже в 1946 году, пока еще без огонька, начинался поиск заговорщиков и предателей, который кульминируется в «охоту на ведьм» маккартизма в 1949-1954. Бирнс, который уволился с поста госсека почти в то же самое время с Лейном (январь, 1947), интуитивно ощущал, как над ним сгущались зловещие тучи. Он ведь долгое время был человеком номер два в США и только за одни его деяния, совершенные умышленно и в составе организованной группы в 1946 году, бывшего госсека легко было обвинить в соглашательстве со Сталиным. Так как самая лучшая защита это нападение, то Бирнс быстро сваял собственные мемуары «Давайте уже начистоту» [Speaking Frankly] в 1947 [раньше Лейна], где всячески отмежевывался от политики умиротворения, спихивая вину на покойного Рузвельта. Одним из аргументов Бирнса было то, что он покинул Крым за три дня до окончания Ялтинской конференции и не принимал участия в самых «позорных» переговорах. Постепенно в чиновничьем Вашингтоне оформлялся тезис о «Ялтинском сговоре», или «ялтинских аксиомах». Политологами утверждалось, что просоветские соглашатели стояли на «ялтинских аксиомах», безоговорочно сливая всю Восточную Европу Советскому Союзу. Их противники же стояли на «рижских аксиомах». Упоминание Риги возвращает нас в 1940 год, когда и.о. госсека Самнер Уэллес [не путать с Генри Уоллесом] декларативно озвучил то, что США никогда не признают советскую аннексию Прибалтики. «Рижские аксиомы» зачахли во время Второй мировой войны по понятным союзническим причинам, но пробудились от своего тяжелого сна примерно где-то в середине 1944 года, когда сорвалось освобождение Варшавы. А ведь под рижским культурным слоем был погребен еще один, более древний – Красная угроза [Red Scare] начала 20-х годов. Зрелые американские чиновники 40-х начинали свои карьеры в 20-х, только-только формируясь как политики. Кора их коллективного головного мозга несла отпечаток той антианархистской кампании, развернутой против таких радикалов, подстрекателей и агитаторов как вымышленная Дейзи Фицрой. Их дендриты были вновь готовы всколыхнуться антибольшевистскими синапсами. Своей книгой бывший посол США в Польше включился в уже раскочегаренный до него политический процесс. Лейн, очевидно, занял сторону фракции Форрестола и ему было, что сказать. Технически такая политизированная ангажированность и принятие предмета близко к сердцу могут считаться минусом.
Когда я узнал о существовании мемуаров посла США в Польше за 1946-47 гг., то наипервейший вопрос, который был задан автору, звучал так: Заметил ли посол деятельность группы экспертов МГБ, которые находились в стране с 20 июня по 27 августа и подделывали протоколы комиссий избирательных участков с результатами референдума? Потому что и так понятно, что из-за шести лет опустошительной войны, Пакта Риббентропа-Молотова, линии Керзона, Катыни, Варшавского восстания, присутствия РККА и НКВД, засилья коммунистов-безбожников-евреев во временном правительстве и ползучей советизации книга посла от корки до корки будет заполнена ужасными сценами из новейшей польской истории. Скополамина всего мира не хватит, чтобы стереть это из народной памяти. Однако все эти печальные эпизоды уже раскрыты рядом современных авторитетных исследований, притупляясь в своей новизне. Свидетельства американского посла почти ничего нового не добавляют по этим историческим темам сейчас, звуча привычно и обыденно. Но вот референдум 30 июня 1946 и выборы 19 января 1947 еще не сильно изжеваны современной публикой, отсюда выше озвученный вопрос.
Институт славяноведения РАН РФ издал в 2012 году коллективную монографию «Польша в XX веке». Сразу же перелистываем на польский референдум лета 1946 года, чтобы проверить, что наша официальная наука пишет про роль МГБ в том голосовании. РАН РФ подтверждает то, что уже было написано ранее в диссертации Петрова Н.В., а именно, что тот референдум был сфальсифицирован органами госбезопасности, присланными из Москвы. «Процесс всенародного голосования показал, что большинство проголосовавших поддерживает партию Миколайчика [то есть, не коммунистов и не ставленников Москвы]. … Оппозицию поддерживает не меньше 60% населения страны. … Официально были опубликованы еще раз «подправленные» положительные ответы: 68%, 77.2% и 91.4%» [513].
На этих страницах дается всего две ссылки. Одна ведет на Петрова «По сценарию Сталина …», т.е. на архив ФСБ. Вторая на сборник «Советский фактор в Восточной Европе», т.е. на Архив Президента РФ. Другими словами по этой теме авторитетных источников вроде достаточно, но хотелось бы больше, но в монографии РАН их нет. Хотя, казалось бы, могли бы современных польских историков-архивистов почитать, перевести и добавить их размышлений, как это сделал Л. Я. Гибианский в своей статье 2003 года «Форсирование советской блоковой политики», сославшийся на польский сборник документов 1993 года «Dokumenty do dziejow PRL. Zesz. 4. Referendum z 30 czerwca 1946 roku: Przebieg i wyniki». Польские руководящие круги демонстрировали фронду перед своими советскими старшими камрадами с середины 50-х годов, поэтому вполне могли не стеснятся своего недавнего прошлого. Кеннан вспоминает, как он приехал в Польшу где-то в 1960 году читать лекцию под вызывающим названием. Польская принимающая сторона попросила Кеннана поменять название лекции, потому что Москве оно не понравилось. Мне и текст самой лекции изменить что-ли, спросил Кеннан. Нет, ответили ему поляки, докладывайте, как запланировано, просто по-другому вашу лекцию назовем. Фрондеры Гомулки вполне могли собирать свидетельские показания против самих себя, от непосредственных участников фальсификаций с польской стороны и подшивать их в архивы на всякий случай, не боясь неудобной истории и не скрывая свое запачканное прошлое. В русскоязычном научном обороте эти польские документы мне пока не попадались. Отсюда, повышенный интерес к мемуарам американского посла.
Чтобы более не томить уставшего диагонального читателя, сразу напишу, что, увы, посол Лейн, не имевший в своем распоряжении разветвлённую агентурную сеть, прибытие малочисленной группы экспертов МГБ СССР не заметил. Видимо, те 15 человек сразу залегли на дно, не отсвечивая. Фамилию связного между полковником МГБ СССР Палкиным и главой Министерства общественной безопасности (МОБ; U.B.) Радкевичем посол не упоминает. Нет ее в его тексте. Связным был уполномоченный МГБ при польском правительстве генерал Александр Михайлович Давыдов.
Вот как ту фальсификации описывает Петров: С конца 1945 года польская оппозиция требовала проведения выборов в сейм… Пытаясь отстрочить выборы, руководство ППР (Польская рабочая партия) приняло решение устроить в Польше референдум и предложить населению ответить на вопросы, не слишком удобные для оппозиции, и под предлогом этого отложить выборы. … По сути, группа Берута, управлявшая Польшей, рассматривала предстоящий 30 июня 1946 года референдум как некую пробу сил, как возможность доказать оппозиции свое превосходство и тем самым деморализовать ее перед предстоявшими выборами. Вопросы на референдум были подготовлены следующие:
1-й: Согласны ли Вы с ликвидацией сената?
2-й: Желаете ли Вы земельную реформу, национализацию основных отраслей народного хозяйства с сохранением уставных прав частной инициативы?
3-й: Согласны ли Вы с закреплением западных границ Польского государства на Балтике, Одере и Нейсе Лужицкой?
… чаша весов склонялась в пользу оппозиции… Берут и его окружение знали об этом, но допустить превосходство оппозиции на референдуме значило для них в перспективе потерять власть. … никакой уверенности у Берута в благополучном исходе референдума не было. Необходимо было что-то срочно предпринять. Была запрошена помощь из Москвы, не менее Берута боявшейся потери своих позиций в Польше. Выход из положения был найден оригинальный и эффективный: в случае, а это было неминуемым, неблагоприятных для польского руководства ответов населения на референдуме просто изъять или уничтожить протоколы подсчета голосов и изготовить вместо них другие – «правильные». Но как быть с подписями членов участковых комиссий? Ведь они-то должны быть настоящими. Технической сложности в этом не было. В МГБ СССР существовало подразделение, занимавшееся экспертизой документов, а также их изготовлением, и подделкой подписей на разного рода бумагах: финансовых документах, паспортах и т.д. С мая 1946 года это был самостоятельный в структуре МГБ Отдел «Д». Возглавлял его полковник А.М. Палкин. Ему-то и предстояло возглавить всю техническую работу по подмене протоколов и поддержке на них подписей.
О том, как была проведена эта операция, рассказывается в донесении МГБ № 1443/А от 30 августа 1946 года на имя Сталина [ЦА ФСБ. Ф. 4-ос. Оп. 4. Д. 32. Л. 302-325].
Начальник Отдела «Д» МГБ А.М.Палкин был направлен в Варшаву. 20 июня 1946 года его и советника МГБ в Польше Давыдова принял сам Берут для обсуждения плана операции по подделке протоколов референдума. Окончательный вариант этой операции обсуждался и был принят 22 июня 1946 года на встрече Палкина и Давыдова с Берутом и Гомулкой.
Сразу же после этого основная группа чекистов из 15 человек выехала 25 июня 1946 года в Варшаву и развернула свою работу. Группой было заново изготовлено 5994 протокола по подсчетам результатов референдума и подделано 40000 подписей членов участковых комиссий. Пакеты с протоколами получал советник МГБ Давыдов из МОБ Польши от Станислава Радкевича и передавал в группу Палкина. Соответственно, изготовленные в группе новые «протоколы» возвращались через Давыдова – Радкевичу. В результате работы специалистов из Москвы процент поляков голосовавших утвердительно по первому вопросу референдума был увеличен до 50-80% (в зависимости от воеводств). На самом же деле этот процент, как сказано в письме МГБ, составлял в оригиналах протоколов всего лишь от 1 до 15%. …. Вся работа была закончена 27 августа 1946 года, и группа сотрудников Отдела «Д» МГБ в полном составе 28 августа вернулась в Москву…. Уже 6 сентября 1946 года министр госбезопасности обратился к Сталину с письмом (№ 1456/А), в котором просил наградить группу работников МГБ «выполнивших специальное задание» и представил проект Указа Президиума Верховного Совета СССР о награждении: … В тот же день (6 сентября) был подписан и выпущен (с грифом «не для печати») Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении поименованных выше чекистов. Было за что! [134-139]
Слава тебе, Господи, что попытки неопределенной группы фальсификаторов в период 1999-2010 вбросить в российскую журналистику и историческую науку подделанные архивные документы и тем самым бросить тень сомнения на архивные находки 90-х, провалились. Последствия могли быть очень печальными.
Посол США не заметил офицеров МГБ и их деяний, но заметил одно конкретное нарушение выборного законодательства Польши. Подсчет поданных бюллетеней согласно действующему закону должен был производиться на избирательном участке в присутствии наблюдателей. Вместо этого ящики с бюллетенями забирались из участков без подсчета и свозились в районный (повятный) центр [242]. Краков стал единственным местом, где такой фокус не прошел [еще в Познани]. Тамошние избирательные комиссии были предупреждены о правительственных изъятиях и успели подсчитать бюллетени и озвучить результаты до прибытия правительственных агентов. По этой причине краковские результаты по первому вопросу показывали 84% «Нет», радикально отличаясь от результатов по стране: 68% «Да». Польское правительство было вынуждено признать краковские результаты. Оппозиция и наблюдатели утверждали, что по всей стране около 80% было «Нет» по первому вопросу. Правительство же утверждало обратное.
Посол США разослал своих представителей в 14 крупных городов. На большее не хватило людей. Также на помощь ему пришли иностранные корреспонденты, которые выполняли роль наблюдателей. Местные власти шли на встречу этим наблюдателям, не чиня им никаких препятствий. Американские дипломаты признавали, что сам по себе референдум прошел спокойно, без признаков запугивания и принуждения, с соблюдением тайны голосования [242]. Правда, отмечались многочисленные случаи, когда избиратели перед тем, как бросить бюллетень в урну, разворачивали его и показывали избирательной комиссии, члены которой делали пометки у себя в записях, но было видно, что человек это делал по какой-то причине добровольно. Посол не свидетельствует, что избирателя заставляли снимать свой заполненный бюллетень на смартфон и отправлять снимок работодателю под угрозой увольнения. Не было такого. Белый незаполненный бюллетень считался положительным ответом на все три вопроса. Явка была очень высокой. В некоторых местах около 90%. Миколайчик из Польской крестьянской партии (PSL), самый главный оппозиционер, сделал всё возможное в своих силах, чтобы убедить своих сторонников не бойкотировать референдум, не срывать его и голосовать «Нет» по первому пункту. Если к процессу голосования у американцев претензий не было, то к процессу подсчету голосов таковые имелись. Это порождало сомнение в аккуратности и подлинности результатов референдума [FRUS, 483].
Третьего июля Миколайчик обратился в польский ЦИК с жалобой на нарушения избирательного права, но глава ЦИК Вацлав Барциковский не зарегистрировал ту жалобу, сказав, что в законе о референдуме не было соответствующего положения, которое бы описывало принятие такого заявления и его обработку [245]. Работа с жалобами не была предусмотрена. Официальная реакция США на референдум последовала 19 августа 1946, и она была негативной [245]. Реакция США на последующие выборы была еще более негативной, так как на сей раз агенты правительства арестовывали кандидатов Миколайчика пачками, запретив деятельность их партии в 28 повятах (районах), допуская убийства и разгром штаб-квартир оппозиционеров [323]. Та нота Госдепа была отправлена 28 января 1947: «опасения, что выборы не будут свободными и честными, подтвердились; замечены методы запугивания и принуждения; положения Ялты и Потсдама грубо нарушены» [292].
Во внутренней дипломатической переписке Лейн пишет тоже самое про референдум: «явка высокая, в целом честное голосование, без принуждений и с соблюдением тайны. Но подсчет бюллетеней явно сфальсифицирован. … Нет никаких свидетельств того, что правительство пользуется хотя бы то 20% поддержки среди населения. Заммининдел Польши Зы́гмунт Модзеле́вский мне прямым текстом признавался, что считает такую поддержку правительства на уровне 20%. Мое личное мнение, что эта поддержка не превышает 15%. В 12 регионах, где были наши наблюдатели, сильный настрой был голосовать «Нет» по первому вопросу. В Кракове и Познани правительство не смогло исказить результаты голосования … У Миколайчика репутация честного человека и политика. Его заявления о фальсификации референдума нельзя игнорировать. Ответ главы ЦИК Барциковского, отказавшегося рассматривать жалобу, указывает на нечистую совесть членов польского правительства. Урны изымались с избирательных участков. Правительство так и не смогло опубликовать результаты голосования с разбивкой по районам (повятам), ограничившись лишь объявлением общих цифр по всей стране» [481].
«Официальные результаты референдума были опубликованы газетами 12 июля: из 13,160,451 избирателей 11,857,986 проголосовали, и 11,530,551 бюллетеней были признаны действительными; ответы “да” по первому вопросу—7,844,522, по второму вопросу —8,896,105, и по третьему—10,534,697». [472]
Помимо освещения проведения референдума и выборов воспоминания посла предоставляют живописный срез эпохи. В частности Лейн хорошо описывает политический ландшафт послевоенной Польши. В стране было шесть партий: четыре проправительственных и две оппозиционных. В начальный период освобождения Польши Сталин провернул трюк с Борисами Вишневскими и создал две партии-двойника, невзирая на то, что такие партии уже существовали: Польскую социалистическую партию (PPS) и Крестьянскую партию (SL). Настоящая партия польских социалистов функционировала в стране с 1892 года, ее возглавлял Зигмунт Жулавский, который представлял 90% всех социалистов в стране, но ему было запрещено руководить независимой политической организацией. Настоящую крестьянскую партию (созданную 50 лет назад) возглавлял Витос, который из-за тяжелой болезни скоро умрет, и на его место встанет Миколайчик. Летом 1945 года крестьянской партии пришлось сменить название на Польскую крестьянскую партию (PSL), чтобы электорат ее не путал с прокоммунистическим гомункулом [112]. PSL было разрешено существовать и принимать участие в политической жизни страны. Второй разрешенной оппозиционной партией были католические трудовики, которую называли Христианско-лейбористская партия (SP), Партией труда. Ее возглавлял Кароль Попель. В правительственный блок помимо основной коммунистической, которая пряталась под названием «Польской рабочей партии» (PPR) входили три искусственных образования: социалистическая PPS, Демократическая SD и крестьянская SL. Итого: PSL+SP против PPR+PPS+SD+SL. Чуть позднее правительственным декретом было запрещено создавать новые партии, поэтому число узаконенных партии заморозилось на цифре шесть [188].
Посол описывает две ветви власти, почему-то ни разу не упомянув третью (судебную). Исполнительную ветвь увенчивал премьер-министр Осубка-Моравский, который ранее уже входил в просоветский Люблинский комитет. Законодательную ветвь возглавлял председатель KRN (президент) Берут. Kрайо́ва Ра́да Народо́ва была временным парламентом, и по своей структуре напоминала Верховный Совет СССР. Там было 444 депутата, которые собирались нечасто. В периоды их отсутствия Радой руководил Президиум из шести человек во главе с Берутом. Как это было в СССР, главой государства считался председатель Президиума KRN, а не премьер-министр правительства [в СССР было еще более закручено; формально исполнительной ветви власти в СССР не было, так как Совет министров подчинялся ВС СССР, который объявлялся законодательно-представительной властью]. Именно Беруту, этому польскому Калинину, послы вручали свои верительные грамоты. Иерархия подчинения выстраивалась следующим образом: Берут, Осубка-Моравский, Гомулка (первый вице-премьер), Миколайчик (второй вице-премьер), Берман (заместитель председателя KRN). Посол отметил, что у коммуниста Бермана находилось очень много власти в руках, невзирая на то, что он был всего человеком номер пять в стране. Очень часто обращения к Осубка-Моравскому или другим польским чиновникам не давали толку, и только лишь разговор с Берманом сдвигало дело с места. Информаторы посла называли Бермана главным агентом Кремля в Польше. Чиновники всё время причитали, что им нужно было получить разрешение у Бермана, который считался ключевым человеком, способным вывести любую ситуацию из тупика [140-141]. Глава же государства – Берут – создал у посла впечатления оппортуниста, не являвшегося хозяином в своем собственном доме [148]. Премьер-министр Осубка-Моравский также выглядел свадебным генералом, так как демонстрировал неспособность контролировать своего министра-силовика Радкевича [202].
В Раде «настоящие крестьяне» Миколайчика имели в 1946 году 51 место из 444 [190]. Это было частью договоренностей, достигнутых между Сталиным и Гопкинсом в июне 1945. После выборов января 1947 это число упадет до 28 [295]. В правительстве же не останется ни одного оппозиционера.
Из правительственных персоналий посол упоминал следующих индивидуумов. Винценты Жимовский – министр иностранных дел. Зы́гмунт Модзеле́вский – его заместитель. Коммуниста Модзелевского посол Лейн встречал ранее в Париже в 30-х годах, когда тот входил в советскую торговую делегацию. Советские камрады прилюдно и беззлобно подшучивали над ним, вспоминает посол, обзывая его по-немецки Fischhaut [рыбья кожа], хотя тот не был семитских корней [Сам факт того, что советские делегаты в 30-е могли обзывать друг друга синонимами «ж****ской морды», красноречиво говорит об ином, отличном от нашего, уровне культуры. В этой связи уже не удивляет, что солдаты РККА во время войны обзывали свой родной Военторг Абрамторгом. Это не зашкаливающий антисемитизм советских граждан, якобы оправдывающих Майданек, а всего лишь другие, грубоватые и устаревшие, нормы поведения, терпимость к которым сейчас почти нулевая] [151].
Владислав Кирник – министр публичной администрации. Кирник был из крестьянской партии Витоса. До войны это министерство (МПА) было важным и считалось силовым, так как было частью МВД и обладало правами полицейского контроля. В июне 1945 Кирника, как и всю крестьянскую партию, ввели в заблуждение, дали ему поверить, что ему будет вверена общественная безопасность. На самом же деле полицейские функции были перенесены в Министерство общественной безопасности (МОБ; U.B.), под руководством коммуниста Радкевича [139]. Министром обороны был маршал Роля-Жимерский. Он принимал парады и был важной фигурой во время правительственных церемоний, но посол считал его фасадом. Свадебным маршалом, если хотите. Настоящей властью в польской армии обладал генерал Спыхальский, член PPR [154].
Министром финансов был Дабровский, который отметился заявлениями, что золотой запас и валютный курс Польше не нужен, и что его страна будет следовать советской экономической политике. Торговые договора тех лет показывали, что Польша действительно сконцентрировалась на бартерном обмене, не полагаясь на валютные траты [155]. Министром транспорта [navigation] и внешней торговли был коммунист Сте́фан Ендрихо́вский [Jedrychowski]. Этот министр обещал иностранным дипломатам щадящий дипломатический обменный курс, но так и не выполнил своего обещания. Официальный курс злотого был сильно переоценен, на свободном (черном) рынке курс злотого был ниже в 2-13 раз (в зависимости от рассматриваемого месяца в 1945-1946). Польская валюта печаталась в Москве. Объем того выпуска был засекречен [155]. Курс злотого стартовал с отметки 11.5 злотых за 1 доллар [170], что было слишком завышено. Заработок посольского работника составлял 50 долларов в неделю. Расходы же, если пересчитать злотые в доллары, доходили до 480 долларов на человека. Долг посольства США, размещавшегося в отеле «Полония», достиг двух миллионов злотых. Долг американцы не гасили, дожидаясь нормального курса. Отельер дипломатов не выселял. В такой экстренной ситуации посольство запросило разрешение Госдепа распечатать мешки с «желтыми» долларами. Речь идет о серебряных сертификатах, которые выглядят как обычные доллары, но с желтой печатью. Это был т.н. «североафриканский» выпуск 1942 года, который использовался Армией США понятно где. Желтая печать должна была помочь в случае, если бы нацисты контрударом захватили запасы тех денег. Тогда одним росчерком пера такие доллары объявлялись бы американскими властями недействительными. Эти желтые доллары-сертификаты посольство принялось менять на свободном (черном) рынке по курсу 300-1300 злотых за доллар. Ничего себе разбег! Польское правительство немного очухалось и установило обменный курс на отметке 100 злотых за доллар, что всё равно было слишком завышено. Дипломаты требовали курса в 150. В ответ чиновники бурчали, что менять доллары на черном рынке вообще-то запрещено, но карательных мер против таких обменников не вводили. К началу 1947 эта ситуация так и не была разрешена.
Министром юстиции был доктор Светковский [Swietkowski], социалист из PPS. При его попустительстве законная процедура работы с задержанными была заменена полицейским режимом Радкевича, в чем мог убедиться сам посол, безрезультатно пытавшийся вытащить около сотни американских граждан из застенков U.B.[167]. Министром пропаганды был Матужевский [Matuszewski], допускавший в подконтрольных газетах шпильки в адрес США и обильно цензурировавший «Газету Людову» Миколайчика [186]. Министром образования был [Wycech] из крестьянской партии Миколайчика [217].
Из советских граждан послом выделялись следующие лица. Главой польской миссии UNRRA (помощь по линии ООН на сумму 450 млн. долларов в первый год; 72% той помощи было профинансировано Штатами) был советский гражданин Меньшиков. Он заключил с польским правительством соглашение, согласно которому распределением UNRRA-помощи будет заниматься польское правительство, а не UNRRA. В результате члены правительственных партии могли рассчитывать не только на талоны на усиленное питание, но и первоочередной доступ к помощи ООН. Так как Рокоссовский владел польским языком, то его назначили руководить частями СА, размещенных в Польше. Докладывалось, что Рокоссовский расположился в Легнице с армией численностью в 300,000 солдат. Во Вроцлаве находились еще 100,000 советских солдат [204]. Послом СССР в Польше был Лебедев.
Если не считать солдат Рокоссовского, то польские силовики располагали 400,000 вооруженными сотрудниками. Краеугольным камнем было МОБ (U.B.) Радкевича. Это что-то типа МГБ СССР. В состав Urząd Bezpieczeństwa входило 100,000 человек. Затем была милиция – KBW [Корпус внутренней безопасности]. Ею руководил советский генерал Болеслав Кеневич. Кроме милиции были дружинники Рабочей партии: ORMO. Они ходили в гражданской одежде, с красно-белыми повязками на руках, с ружьями. Прямое управление над ORMO осуществлял Радкевич. Посол не заметил офицера МГБ Давыдова, но заметил его польского контрагента: Роман Замбровский – офицер связи между НКВД и МОБ.
В книге посла Лейна есть еще несколько любопытных нюансов, но так как диагональный читатель уже засыпает, то перепрыгиваю сразу к центральной теме «предательства». Удалось ли послу пришпилить предателей? Да, удалось. Он фактически описывает три волны преступного соглашательства Штатов со Сталиным. Первая волна началась в 1943 с Тегерана и завершилась Ялтой. Рузвельт и Черчилль согласились с советскими притязаниями на восточную Польшу (к востоку от линии Керзона). Они сумели надавить и убедить самого Миколайчика в справедливости советских требований, но премьер-министр Миколайчик не смог убедить в этом свой кабинет, что привело к кризису в польском правительстве в изгнании в конце 1944 года и смене премьера. Советские позиции в Польше только усилились из-за такого раздрая в польском стане. США слабо протестовали против советской политики в отношении Варшавского восстания и советского признания Люблинского правительства (ПКНО) в начале января. Рузвельт, Черчилль, Иден и Халл – вот первая партия предателей.
Но та первая порция соглашательства не сильно помогла Штатами, так как их ненасытные советские визави решили не выполнять свою часть ялтинских соглашений, а увеличить свои требования. Московская комиссия, которая должна была собрать новое польское правительство из трех элементов (люблинцы, подпольные поляки, эмигранты-лондонцы), заморозила свою деятельность до июня из-за сталинской непреклонности. Пощечиной стал арест 16 подпольных поляков, что расконсервировались, следуя ялтинским соглашениям. НКВД их всех обозвал пронацистскими фашистами, вывез в Москву и судил в июне 1945. Именно в это время (март, апрель) Рузвельт стал терять терпение, что отражалось в его письмах к Сталину. Только альтернативные историки могут представить себе, что произошло бы, если Рузвельт не умер 12 апреля. Именно это раздражение и отсутствие терпения продемонстрировал преемник Трумэн, когда отругал Молотова 23 апреля. Эра умиротворения закончилась? Как бы ни так. На поверхности всплыли проводники советского влияния, которые раньше крутились вокруг Рузвельта, а теперь сбивали с толку миссурийца: Дэвис и Гопкинс. Они, а также госсек Стеттиниус, убедили Трумэна, что надо войти в положение Советского Союза, понять и простить. С июня 1945 началась вторая волна умиротворения, когда даже Трумэн растерял всю свою первоначальную воинственность в отношении СССР. Эта волна охватила Потсдам и быстро завершилась в октябре 1945, когда сорвалась Первая (лондонская) сессия СМИД. Новый госсек Бирнс оказался не готов к Триполитанским компромиссам. Третья волна соглашательства началась в ноябре 1945 и оказалась самой длинной, весь 1946 год. Предателем тут выступает госсек Бирнс, который слил Румынию, Болгарию и Польшу, согласился с польской администрацией на западных оккупированных территориях, выдал агреман Ланге [американец; первый посол Польши в США; проводник советского влияния в США], выдал некстати кредитов на 90 млн. Польше во время референдума, сигнализируя тем самым, что ему по барабану чистота голосования. Бирнс, в конце концов, не настоял на выполнении положений Ялты и Потсдама в Польше применительно к выборам. Куда ни плюнь – везде предатели.
«Польша в XX веке. Очерки политической истории», 2012.
Н.В. Петров, «Сталин и органы НКВД-МГБ в советизации стран Центральной и Восточной Европы. 1945-1953», 2008 (диссертация);
Л. Я. Гибианский. Форсирование советской блоковой политики, 2003;
FRUS, 1946, vol VI.
Arthur Bliss Lane, I saw Poland betrayed, 1948.