Питер Селларс: Наше поколение должно создать новую цивилизацию

Питер Селларс известен пермякам по сенсационной постановке оперы Генри Пёрселла «Королева индейцев». На сей раз он приехал в Пермь, чтобы отрепетировать хоровые сцены из оперы Моцарта «Идоменей», которую ставит с Теодором Курентзисом для Зальцбургского фестиваля. Состав исполнителей сложный: оркестр на сей раз — Фрайбургский барочный, а вот хор — MusicAeterna, поэтому Селларс в Перми. На творческой встрече, которая прошла для всех желающих в кафе на театральной площади, он рассказал о том, как видит оперу «Идоменей», в чём её актуальность и что он собирается сделать с ней на сцене зальцбургского Скального манежа. А также — наконец-то! — объяснил, почему всегда носит бусы. Вопросы режиссёру задавали журналист пресс-центра Пермского театра оперы и балета Павел Катаев, а также публика, собравшаяся в кафе. О том, почему «Идоменей» — передовая для своего времени опера — Привет, все! Как здорово снова оказаться в Перми! Я провёл последние пять дней как в раю с хором MusicAeterna. Моцарт написал «Идоменея», когда ему было 25, даже 24 года, и это была самая амбициозная опера в истории — к тому времени. Она длиннее, чем любая опера Вагнера! Он работал в Мюнхенском оперном театре, который в то время был самым передовым оперным театром в Европе. Там была лучшая балетная труппа, лучшие художники-сценографы, знаменитейшие певцы и оркестр, который мог сыграть всё — прямо как MusicAeterna! Моцарт писал свой гезамткунстверк ( идеальное, синтетическое, всеобъемлющее произведение искусства. — Ред. ) под определённые декорации, для каждой смены декораций он сочинил особый марш, у него тут и там были балетные вставки. Это было невероятное сочетание музыки, пластики, изобразительного искусства, хореографии и трагедии. Он взял в качестве сюжета знаменитую древнегреческую трагедию, но взял её только затем, чтобы сказать: «Мы, молодые люди, не хотим больше трагедий». Именно поэтому он изменил классический финал и привнёс в него свет. Тем самым он говорит: «Не хотим больше смотреть эти глупые, бессмысленные трагедии. Хотим перемен!» Моцартовское поколение — это было ещё до Великой французской революции — попыталось сказать: нам не нужны старые лидеры, нам не нужен устаревший политический режим, у которого нет будущего. Нам нужны молодые лидеры, у которых есть видение будущего. Для Моцарта это был очень личный поступок, потому что в его семье отец считался великим композитором, и 24-летний юноша создал послание отцу: «Извини, папа, теперь я в семье композитор!» Музыка, с помощью которой он писал это послание, была невероятно авангардной. И он написал её так много, что было сложно репетировать. Амбиции заставляли его писать ещё и ещё… Премьера была назначена на 25-й день рождения Моцарта, но опера вовремя не была готова. Он задержал премьеру на целый месяц, и всё же опера по-прежнему не была закончена, никто не понимал, как придать всей этой куче музыки форму. 10 лет спустя Моцарт попробовал написать другую версию «Идоменея», и это был ужас… В общем, он продолжал и продолжал работать, но так и не закончил эту работу. «Идоменей» — незавершённый шедевр. О разных подходах к постановке «Идоменея» — 15 лет назад я ставил «Идоменея» для Глайндборнского фестиваля с Саймоном Рэттлом. Саймон сказал: «Давай сыграем всю музыку, которую написал для этой оперы Моцарт!» В результате у нас третий акт получился длиннее, чем Третья симфония Малера. Мы пытаемся не просто исполнить эту музыку, а всё же придать ей форму. Поэтому мы с Теодором Курентзисом делаем гораздо более короткую версию, чем была в Глайндборне. Мы вырезаем большинство речитативов, создавая структуру, напоминающую вагнеровскую: это непрерывная оркестровая музыка. Действие будет очень интенсивным: я хотел бы, чтобы это было что-то вроде кино. Моцарт сам в своих письмах говорил: «Идоменей» — слишком медленный». Несколькими годами позже в Вене он написал «Свадьбу Фигаро», где действие развивается стремительно, как никогда в опере до тех пор. Для Моцарта скорость действия в опере была важным моментом. Многие постановщики делают одну ошибку, когда имеют дело с Моцартом и с Генделем: они мыслят от мелодии к мелодии, от арии к арии. Оперы Моцарта ставят так, как будто они состоят из маленьких кусочков. На самом же деле каждый акт оперы Моцарта или Генделя — это непрерывная волна эмоций, которая тянется 80, 90 минут. Это было важно для меня в постановке «Королевы индейцев». Пёрселл — это не тот композитор, который писал кусочки музыки по две-три минуты, он сочинял длинную арку — единую, непрерывную конструкцию из эмоций. Да, сейчас мы с Теодором укорачиваем оперу «Идоменей», но она становится короче только за счёт речитативов, весь оркестровый материал сохраняется. Зато возрастает плотность и интенсивность действия. В первом акте «Идоменея» Моцарт написал эпизод, в котором Электра так злится, что её гнев превращается в морскую бурю, и мы слышим в этой музыке шторма, как тонут моряки и солдаты, а затем Идоменей выбирается на берег… И это всё — один музыкальный фрагмент. Затем этот фрагмент перетекает в другой фрагмент… Я хочу, чтобы вся опера состояла из больших фрагментов, непрерывно связанных друг с другом. Об актуальности «Идоменея» сегодня — Мы живём на Земле в момент, когда уже началась глобальная экологическая катастрофа, и у нас всего 15 лет, чтобы изменить образ жизни на лице нашей планеты. Как вы знаете, из-за глобального потепления среднегодовая температура уже возросла на один градус; повышение на два, на три градуса, которое ожидается в ближайшие 10 лет, сделает жизнь на Земле невозможной. Пища станет скудной, пустыни расширятся, во многих странах уже существует критическая нехватка питьевой воды, мы теряем Антарктиду, Северный полюс, Гренландию. В Сибири тает вечная мерзлота! Океаны поднимаются, и мы уже утратили первый остров — Кирибати ( возможно, Селларс имеет в виду остров Банаба в составе островного государства Кирибати, откуда люди были вынуждены переселиться. — Ред. ) в Тихом океане: 10 лет назад из-за подъёма океана почва стала солёной, и жители не смогли выращивать пищу. «Идоменей» заканчивается балетом, и в нашей постановке в этом балете будет участвовать танцор с этого острова. История «Идоменея» — это установление договора с Океаном ради будущего человечества. Океан — величайшая система поддержания жизни на этой планете, а мы убиваем Океан! Эта опера напоминает нам, что Океан — не вещь, не предмет, не что-то для нашего использования. Это — сакральное присутствие! В греческой мифологии, в мифологии других культур Океан — это моральная сила. В конце Троянской войны — варварской войны, которая длилась 20 лет, — греки чувствовали себя гордыми победителями, но, когда они направили свои корабли домой, Океан сказал: «Стоп!» — и жизни победителей катастрофически изменились. Это история о разгневанном Океане, отвечающем на неправедную победу. Это ещё и история о лидерах всех стран мира, которые думают, что они поступают правильно, но на самом деле они жертвуют следующими поколениями. Мировые лидеры игнорируют экологические проблемы, но мы уже видим ответ: по всему миру всё больше молодых людей отказываются учиться, работать и выходят на улицы с протестом, говоря: «У вас нет права приносить следующие поколения в жертву вашим сиюминутным прибылям! Если вы не начнёте думать о том, что случится через 20, 50, 100 лет, вы приведёте мир к экологической катастрофе». Моцарт написал для Океана самую изумительную музыку в истории. Он жил в Австрии, где нет океана, но писал о нём — об океане надежды, океане скорби, океане ярости, океане любви, океане радости, океане печали… Человек на 90% состоит из воды. Мы носим в себе океан, и каждый день он плещется внутри нас. Моцарт писал музыку об океане, который каждый из нас носит в себе, и об океане снаружи — о погоде, о климате, о гневе погоды; и мы сегодня видим то, о чём он писал. Он писал о том, что Океан может разрушить город, и мы видим, что это действительно происходит: в 20 раз чаще сегодня происходят ураганы, цунами. Наше поколение видит, что вместе с гневом Океана на нас наступает глобальное загрязнение: яд, пластик. 40 млн тонн пластика уже в океане. Рыба ест пластик, мы едим рыбу… Все мы уже заражены пластиком. Так что мы благодарим Моцарта за эту оперу. Я думаю, что сегодня культура — самая важная вещь, которая позволит спасти будущее. Очень интересно, как поступает правительство Китая, где экологическая катастрофа уже наступила: воздухом Пекина нельзя дышать. Правительство сказало: «Что-то надо делать». Они знают о том, что на Тибетском плато тают ледники, и Китаю необходимо совершать по-настоящему решительные шаги, делать что-то с производством, с угольными шахтами, иначе в китайских городах нельзя будет жить. Так вот! В прошлом году китайское правительство записало в Конституции страны понятие «экологическая цивилизация». Наше поколение должно создать новую цивилизацию. Глобальное потепление — это не только цифры, не просто статистика. Это сигнал для нас — пересмотреть свои взгляды на жизнь, на цивилизацию. По-моему, для художника очень важно быть в центре событий, чтобы в художественных образах, в искусстве, в музыке высказать что-то такое, что затронет каждого из нас глубоко в душе. Моцарт очень оптимистичен, в его опере — огромная сила надежды. Я прошу вас вспомнить, какими вы были в ваши 24 года, и это поможет нам понять музыку Моцарта. Когда вам 24, вы злы на весь мир. Никто не принимает вас всерьёз, никто вам не верит. Вы нетерпеливы, вы в ярости. Музыка, которую Моцарт написал в этот год своей жизни, — «Заида», «Тамос, царь египетский», «Идоменей» — полна ярости. До тех пор, пока не появился Бетховен, в музыке больше не было таких силы, жестокости и агрессии. И, конечно, Теодор Курентзис как никто знает, как исполнять эту музыку! Моцарт говорит, что молодые люди не будут больше ждать. В финале оперы Нептун говорит: «Стоп! Старый король, ты натворил дел достаточно. Стоп! Уходи! Тебе конец. Теперь новое поколение, этот 24-летний молодой человек и его невеста, беженка из враждебной страны, будут новыми правителями». С этого момента в опере больше нет слов — только балет. Неожиданно — танец! Движение! Действие! Это молодёжь берёт власть в свои руки. Мы не знаем, справятся ли они, но опера завершается новым началом. О связи «Идоменея» и «Милосердия Тита» — Особенность людей в том, что им свойственно совершать ошибки, но другая особенность заключается в том, что, когда мы совершаем ошибки, мы учимся на них. Вот зачем нам театр: мы смотрим, как другие люди совершают ошибки, и чему-то учимся; а поскольку это театр, никому не приходится по-настоящему платить за это жизнью, лишениями и страданиями. Дома не разрушаются, острова не исчезают. И тем не менее мы видим людей, которые, будучи уверенными в своей правоте, глубоко ошибаются. Когда Моцарт написал «Идоменея», это был практически провал. Кто-то из его друзей сказал: «Когда ты переедешь в Вену, никогда так больше не пиши! Не связывайся с большими трагедиями, их никто не хочет смотреть. Научись писать комедии». И Моцарт научился: вспомните «Похищение из сераля» или «Свадьбу Фигаро». После «Идоменея» Моцарт стал писать по-другому, и — что меня очень трогает — «Идоменей» 200 лет дожидался, чтобы им снова заинтересовались и захотели слушать. Эта опера была утрачена на 200 лет. Ей пришлось умереть, чтобы родиться заново. В Зальцбурге два года назад мы с Теодором Курентзисом ставили другую оперу Моцарта — его последнюю оперу-сериа, которую он написал в год своей смерти, «Милосердие Тита». Мы сняли видео по этой постановке, и я счастлив, что нынешним летом состоится релиз DVD этой постановки, так что все её смогут увидеть. Это большое достоинство работы на Зальцбургском фестивале — можно снимать видео и выпускать DVD. Сейчас все билеты на представления «Идоменея» полностью распроданы, люди готовы платить по 500 евро за билет, но мы планируем снова снимать спектакль и выпускать DVD, так что люди во всём мире смогут это увидеть. «Идоменей» — это в некотором роде продолжение проекта, начатого «Милосердием Тита». Мы ставим оперу в тех же самых декорациях, что и «Милосердие Тита» два года назад. Некоторые мизансцены будут полностью копировать мизансцены из «Милосердия». Для меня совершенно очевидно, что под конец жизни, когда было создано «Милосердие Тита», Моцарт вспоминал многие вещи из своих ранних опер, которые он не смог доделать или сделать безупречно, и многие музыкальные структуры «Тита» напоминают «Идоменея». Я сейчас заканчиваю репетировать хоровые сцены из «Идоменея», и они будут поставлены так же, как аналогичные сцены в «Милосердии Тита». Единственное различие: мир «Милосердия Тита», этот прекрасный маленький городок, в новой постановке будет заполонён морскими созданиями. Неожиданно прибывает Океан! Первые два дня из пяти, которые я провёл в Перми, мы работали с Теодором Курентзисом. Теодор очень вдохновляет! Он что-то предлагает, я что-то предлагаю, мы возвращаемся к началу, пробуем что-то новое, разное. Моцартовские оперы-сериа не обросли большой постановочной традицией, и музыкальная интерпретация — это по-настоящему интересная задача. Конечно, были постановки и в 1930-е, и в 1950-е, и в 1970-е годы, но они не приближают нас к Моцарту. Мы должны как в первый раз решать, что он хотел сказать этой музыкой. Теодора очень увлекает эта задача, и он старается сделать так, чтобы между нот дышал Океан, а певцы дышали вместе с Океаном. Поскольку не очень многие из вас увидят «Идоменея» в Зальцбурге, я вам открою один секрет. Третий акт этой оперы — это критический момент, потому что Моцарт эту оперу так и не завершил. Окончательной версии не существует, нет канонического финала, есть несколько фрагментов, но никто не знает, как их соединить. Моцарт, как и Гендель, когда слышал, что его оперу критикуют за излишнюю продолжительность и советуют сделать купюры, злился и говорил: «Окей, сделаю купюры!» — и исключал самую красивую музыку. «Ах, эта ария такая красивая… Долой!!! Этот фрагмент такой красивый… Прочь!!! А остальное я оставлю». И Моцарт, и Гендель всегда исключали из своих сочинений лучшие, самые музыкальные фрагменты. Это душераздирающее зрелище: композиторы убивают своих самых прекрасных детей. Итак, в партитуре осталось довольно много плохой музыки. Мы решили это исправить. Мы избавимся от музыки, которую мы не любим, и, так же как в «Милосердии Тита», добавим немного самой прекрасной музыки из той, что написал Моцарт. В третьем акте зрителей ожидает большой сюрприз: там неожиданно появится нечто из самых известных, самых прекрасных сочинений Моцарта. Эта музыка никогда прежде не звучала в «Идоменее». Мы это придумали три дня назад. О судьбах оперы в ХХI веке — Мы все волнуемся о будущем MusicAeterna и пермской оперы — и о будущем оперы во всём мире. Экономика оперы уже не работает. Вскоре Метрополитен-опера в Нью-Йорке вынуждена будет уйти из бизнеса. Ежегодно они снижают зарплату всем сотрудникам: музыкантам, певцам. Каждый год у них меньше представлений, меньше проданных билетов. И это — Метрополитен-опера! Мы должны воссоздать оперу совершенно новым путём, в новых традициях. Сейчас я делаю много маломасштабных работ. В художественном отношении это большие произведения, но в масштабе оперного мира — маленькие. Например, за последние два года я поставил оперу композитора эпохи Ренессанса Орландо ди Лассо «Слёзы святого Петра». Это его последняя работа, написанная в 1595 году, последнее великое произведение ренессансной музыки. 21 мадригал для 21 певца, семь гармонических рядов, по три певца в каждом, a cappella. Полтора часа 21 певец выступает без оркестра. Это история о том, как Иисуса арестовали, и Пётр сказал: «Я не знаю этого человека». Иисуса уводили в наручниках, он посмотрел на Петра, и стражники его увели. Следующие 80 минут музыки — о том, что было в этом коротком взгляде. Для меня очень привлекательная идея — ставить музыкальное произведение, в котором есть моральная сила, моральная энергия. Никаких больших декораций, но что-то по-настоящему личное, очень-очень честное, что-то, позволяющее вернуться к себе, к своим истинным чувствам. О бусах, которые он носит всегда — Когда мне было слегка за 20, я работал в Вашингтоне, был управляющим Кеннеди-центра сценических искусств при администрации Рейгана, это была моя постоянная официальная работа, и я каждый день носил галстук. Это были ужасные годы! Я теперь ни за что галстук не надену! Так что теперь вместо галстука я ношу бусы. Я провёл много времени в Индии, много времени в Китае, много времени в Японии. В этих странах бусы очень красивые, очень красивые бусы в Африке, в Южной Америке, и они создаются для того, чтобы выразить уважение духам, богам и людям. У меня есть бусы со всего мира. Эти бусы показывают моё уважение ко многим людям и идеям, но, кроме того, это просто прикольно! Вот эти бусы (показывает) мне подарила в Зальцбурге прекрасная Оля, певица из хора MusicAeterna, так что я ношу на груди частичку Перми, и ношу её очень часто. Я часто общаюсь с костюмерами, с художниками по костюмам, и вот эти бусы (показывает) мне сделала костюмер оперного театра Сан-Франциско, она делала их во время представлений. А вот эти (показывает) — из Лондона. Их подарил мне человек, которого я очень люблю. Я никогда не бываю одинок: со мной всегда люди, которые сделали мне эти подарки. * * * В этот момент одна из слушательниц сняла нитку бус и подарила её Питеру.