«Дуэлянт»: Пуля, барабан
Спина, изъеденная тысячей ударов шпицрутенами. Поверх рубцов — татуировка химеры. На правой руке, чуть выше локтя — выколот уроборос в своей неизменной позе. На правой груди — шрам, напоминающий о не слишком доблестном прошлом. В левой засела свежая пуля, принесенная с дуэли. Тело как топографическая карта и карта болезни — такое носит по Санкт-Петербургу середины XIX века офицер Петр Петрович Яковлев (Петр Федоров) — бретер, ненавидящий бретеров. Объявился, как черт из табакерки, и с демонической же последовательностью отстреливает в очных противостояниях знатных господ — каждый раз за кого-то другого. Дуэль в упор, через ширму, параллельная с пятнадцати шагов — как изволите: шаг, вдох-выдох, выстрел, «больше претензий по делу чести предъявлено быть не может».
В Санкт-Петербурге стеной идет дождь, хотя небо ясное — на базаре яблочки и кочаны капусты горят зеленым в разваливающейся серости вечно строящейся столицы. Люди снуют кучей. Общество офицеров ходит гурьбой, словно приклеенные (да и усы у них, как у Никиты Кукушкина, выглядят ненастоящими). Даже высший свет к особняку Беклемишева выстроился очередью попрошаек. У графа Беклемишева (Владимир Машков) восковое лицо, сомнительная репутация, долги размером с недостроенный Исаакиевский собор и статус, который ничем вышеперечисленным не перешибить. На все случаи жизни у него припасено две фразы «Я не ищу денег, я ищу любви» и «Мне нельзя говорить "Нет"». Когда он не берет взаймы и не очаровывает женщин (ради денег же), граф катается в специальном манеже на диковинной штуке — велосипеде. Для него все немного игра, а для Яковлева, цедящего «Я уже проклят», «Не молись за меня, мне не помогает» и «Жаба», — все всерьез. Их дороги обязательно пересекутся, потому что две черные фигуры на один не слишком веселый город — это чересчур.
Для Алексея Мизгирева — режиссера лаконичных и метких драм из русской жизни «Кремень», «Конвой» и «Бубен, барабан» — работа над таким крупным проектом, как «Дуэлянт» — тоже выход в манеж. Большое представление, афиши которого расклеены по всему городу (да что там — по всей стране). «Сегодня и всегда», — гласит бумага, зазывающая питерский люд на смертельные номера Яковлева-Федорова, выступающего в полуподвальном балагане с карликами. Мизгирев, снимавший про сегодня, вышел к публике с коронным номером в старинных комнатах, чтобы зазвучало как «всегда»: тут, как в «Конвое», герой, не страшащийся увечий (хотелось бы, чтобы болело, но не болит), а вместо молитв или криков — заговор от постоянно скручиваемого сердца (не «бубен, барабан», но «жаба»). Интерес, впрочем, прежний: что ломается в синонимах «элиты» — офицерах, интеллигенции, знати?. «Я человек, меня по пружинам нельзя ворочать», — говорит Яковлев, на котором и места-то живого нет, но ворочать его и правда сложно.
Он, разумеется, небезупречен: карта ран и татуировок выдает Яковлева — графа Монте-Кристо, поручика Вулича, Филипа Марлоу в одном флаконе, скрытого под роскошным цилиндром, хотя дома он предпочитает алеутскую шаманскую маску. Вместе с укусами шпицрутенов Яковлев носит на себе напоминания о том, что объявленные в голос честь и достоинство — это химера, а месть — уроборос, порочный круг. Жизнь по Мизгиреву — это смертельный номер, про который все забудут, когда уляжется пороховое облако, застынет кровь и остекленеет взгляд. Между каждым выходом на бис можно сжаться, плюнуть «жаба» и продолжить борьбу (потому что ты — это то, как ты сопротивляешься, и больше почти ничто).
Смертельный номер «Дуэлянта» в том, что это такой же фильм Мизгирева, как и все предыдущие, только дорогой, нарядный, как балаган, и большой, как строительные леса. С масштабом лучше бросаются в глаза разросшиеся авторские знаки: литературный, хлесткий текст, некоторая театральность, неуместные и упрощенные героини, которые, впрочем, закономерно выпадают из патриархально-маскулинной матрицы, изучаемой режиссёром из фильма в фильм. Сильно выпадает из интонации и кадра героиня Юлии Хлыниной, но и её брат-кадет в исполнении Павла Табакова слишком крохотный для этого шапито офицерской и дворянской чести. Они нужны в качестве робкой светотени, обреченного взгляда в окно, составляющих робкую оппозицию к мраку, которым окружает себя персонифицированное зло — человек с неподвижным лицом. В его «воландовской» свите — талисман Мизгирева Дмитрий Куличков, Франциска Петри с бесконечным отчаянием в голосе и великий Мартин Вуттке в гриме престарелого Щелкунчика.
Литературных аналогий можно наскрести целый арсенал, но для «Дуэлянта» есть еще одна важная — кинематографическая. Помимо дежурного сравнения с «Шерлоком Холмсом» Гая Ричи (а структура финальной дуэли позаимствована из его же «Агентов А.Н.К.Л.»), лента Мизгирева в большей степени заслуживает параллели с «Олдбоем» Пак Чхан-Ука — другим парафразом «Графа Монте-Кристо», наследующим вдобавок манге-первоисточнику. Ради ссылки на него в «Дуэлянте», кажется, и выдирают зуб, заодно утверждая торжество графичности, вызывающей ассоциации от живописи до комиксов. Так и «Дуэлянт» балансирует на лезвии: блокбастер, который ненавидит блокбастеры, авторский стиль за солидные деньги, бубен, барабан, бубен, барабан, главное - дышать.
Ссылки по теме
Интервью:
Алексей Мизгирев: «Есть кино штучное, а есть конвейер»
Статьи:
20 фильмов осени и где они обитают
16 фильмов сентября'16
От человека-медведя до маньяка-инвалида