Редакционные истории

«Кого недолюбила…» Это был, если не ошибаюсь, 1989 год. Ко мне на стол в редакции журнала «Молодая смена» легла стопка перепечатанных на машинке стихов. Любая редакция обычно тонет в потоке графомании, и вот это (воспроизвожу по памяти): Богатыркой наезжала – Всех княжонков распужала. Половчанкой наезжала – Старика свела в полон. В услуженье нанималась – Деньги брать не получалось... … Всех по матери послала, С кем хотела – с тем бывала, Вроде дурочки была... ................. В божье царство продолбалась – А и там церковный звон, – просто поразило. Не сразу я тогда соотнесла новое для меня имя автора – Алла Широнина – с русским переводом стихотворения одного из узбекских поэтов, который знала к тому времени и который с тех пор уже много лет живет в памяти: Темнеет горизонт, и кишлаки понуро Глядят из тьмы во тьму, боясь переморгнуть. Печально так глядят лишь лошади да мулы, По суете в дому далекий чуя путь. Пылит с полей народ И с ферм бредет устало, В сопровожденьи мух и в окруженьи дрем. Лютует саратан – как будто горя мало! – И гармсиль, злобный дух, вершит в садах погром. И птицы, ночевать забившиеся в кроны, Забыв про вольный сон, забыв про небеса, Следят за сворой псов, взбегающих по склону, Чтоб выплакать на склон голодные глаза. Из узбекской поэзии Широнина переводила немало – в основном по подстрочникам, но и сама в ту пору, когда еще жила в Ташкенте, неплохо знала узбекский. И будь даже авторы оригинальных стихов узбекскими Шекспирами, – в переводчики им, в этом раскладе, достался не менее чем Пастернак. И – не менее, чем Широнина!.. Что же касается ее собственных стихов – тогда, в 1989-м, мы дали в журнале лишь небольшую подборку (гораздо меньше, чем хотелось, – по не зависящим от редакторов причинам). Но с тех пор для меня имя Аллы Широниной, как, уверена, и для всех, кто читал хоть несколько ее строк, остается высочайшей планкой, мерилом понятия Поэта-женщины. Уже много лет Алла Леонидовна живет вдали от Узбекистана. Стихов долго не писала, снова вернулась к ним лишь в последние годы, издав сборник «Высокие глаголы». Я как раз только успела услышать о его выходе, когда в Фейсбук пришло личное сообщение: замечательный поэт, женщина, талантом которой столько лет восхищаюсь, недолгое знакомство с которой почитала за честь, – не очень уверенно предложила свою дружбу… Сейчас-то понимаю: в этом, наверное, вся Алла. Вот строчки из ее письма, опубликованного в одном из местных интернет-изданий: «…Благодаря вашему сайту я внезапно ощутила некое подобие фантомных болей, связанных с давней утратой жизненного пространства по имени Ташкент…» А еще Алла Широнина в одном из недавних стихотворений написала: …Благодарю, Творец, за тех, кого люблю, за тех, кто мною жил, кого недолюбила, за впечатления, которые ловлю, как Прозерпина бабочек ловила. За то, что Ты порой со мною говорил высокой тишиной, мерцанием светил, за двадцать долгих лет, положенных молчать, за то, что снял запрет и с губ сорвал печать. Долюбите нас, пожалуйста, Алла. Не оставляйте бывших соотечественников вашими высокими глаголами. «Но так как…» Очень, очень многие стихи Александра Михайловича Березовского не увидели света при его жизни. Да, наверно, и не могли они быть опубликованы: слишком острый взгляд у автора, слишком яркий талант, слишком пронзительное и беспощадное понимание всего на свете... У папаши-Краба, У мамаши-Крабы Завелись Крабята, Маленькие крабы. В полосе прибрежной, В месте неглубоком Учат папа с мамой Их хожденью боком. Левым боком – влево, Правым боком – вправо Топают Крабята Дружною оравой! Ну, а несмышленых, Что шагают прямо, Щелкает папаша И ругает мама… Вырастут Крабята, Выучатся к сроку, Все пойдут, как надо: Боком, боком, боком! Но предвидел ли даже он, печальный весельчак, пьяный мудрец, еврей из тех, в ком когда-то Владимир Жаботинский заклеймил неизбывную «унизительную влюбленность в русскую культуру», – что многие, многие его давние строчки в свое время печально сбудутся, коснувшись всех нас?.. По улице Пушкина Пушкин не ходит, По улице Гоголя Гоголь не бродит, А нашу до дырок Уже проходил В мохнатом пальто Голубой Крокодил! …………………… Но так как по Пушкина Пушкин не ходит, А также по Гоголя Гоголь не бродит, То улицу нашу – Как мы ни просили, – Никто не желает Назвать Крокодильей… Он искренне считал себя детским поэтом и, когда однажды редактор спросил: «Саша, для кого все-таки вы пишете?», – простодушно удивился: «Для детей». – «Гениальных?» – «А разве бывают другие?..» Наверно, и правда не гениальных детей не бывает. Но вот тех, кто и во взрослости остался гениальным ребенком, – много ли вы знаете таких?.. Я по крайней мере одного – знала... «Работник пера и кетменя» Много есть чудес на свете, Но одно неизгладимо: Это слава о поэте – Мощи грешника Вадима... Написавший это о себе в шутку Вадим Давыдович Новопрудский, в начале 1990-х – заведующий отделом критики в журнале «Звезда Востока», – славы поэта, насколько знаю, не заслужил, но редактором он был легендарным. Говорил с иронией, что редактирует «грязно, но быстро», поэтому часто просил меня «посмотреть» текст после него: «я орудую кетменем и лопатой, а вы подчищаете ювелирным инструментом». И действительно, всегда находилось за ним, что подчистить, но это уже было одно удовольствие – после его масштабной, глубокой, умной работы «кетменем». Он был редактор-хирург, я – редактор-визажист. В 1994-м Вадим Новопрудский уехал в Штаты (написав перед этим: «Где эмоцио здесь, где рацио? Все молчит небесный гарант. Кто предвидел свою эмиграцию, тот уже не вполне эмигрант…»). А года через полтора после этого в «Звезду Востока» позвонил один из наших давних авторов. Хотел попросить к телефону своего прежнего редактора, но забыл фамилию. И сказал: «А можно позвать этого… ну вот есть у вас такой… очень умный человек!». И все, абсолютно все в редакции, сразу поняли, о ком он говорит. ** * В свое время в издательстве имени Гафура Гуляма русская редакция – так получилось – в какой-то момент осталась без заведующего. Довольно долго великолепные профессионалы Павел Шуф, Ирина Баранова, Вадим Новопрудский работали, в сущности, без начальства. Излишне говорить, что работа шла прекрасно, четко, без перебоев и проблем. Но вот в отдел кадров издательства обратился некий Б., отставник, которому было скучно дома на пенсии. Он собирался предложить свои услуги в качестве завхоза – у него был опыт работы по хозчасти. И тогдашний главный редактор издательства, недолго думая, а скорее всего втайне желая поиздеваться над этими «высоколобыми» из русской редакции, назначает скромнягу Б. их начальником. Первое время Б. сильно пугался своей новой должности. То и дело приходят непонятные инструкции, спускаются какие-то грозные бумаги, изо дня в день надо решать задачи, мало похожие на хозяйственные. За помощью и подсказками он обращался почему-то всегда к Новопрудскому: «Вадим, тут вот бумажка пришла… Что делать?» – «Ну что с ней можно делать? – пожимал плечами Вадим Давыдович. – Положи в стол и пусть себе лежит. Что еще можно делать с бумажками?». Но шло время, Б. пообвыкся, огляделся… Увидел, что народ вокруг – сплошные писатели и поэты, буквально все чего-то пишут… И… да-да, не ошиблись: он начал тоже писать стихи! И написал столько, что набралось на целый сборник. Стихи были такие: «Спокойно спит жена, Спокойно дети спят, Спокойно спит любимая подруга…» (о бдительно несущих свою службу пограничниках) Или: «Стонала земля Украины, Деля с нами пищу и кров…» (о солдатах, освобождающих родную землю от фашистов). Ну что ж, вполне себе стихи, не хуже многих, что печатаются. Где надо – рифмы: «дорога – тревога», «жизни – Отчизны». Кажется, даже «надежда – одежда» была. И сборник, представьте, вышел. Как не выйти, если автор – сам завредакцией крупнейшего издательства! А раз вышел сборник, полагались и рецензии на него – так было заведено в издательской практике золотого советского времени. И замечательный литературный критик Т., живший тогда в Ташкенте, такую рецензию написал. Конечно, не критическую – это как раз не было в практике золотого советского времени. Положительную. Но пиша положительную рецензию, желательно было какими-то строчками из восхваляемой книги эти похвалы подтвердить. И Т. нашел в книге и привел в рецензии, в подтверждение своих похвал, два четверостишия, действительно очень хороших, – прекрасный вкус и литературная интуиция его никогда не подводили. Рецензия была опубликована. И лишь после этого Т. было суждено узнать, что именно эти два четверостишия написаны не автором сборника, а редактором, выпускавшим книгу. Написаны и вставлены в текст, чтобы хоть как-то его спасти и вытянуть. Чтобы не так стыдно было ставить в выходных данных свое имя как редактора. Какое имя? Ну понятно же – Вадим Новопрудский. * ** Еще одна история про Вадима Давыдовича. Однажды ему попалось стихотворение нашего известного поэта. (Кстати, того самого, редактируя очередную подборку стихов которого в свое время, я была приятно удивлена, наткнувшись на единственный среди потока уныло-бездарных, хоть и крепко срифмованных строчек истинно поэтический образ: «Золотистые груди дынь». Ну правда же, здорово? А когда подборка в журнале вышла, поэт обратился в редакцию с претензией по поводу проскочившей опечатки: у него в стихотворении, оказывается, было «золотистые грудЫ дынь»…) Ну так вот, стихотворение. Детские воспоминания, призванные тронуть и умилить – о том, как лирическому герою, шестилетнему мальчику, впервые доверили самому пойти в магазин и купить буханку хлеба. «И сдача музыкой звенела, Когда ее домой он нес!» Новопрудский стиснул зубы, заиграл желваками и с отвращением процедил: – Песни нищих. Это все – все подобное! – песни нищих!!.. Мне кажется, я понимаю, что этот «отвязанный», как он себя называл, безгранично внутренне свободный человек хотел сказать. ЛЕЙЛА ШАХНАЗАРОВА