Незажившие раны неизбежных перемен. 40 лет назад в СССР была провозглашена перестройка
Генсек у нас появился как раз в эту мартовскую неделю, ровно 40 лет назад. Точнее, 11 марта 1985 года. Молодой, речистый, не скупящийся на обещания и лучезарные прогнозы.
Кто ж сейчас в водовороте наших теперешних забот и тревог помнит о том далеком марте? Особенно на фоне сегодняшних событий. В обстановке переживаемого страной, да, пожалуй, и всем миром глобального поворота. И уж тем более мало кто свяжет всё происходящее сегодня с событиями 40-летней давности, когда собравшись пасмурным мартовским днем в Екатерининском зале Кремля, члены ЦК КПСС дружно проголосовали за избрание новым генсеком Михаила Сергеевича Горбачева.
А между тем история непрерывна. И причинно-следственная связь между событиями, людьми и явлениями, разделенными между собой десятилетиями, а то и веками, оказывается куда прочнее, чем это кажется нам сегодняшним. Вот и наша перестройка, как-то незаметно превратившаяся в перестрелку, – это не что иное, как один из актов нынешней драмы крушения мирового порядка,
«Начни перестройку с себя»
Зато как красиво все начиналось! Закончилась эпоха «кремлевских старцев», И под гитарные перезвоны – «Перемен! Мы ждем, перемен!» – все дружно двинулись к лучшей жизни. А там – программа «Взгляд», которая притягивала к телевизору чуть ли не все население Союза. Позже такой же эффект стали производить трансляции заседаний Съездов народных депутатов и Верховного Совета. Там – театральные постановки и фильмы, выглядевшие настоящим потрясением основ. Там – газеты и журналы, выходившие многомиллионными тиражами и собиравшие очереди у киосков «Союзпечати». Это только зримые знаки середины 80-х. До очередей у дверей пустых магазинов оставалось каких-то три года…
А пока – повсюду эти кружащие голову слова: «ускорение», «человеческий фактор», «гласность». И еще какой-то совсем непонятный, но оттого не менее волнующий «плюрализм» … Ну, а над всем этим словесным набором, конечно же, сияющее: «перестройка»!
Но хоть и чисто русское слово, а какой смысл вкладывали в него те, кто, приведя страну в движение, велел ее гражданам ускоряться и перестраиваться, так до конца и не было ясно. Нет, объяснять, конечно, объясняли. В том числе и сам моложавый генсек старался. Но как-то уж выходило у него многословно и путано.
А на многочисленных собраниях, дискуссиях, семинарах и иных посиделках той поры неизменно раздавался призыв начать перестройку с себя. И один и тот же вопрос: «ты уже перестроился?». Он завершал все дискуссии. А порой звучал как обличение…
Помнится, задали его и мне. Дело было на заслушивании в политотделе одной военной структуры, располагавшей в силу своей значимости собственной газетой. Ее мне как раз и выпало редактировать.
Политические начальники, претворяя в жизнь партийные указания, дружно взялись проявлять повышенное внимание к печатному слову. Один за другим навещали редакцию. После чего вызывали редактора у себе. Иногда потолковать о нуждах армейского «рупора гласности» Но чаще «на ковер».
Вот и в тот раз, выслушав мой отчет о работе редакции, начальство не отказало себе в удовольствии поинтересоваться, как я перестраиваюсь. Ответа, впрочем, дожидаться не стали. Потрясая газетой, объявили ее беспартийной. Следовательно, редактор и сам не перестраивается, и другим не дает.
Тут замечу, что буквально через пару месяцев после того разноса грянула в войсках кампания по так называемой «департизации». И на очередном отчете в политотделе в присутствии генерала из вышестоящего штаба газету уже нахваливали за что раньше хулили. Мол, редактор сумел поставить газету «выше узкопартийных интересов». Потом эту формулировку торжественно занесли в аттестацию…
Вот такой случай. Где-то смешной. Но в целом достаточно типичный. Из разряда тех, что наполняли в те времена нашу жизнь. Да и сегодня тоже имеют место быть. А вспомнил я ту давнюю историю исключительно ради того, чтобы показать, как, попав в плен громких фраз, люди окончательно теряли ориентиры. Все тогда – от генсека до слесаря – не представляли себе, что надо перестраивать и как это делать. Под словом «перестройка» каждый понимал свое. Но в итоге оказалось, что за этим понятием пряталась смена строя. И когда настало время – вышла из-за ширмы.
Как вы лодку назовете…
Кто знает: обозначь «прорабы перестройки» свой курс иным словом, всё бы могло сложиться по-иному. В конце концов, как вы лодку назовете, так она и поплывет… Хорошо известная нашим людям истина. Так, может, стоило без всяких словесных загогулин сразу повести речь о реформах?
Но это с сегодняшних позиций такой вопрос правомерен, а тогда само слово «реформы» не очень жаловали. Да и история российских реформ, прямо скажем, выглядела далеко не благостно. Так что предпочитали для всех благих начинаний в нашей стране подыскивать какое-нибудь словцо посвежее.
Но реформы или что другое из этого же ряда все равно требуют системного подхода. И невозможны без четкой программы. А была ли такая программа у нашей перестройки? Едва ли…
Зато шарахания присутствовали в избытке. Разнообразные и в большом количестве. Сначала все взахлеб рассуждали об ускорении социально-экономического развития Союза – даже не оценив толком состояние материальной базы этого гипотетического ускорения. Настаивали на централизации и плановости народного хозяйства, – но в какой-то момент подменили всё вульгарно понятым хозрасчетом и поголовными выборами руководства.
Потом и хозрасчет, и выборы вытеснила пресловутая «невидимая рука рынка», безжалостно порвав наработанные хозяйственные связи..Госплан был обруган и распущен. А власть уже озаботилась моральным состоянием общества. Печально знаменитая антиалкогольная кампания разом разрушила и без того шаткое бюджетное равновесие. Но и ту, к слову сказать, не довели до конца.
После исканий и борений на финансово-хозяйственном фронте, которые вели возникшие, как мушки-дрозофилы, из ничего странноватые экономические гуру с их схоластическими теориями, базис забросили. Кинулись перелицовывать надстройку. Гласность, демократизация, вышеупомянутый неблагозвучный «плюрализм». Невесть откуда появилась идея пересмотра союзного договора. И сыграла роль классической соломинки, переломившей хребет верблюду.
В реальности таких соломинок было несколько. Это и демонтаж в структуре управления такой несущей конструкции, какую представляла собой КПСС, в пользу явно не готовых к такой функции Советов. Это и безумный, запущенный вопреки ясно выраженной на референдуме 17 марта 1991 года воле народа, процесс «суверенизации», завершившийся абсурдным ельцинским лозунгом «Берите суверенитета столько, сколько можете переварить». Это и сдача под флагом «нового мЫшления» позиций СССР на мировой арене. Ошалев от такого подарка, наши извечные противники кинулись душить нас в объятьях. За малым не задушили…
После таких «этапов большого пути» развал страны стал неизбежен. Что и произошло 6 декабря 1991 года в Беловежской пуще. А скорее даже, раньше: в августе, в процессе странного, предпринятого вроде с самыми благими намерениями путча. Перестроечные вожди окончательно перестали ладить друг с другом. Лодка с названием «Перестройка» далеко от берега так и не уплыла. Выйдя из тупика застоя, прямым ходом уткнулась в катастрофу.
Урок истмата
Странно, что катастрофу 1991 года долго боялись называть своим именем. Предпочитали восхищаться почти бескровным характером смены общественно-экономической формации и упорно не желали видеть глобальный или, как выражались в пору исторического материализма, всемирно-исторический характер происшедшего.
Хотя чего странного, если по наивности, граничащей с невежеством, а может, и из лукавства вожди новой России пообещали очарованному народу рай через каких-то 500 дней? Это сейчас ясно, что к лучшей жизни не прийти ни за 500, ни за 5000 дней. Что пробиваться в ней надо не жалея сил.
Вот и пробиваемся сейчас, когда отдаленные последствия случившего 40 лет назад почти самоубийственного перестроечного эксперимента заявили о себе в полный голос. Не пролившаяся 40 лет назад кровь сегодня льется полной мерой. Раны той перестройки так до сих пор и не затянулись.
А как иначе? В конце концов, развитие общества регулируется законами, столь же объективными, как и законы природы. Кто в свое время успел познакомиться с историческим материализмом, тот это понимает. Ну, а кто не успел, тот, как говорится, опоздал.
Неизбежность необходимого
Но следует ли из всего сказанного, что 40 лет назад было затеяно зряшное дело и что лучше всего было бы ничего не менять, повинуясь житейской мудрости: не трогай то, что хоть как-то работает?
Ох, едва ли… Да и не затеваются перемены манием руки. И вообще не затеваются они, а заявляют о себе сами. Задача политика, только держать ситуацию. Держать уверенно и жестко.
Политика – это искусство возможного. Повторяя то и дело эту сентенцию Бисмарка, обычно подразумевают умение достигать компромисс. Но искусство возможного состоит и в верном, выборе ориентиров и расстановке приоритетов. В том, чтобы не задаваться недосягаемыми в данный момент целями, а идти к тому, что можно и нужно достигнуть. Четко выдерживая выбранный курс.
У нас же получилось, что, провозгласив 40 лет назад перестройку, загляделись на миражи. И получили, то, что должны были получить. В конце концов, реформы – куда более ответственное и сложное дело, чем революция. И именно революцией со всеми ее бедами и потрясениями заканчиваются неудачные реформы.
Афтершоки потрясений 40-летней давности, мы ощущаем до сих пор. А с нами – и весь мир. Могло ли сложиться по-иному, окажись на капитанском мостике перестройке не Горбачев с его прекраснодушием, и не одержимый жаждой власти Ельцин? Не пропусти они в экономику и во власть компрадоров и предателей?
Вопросы риторические. Да уже и не актуальные. Как неактуально сегодня ругательски ругать перестройку. Или впадать в конспирологию, пытаясь понять причины ее краха. И без того на эту тему написаны горы книг. Заданы миллионы вопросов, которые так и остались без ответа.
Так что куда конструктивнее сегодня исходить из того, что перемены были необходимы. И они, так или иначе, дорогу себе пробили. Теперь, чтобы не утонуть в мечтаниях 40-летней давности, эти неизбежные и необходимые перемены надо просто оседлать,