Четвертая власть в СССР

Появление воров в законе относится к началу 1930-х годов, когда жёсткими репрессивными мерами была подавлена активность политической оппозиции и была усилена борьба с общеуголовной преступностью, которая возросла в связи с коллективизацией и последовавшим за ней голодом. Основной сплачивающей силой преступного мира стала тенденция неполитического противодействия и неподчинения власти, а его элитой стали «воры в законе», которые называли себя хранителями криминальных традиций дореволюционной России.

Воров в законе связывал особый кодекс поведения, обычаи и традиции, в число которых вошли полное неприятие общественных норм и правил, в том числе связанных с семьёй (вор в законе ни в коем случае не должен был иметь постоянных связей с женщинами) и не менее полный запрет на какое бы то ни было сотрудничество с государственными органами: как в форме участия в проводимых ими общественных мероприятиях, так и содействия судебно-следственным органам в расследовании преступлений.

В 1940-х годах эти традиции в конце концов привели к почти полному уничтожению этого преступного сообщества в исторической форме: во время Великой Отечественной войны многие из «воров в законе» ответили согласием на предложение властей вступить в ряды Красной Армии, чтобы защитить свою Родину от врага (так называемые «суки»). После победы над Германией они вернулись в лагеря, где между ними и «законниками», не отступившими от традиций преступной среды началась так называемая «сучья война», в результате которой обе стороны понесли крайне значительные потери.

К середине 1950-х после продолжительных «ссучьих войн» и восстаний в лагерях на зонах СССР установился относительно мирный и либеральный режим. Однако это время продлилось недолго, и уже в начале 1960-х власть снова взялась за ужесточение режима в тюрьмах. Началом ломки послужило Положение об исправительно-трудовых колониях и тюрьмах союзных республик от 3 апреля 1961 года. Цель перед «тюремщиками» была поставлена достаточно ясная. Прежде всего – по возможности дифференцировать осуждённых, развести их по разным режимам в зависимости от тяжести преступления и профессионального уголовного стажа. Таким образом власть пыталась свести на нет влияние «воров» и их «идей» на основной контингент арестантов, искоренить арестантские «законы», «правила» и «понятия». «Законченные» «урки» должны сидеть в «своих» колониях и лагерях, «первоходы» – в своих. При этом и для впервые осужденных вводились режимы разной строгости – в зависимости от тяжести преступления: для «тяжеловесов» создавались отдельные колонии усиленного режима.

Было решено, что пора кончать с неоправданным «либерализмом» в отношении лиц, отбывающих наказание «за колючкой». В тюрьме должно быть тяжело и страшно! Пусть тот, кто её прошёл, будет вспоминать о ней с ужасом и другим закажет туда попадать. В результате осуждённые лишились многих льгот, завоёванных ими в буквальном смысле кровью в 1950-х. Вместо этого были введены драконовские ограничения – в том числе на переписку с родными, на получение посылок и передач, на приобретение в магазинах колоний продуктов питания и предметов первой необходимости, запрещалось ношение «вольной» одежды и т.д.

Малолетним преступникам, например, разрешалось не более 6-ти посылок-передач в год, а взрослым, в зависимости от режима, от 1-й до 3-х передач. При этом вес посылки или передачи не должен был превышать 3-х килограммов. Мясо, мясные изделия, шоколад, цитрусовые и пр. были категорически запрещены к передаче арестантам. Да к тому же право даже на такую жалкую передачу осуждённый получал не ранее чем после отбытия половины срока. В тюрьмах передачи и вовсе были запрещены.

То же самое и со свиданиями. Взрослым арестантам, в зависимости от вида режима, предоставлялось от 2-х до 5-ти свиданий (длительных и краткосрочных) в год. В тюрьмах «сидельцы» были лишены и этого. При этом администрация имела право за «нарушения режима» вовсе лишать зэка передач и свиданий…

Но не это главное. «Мужик» «пахал» и при новом режиме. Однако теперь он должен был изыскивать возможности «вертеться», добывать своим трудом пропитание в обход официальных правил (лагерный «ларёк» позволялся раз в месяц, в нём можно было «отовариться» на 5-7 рублей)

Тут-то и протягивали руку помощи «чёрные», лагерная «братва». Стали расцветать нелегальные арестантские кассы взаимопомощи под контролем «воров» – так называемые «общаки». Налаживались через подкупленных работников колоний нелегальные «дороги» на волю, по которым потекло в «зоны» всё то, что строжайше было запрещено: колбаса, шоколад, чай, деньги, водка, наркотики. Конечно, за баснословные цены – но «за колючкой» было всё. И только благодаря «воровскому братству». «Мужик» резко колыхнулся в сторону «законников». Тем более что теперь «честные воры» и их подручные на первое место стали выдвигать идеи «защиты справедливости», «братства честных арестантов», во главе которого стоят «честные воры».

Несмотря на всю стойкость и волевые качества лидеров «воровского ордена», «законники» вынуждены были считаться с невесёлыми реалиями, сложившимися в местах лишения свободы. «Ментовскому беспределу» и невиданному «прессу» необходимо было что-то противопоставить, чтобы «братство» «воров в законе» не только удержало, но и укрепило власть и в «зонах», и на воле.

Идеологом таких перемен стал «вор в законе» Черкас, в миру Анатолий Павлович Черкасов. Черкас принадлежал к новому поколению «законных воров», многие из которых прошли обряд «крещения» в начале 60-х во Владимирской тюрьме строгого режима. «Вором» Черкас стал в зрелом возрасте. И уже при «коронации» заведомо нарушил «кодекс чести» «законника». Он скрыл, что во время Великой Отечественной был награждён за храбрость и мужество двумя орденами Славы.

Анатолий Черкасов предложил внести несколько серьёзных изменений в «воровские законы». Прежде всего, отменить обязательное правило, согласно которому «честный вор» обязан был долго не задерживаться на свободе и раз в несколько лет «чалиться» «за колючкой» (настоящий «законник» также и умереть должен был не где-нибудь, а на тюремных нарах). Наоборот, заявлял Черкас, необходимо сохранить «цвет» «воровского братства», чтобы укреплять влияние «законников» в уголовном сообществе. И, конечно, в местах лишения свободы. Но в «зонах» разумнее проводить свою политику преимущественно через «положенцев» и «смотрящих» – доверенных лиц «воровского мира» из числа особо авторитетных «жуликов» (самая высокая «масть» в преступном мире, следующая сразу за «вором»; к середине 70-х их стали называть также «козырными фраерами»).

Отсюда вытекало следующее предложение Черкаса. Поскольку власти ужесточили карательную политику в отношении уголовников, он предложил в основном «бомбить» тех «клиентов», которые не станут обращаться за помощью в правоохранительные органы – прежде всего подпольных предпринимателей-«цеховиков», наркодельцов и даже сутенёров. При этом соблюдая «справедливость», то есть не доводя людей до отчаяния, когда они могут кинуться искать защиты у милиции, несмотря на угрозу собственной свободе. Другими словами, «идеолог» предлагал заниматься обыкновенным рэкетом, заставляя подпольных предпринимателей делиться «по-честному» неправедно нажитым добром.

Наконец, особую значимость в новых условиях приобретало третье предложение Черкаса. Раз «менты» пытаются сломить «воров» при помощи подписок, требуя письменного отказа от преступной деятельности, применяя для этого физическое воздействие и стремясь раздавить непокорных, то разумнее всего идти им навстречу и давать такие подписки! Ведь ещё в старом «законе» существовала норма о том, что слово, данное «фраеру» или «менту», ничего не стоит! «Законник» даже освобождался от чувства благодарности к какому-нибудь «штемпу», пусть тот и оказал ему важную услугу (вплоть до спасения жизни).

В завершение Черкас предложил использовать в своих целях высокопоставленных чиновников и даже работников правоохранительных органов, покупая их услуги и обеспечивая этим себе надёжное прикрытие – «крышу».

В начале 70-х годов в Киеве на многочисленной «сходке» «воров в законе» все эти изменения были возведены в норму «закона». Этот «представительный форум» открывал очередную главу в развитии «воровского движения» – рождение «новых воров», с новыми принципами, методами руководства, приёмами борьбы против недругов, жизненным укладом и «моралью».

Весь период 70-х годов в уголовном мире проходит под знаком уверенного возрождения и укрепления власти и идеологии «воров в законе». Новая тактика приносит свои результаты. Благодаря «обжималовке» подпольных бизнесменов и им подобных преступников наполняются «общаки». «Законники» благополучно гуляют на свободе и осуществляют «идейное» руководство криминальным и арестантским сообществом, при этом не подвергая себя риску ни в малейшей степени.

Правда, поначалу уголовное «братство», следуя рекомендациям Черкаса, с такой неукротимой энергией бросилось «обжимать деловых», грабить «подпольных миллионеров», что последние были вынуждены вырабатывать адекватные меры. «Цеховики» стали обрастать телохранителями и собственными группами «боевиков» для защиты своей безопасности и безопасности своего бизнеса. Запахло большой кровью.

И тут «воры» в очередной раз оказались на высоте. Они собрали в 1979 году в Кисловодске представительную «сходку», на которую впервые в истории «воровского движения» были приглашены представители противоположной стороны – «цеховики». После долгих и продолжительных обсуждений непростого вопроса о мире и взаимопонимании стороны в конце концов постановили: теневые предприниматели обязаны выплачивать представителям «цивилизованного рэкета» «десятину» — 10% своих «левых» доходов. Уголовная «крыша», со своей стороны, обеспечивала им защиту от «залётных» бандитов и мелких хулиганов.

«За колючкой» дела тоже относительно нормализовались. Оказываясь в местах лишения свободы и попадая под «ментовскую ломку», «воры» в критических ситуациях давали подписки, уверяя лагерное начальство, что с преступным прошлым будет навсегда покончено.

К этому времени в местах лишения свободы уже неплохо отлажена теневая система лагерной жизни. Основу составляет мощная производственная база колоний и лагерей. «Мужик», работавший на производстве колонии, мог заработать неплохие деньги – даже с учётом явно заниженных расценок, официально отбираемой «хозяйской половины» (половина заработка просто вычиталась в бюджет) и всех остальных вычетов (за содержание в колонии, погашение иска, алименты и пр.). Но использовать эти деньги он не мог: они просто накапливались на его лицевом счёте, откуда арестант имел право потратить в месяц мизерную сумму на приобретение товаров в «ларьке» (до пяти рублей в месяц) или переслать эти деньги своей семье.

Фактически такая помощь была легальным способом обналичивания заработанных денег. Этим пользовались «чёрные». Они помогали арестантам, переславшим суммы на волю, «перегнать» необходимую часть этих денег обратно в «зону». Разумеется, не безвозмездно. Проценты от таких операций шли «на общак», который, в свою очередь, делился на «зоновский» (для нужд арестантов и, в первую очередь, поддержки «братвы» в штрафных изоляторах и помещениях камерного типа) и «воровской» (для поддержки лидеров уголовного мира на свободе).

Привлечению «мужиков» в свои ряды, а также привлекательности новой воровской системы способствовало ещё одно из нововведений «реформы Черкаса» – это почти полная отмена «прописки» в камерах и на зоне, а также системы «опущенных».

Так, в середине 70-х была запрещена процедура так называемых камерных «прописок», когда новички подвергались издевательствам, всевозможным «проверкам на вшивость» при помощи «игр» и «загадок». Тот, кто не проходил «подписку», мог перейти в разряд изгоев или просто получал свои порции побоев (затрещины, удары тяжёлыми арестантскими ботинками, мокрым полотенцем и т.д.). К концу 70-х «прописка» существовала только в основном среди «малолеток». Но и здесь «крёстные отцы» преступного мира решительным образом её искореняли. Ведь раскол в арестантском сообществе, увеличение числа униженных, озлобленных зэков было на руку «ментам», которые потом использовали эту недовольную массу против «отрицалов».

(Кстати, это видно и на более позднем (в 1980-е) примере самой жестокой тюрьмы СССР – «Белого лебедя», где в хозяйственной обслуге и активе состояли именно «обиженные»).

В начале 80-х годов «на продоле» (в межкамерном коридоре) ростовского следственного изолятора №1 было выжжено на стене следующее: «Пацаны! Решением воровской сходки (указывалось место и время сходки) прописки в камерах запрещены. Каждая «хата» отвечает за кровь». (Сами сотрудники СИЗО не стирали эту надпись, поскольку она служила стабилизации обстановки в камерах, снижению количества конфликтных ситуаций).

То же самое и в отношении «обиженных». Сам «воровской мир» теперь был настроен резко отрицательно к процедуре так называемого «опетушения» — то есть изнасилования осуждённых за какие-то провинности. В «правильных хатах» (камерах под контролем «братвы», воровских «смотрящих») за подобную попытку можно было серьёзно ответить. Во многих воровских «прогонах» тех лет читаем: «Мужики! Прекратите плодить «обиженных»! «Менты» после используют их против вас».

В «зонах» «воровской мир» тоже всячески пытался пресечь беспредел и «обжималовку», наказывать за лагерные грабежи. «Элита» стремилась сделать так, чтобы «мужик» сам нёс ей необходимое и был её союзником (к примеру, в лагерных восстаниях, которые начали возникать в 1970-е).

Советский режим не мог не отреагировать на усиление «воровской системы», превращения её в параллельную ветвь власти. В начале 1980-х, с появлением тюрьмы «Белый лебедь», начинается новая «ломка» «воров». Об этой странице воровского мира Блог Толкователя расскажет позже.

Вот тут как утверждается полный список воров в законе - http://www.primecrime.ru/characters/. А вот еще такая любопытная табличка:

источники:

(Цитаты: Александр Сидоров («Фима Жиганец»), «Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России», изд-во МарТ, 1999)

(Фото – воры в законы с сайта «Прайм-крайм»)

Вики

http://masterok.livejournal.com/2484326.html