Фрида Йоханссон Метсо: За четыре года количество самоубийств среди просителей убежища удвоилось

Число просителей убежища, совершивших самоубийство в Великобритании, удвоилось за последние четыре года. Недавно мужчина покончил с собой на борту корабля Bibby Stockholm, который пришвартован в Портленде и служит убежищем для беженцев. Планы Великобритании отправить просителей убежища в Руанду вызывают у пассажиров на борту кошмары о том, что их жителей ночью выкинут в море, а когда они проснутся, они будут выброшены в открытое море.

Трагедия в Британии не уникальна. Исследование показало, что в 2017 году риск самоубийства среди молодых просителей убежища без сопровождения взрослых здесь, в Швеции, был в девять раз выше, чем среди сверстников, рожденных в Швеции. Это было небольшое исследование, но цифры отражают реальность, которую признают многие люди.

Лица, находящиеся в процессе предоставления убежища часто имеют повышенный риск самоубийства по сравнению с беженцами, получившими вид на жительство. Если количество самоубийств увеличится в результате судебного процесса – это приемлемо?

Трудно разработать систему предоставления убежища, которая полностью избавила бы от беспокойства тех, кто боится депортации, но когда поднимается планка того, что считается причиной защиты, риск самоубийства возрастает. Люди, которые больше не могут ни бежать, ни сражаться, скорее умрут от собственной руки в Швеции, чем позволят отправить себя обратно.

То, что самоубийство всегда является следствием психического заболевания, является мифом. Самоубийство – это не болезнь

Несмотря на повышенный риск для просителей убежища, система здравоохранения, похоже, не готова справиться с их трудной ситуацией. В журнальном исследовании, проведенном в окружном отделении неотложной помощи в Стокгольме, группу из 88 просителей убежища, которые были обследованы на предмет попытки самоубийства в 2000-х годах, сравнивали с контрольной группой других людей, которые также пытались покончить с собой. Выявленная закономерность заключалась в том, что просители убежища получали менее специализированный последующий уход. В последующем исследовании исследователи изучили медицинские записи, чтобы понять, почему вмешательства различаются, и обнаружили записи о том, что попытки самоубийства просителей убежища «не являются психиатрией».

Медперсонал, похоже, задался вопросом: является ли попытка самоубийства болезнью или реакцией на кризис? Когда пациент был просителем убежища, попытка покончить с собой чаще рассматривалась как результат кризиса и оценивалась как менее серьезная. В медицинских записях есть упоминания о попытках самоубийства как о криках о помощи, связанных с процессом предоставления убежища, несмотря на то, что женщины, ищущие убежища в исследовании, предпринимали более серьезные попытки. Кроме того, меньше вопросов задавалось о жизни пациента. Кроме того, в дневниковых записях мужчины, ищущие убежища, были описаны настолько анонимно, что было трудно даже узнать что-либо о других факторах риска.

То, что самоубийство всегда является следствием психического заболевания, является мифом. Самоубийство – это не болезнь. Болезнь увеличивает риск, но факторов риска больше. ВОЗ фокусируется на немедицинском объяснении: глубоком несчастье.

В тот же вечер, когда было принято решение об отказе, мужчина положил конец жизни, которую он бежал повсюду, чтобы защитить

Поэтому кризисы могут привести к самоубийству независимо от состояния здоровья. Общество пытается поддержать психологической поддержкой, принудительным уходом и мостами, когда жизнь рушится, людей, которые стали безработными или находятся в кризисе одиночества после развода. Ответственность за уход не ясна.

Однако кризисы, связанные с предоставлением убежища, рискуют быть решены по-другому. Здравоохранение не имеет власти ни над процессом предоставления убежища, ни над семейным счастьем пациентов или положением на рынке труда. Тем не менее, несчастья пациентов, ищущих убежища, похоже, рассматриваются как нечто, не имеющее ничего общего с уходом.

Правительство работает с долгосрочная стратегия, направленная на уменьшение количества потерянных жизней. Существует готовность привлечь больше слоев общества и осознание рисков кризиса, в ходе расследования выясняется, следует ли назначать комиссию по несчастным случаям после каждого самоубийства. Целью является нулевое видение: никто не должен оказаться в ситуации, когда смерть воспринимается как единственный выход.

Тем не менее, искатель убежища в Вестеросе, приложивший медицинскую справку о неминуемой угрозе самоубийства, мог прочитать в своем решении об отказе, что «Миграционное агентство не может принимать во внимание опасные для жизни состояния в виде, например, попыток суицида». возникшие в результате принятия отрицательного решения. Угрожающее жизни состояние должно быть связано с доказанным заболеванием». Затем: «Шведское миграционное агентство в целом оценивает, что вы не допустили, чтобы ваше состояние здоровья было опасным для жизни».

Несмотря на нулевое видение правительства, Шведское миграционное агентство также задается вопросом о кризисе или болезни – и игнорирует кризис.

В тот же вечер, когда было принято решение об отказе, мужчина положил конец жизни, которую он бежал повсюду, чтобы защитить.

Медицинский персонал обучен для подавления суицидальных порывов и охвата отчаявшихся людей. Мы спрашиваем: «Как мне облегчить тебе прожить еще немного?». Но вопрос терпит неудачу, когда мы выражаем желание попытаться понять и сделать все, что в наших силах, чтобы пациент продержался немного дольше. Для человека, которого предстоит депортировать, забота представляет собой общество, которое предпочло не понимать и не желает сделать все, что в его силах, чтобы он мог жить.

После травмирующих событий многие просители убежища страдают как психическими заболеваниями, так и безнадежной жизненной ситуацией. Болезнь или кризис? Дело не в этом. Вопрос в том, делаем ли мы все возможное, чтобы спасти жизни.

Читать далее:

Редакция DN: Сможет ли культурный канон заставить Хенрика Ларссона почувствовать себя более шведским?

Лиза Магнуссон: Новый, «творческий» поиск работы — это проявление унижения