Юрий Быков: «Не верю в чистеньких революционеров и симпатичных бунтовщиков»
Накануне премьеры корреспондент «Культуры» пообщался с режиссером Юрием Быковым и актером Андреем Смоляковым, сыгравшим самую мрачную роль в творческой карьере.
культура: «Завод» — завершающая часть авторской трилогии. Дает ли он ответы на вопросы, звучавшие в «Майоре» и «Дураке»?
Быков: Наверное, но судить об этом пока трудно. Фильм слишком долго шел к зрителю. Сейчас хочу взять тайм-аут, побыть в тишине.
культура: Обозначенные в сюжете проблемы остаются нерешенными. Думаете, если бы, согласно требованиям героя, коррупционные схемы и связи владельца разоренного предприятия получили огласку, мир стал бы лучше?
Быков: Безусловно. Но в нашем случае цель не оправдывает средств. Выводя злодея на чистую воду, Седой преступает черту, губит четырех человек. Он действует исходя из нравственных побуждений, здесь и сейчас. Но ни один герой не способен быть орудием воздаяния, располагающим полномочиями, привилегиями и инструментами Бога. Нам даны лишь заповеди — «не убий», «не возжелай», «не укради». Думать за Вселенную, выстраивая сложные причинно-следственные связи, людей никто не учил.
Я не Бог и способен отвечать лишь за себя, а если спросят: «Что тебе важнее — победа или правда?» Отвечу словами Виктора Цоя: «Я не хочу победы любой ценой. Я никому не хочу ставить ногу на грудь».
культура: Зато Вы выступаете в роли судьи антагонистов...
Быков: Скорее, исследователя конфликта героев, загнанных в безвыходную ситуацию. Один прошел войну. Другой скопил капитал. Седой и Калугин знают жизнь с разных, но одинаково жестоких сторон. В реальном мире — как и в «Заводе» — эти крайности часто пересекаются.
культура: Язвой общества у Вас выступает не обожженный войной бунтарь, а мироед, ни во что не ставящий людей и заживающий их век. Как одолеть калугиных?
Быков: Вопрос можно переадресовать Ленину. С моей точки зрения, это нерешаемая задача — то же, что удалить из атмосферы углекислый газ. Я имел в виду более сложную вещь: что случится, если власть снимет с себя ответственность за обездоленных? Очевидно, ничего хорошего.
Но и тех, кто искусственно загоняет народ в русский бунт, бессмысленный и жестокий, оправдать невозможно. Я вообще не верю в чистеньких революционеров и симпатичных бунтовщиков. Это очень сложные и подчас неприятные люди, готовые пойти на все ради идеи. Сюда же отнесем и художников, не любящих никого, кроме самих себя. Необыкновенно трудно любить не идею, а обыкновенного человека рядом с собой.
культура: Но Ваши герои не способны ни о чем договориться.
Быков: Сегодня так, а завтра будет иначе. Калугины представляют продукт эпохи первичного хищнического накопления, в следующем историческом цикле, может быть, лет через двадцать, их капитал будет работать на общее благо. Наивно ждать нравственного поведения от бывших голодных, а ныне зажравшихся нуворишей. Печально, но факт: все надежды лишь на следующее поколение.
культура: На золотую молодежь, прожигающую в Лондоне родительские капиталы?
Быков: Для того чтобы деньги оставались в России, нужна политическая воля. Пока мяч на поле Калугина, эксплуатирующего людей в узкокорыстных интересах, словно неразумных детей. Любого рефлектирующего человека легко развести — по себе знаю. Особенно идеалиста, романтика или фанатика. Например, внушить мысль: «Человек человеку волк, мы просто научились чаще улыбаться и сосуществовать, поскольку нам это выгодно».
культура: Глубоко «либеральная» мысль.
Быков: Не только. Наверх пробиваются лишь прагматики, которые всегда будут манипулировать гражданами. Такова их суть. Помните, Живаго спрашивал Комаровского, почему такие люди в полном порядке при всех властях? При царе — в порядке, при Временном правительстве — в порядке, при большевиках — в порядке. Ответ прост: «Я не верю в загробную жизнь». Большинство печется только о своих детях и близких, за правду воюют лишь единицы, которых часто считают идиотами. Но проблема в том, что существует убеждение: прагматики делают жизнь скучной и нудной, бунт придает ей очарование подвига. Однако обаяние моего бунтовщика мимолетно. Седой заражен идеей справедливости и не может остановиться на гибельном пути. Бунт беспощаден ко всем без разбора, и даже если удается достичь желаемого, в конце концов оказывается — овчинка не стоила выделки.
культура: Звучит не слишком оптимистично.
Быков: Пока увеличивается расслоение и растет число бедных, система работает на революцию. Нельзя доводить народ до ручки, отгораживаться от чужих бед заборами. Уметь жить — значит, приносить радость тем, кто от тебя зависим, и созидать гармоничное пространство вокруг себя, а не для себя.
культура: Ваш предыдущий проект, сериал «Спящие», вызвал неоднозначную реакцию. Как думаете, чем эта история так задела?
Быков: Одним-единственным обстоятельством — тем, что в эфире федерального канала спародировали внесистемную либеральную оппозицию.
культура: Считаете, что были не правы?
Быков: Эти люди сегодня в меньшинстве, с ними надо обходиться деликатнее, а я позволил себе излишнюю эмоциональность.
Андрей Смоляков: «Работаю там, где интересно»
культура: Актер обязан оправдывать своего персонажа. В случае с Калугиным Вам пришлось особенно нелегко?
Смоляков: Напротив, это человек, который просто хочет выжить — во что бы то ни стало. Он расплачивается за свои грехи. Встав на путь компромисса с совестью, он поднялся по социальной лестнице и занял соответствующую нишу, в которой органично существует. Но за все приходится платить — ничего оригинального здесь нет, как и в вопросе Калугина уволенным работягам: «А кто из вас не хочет жить по-людски?»
культура: Тем не менее от его сентенций пробирает мороз по коже. Вы также не верите в справедливость?
Смоляков: А вы?
культура: Я — верю, к тому же прекрасно знаю: у каждого преступления есть фамилия, имя, а также статья, сообщники, пробелы в воспитании, которые нетрудно обнаружить.
Смоляков: Да, если мы обнаружили состав «дела». Здесь все не столь очевидно: «Завод» — личная собственность, не приносящая прибыли. И речь в картине идет не о высокой морали. Ответить себе на вопрос: почему я должен заботиться о других, ничуть не родных и не близких, бывает совсем непросто. Сострадание — духовное состояние, его нельзя выжать силой.
культура: А если бы за махинации Калугина предали справедливому суду, в этом обнаружилась бы общественная польза?
Смоляков: По большому счету — да. В реальности — смотря по тому, кто держит счеты, перебирает косточки и точит зубы на его собственность. Невозможно жить в обществе и быть свободным от его законов, в том числе неформальных и волчьих.
культура: Хотелось ли Вам, подобно Седому, взять в заложники какого-нибудь исторического или высокопоставленного персонажа и допросить его под камеру?
Смоляков: К чему? Мы, сколько бы от нас ни скрывали, и так знаем все с незначительной степенью погрешности. Для этого нужно просто логически мыслить и уметь примерять на себя чужую шкуру. Приятно, когда тебе говорят правду, но если врут — ты исследуешь положение дел кружными путями и примерно с тем же результатом.
культура: Легко согласились на роль?
Смоляков: Не читая сценарий, признаюсь — давно мечтал побыть в «аду», который создает на площадке Юрий Быков. На самом деле речь о творческой атмосфере, в которую вписываются люди определенной, близкой народу породы. Было безумно интересно. Работалось в кайф. Быков обговаривал кино «на берегу» — мы обсуждали роль три часа, с большим тортом и двумя литрами чая. А на площадке речь шла уже о доводке образа. Он жесткий и требовательный режиссер, всегда достигает того, чего хотел.
культура: Так все-таки кто он, Ваш герой?
Смоляков: Большая натяжка считать его олигархом. Прежде всего он житель маленького города, где все друг друга знают, и у Калугина сжимается сердце за увольняемых мужиков, умом он понимает: деваться им некуда, завод-то градообразующий. Когда он бросает толпе: «За себя я не боюсь!», в этом проявляется и сильный характер, и страх. За всяким бесстрашием стоит страх.
культура: Вы играете крепких самодостаточных мужиков. Роли влияют на характер артиста?
Смоляков: Нет, я бегу от них, как только покидаю кадр или сцену, с самой юности, абсолютно сознательно. Это можно сказать и по моему внешнему виду — в жизни я совсем другой.
культура: Как добываете психологический материал?
Смоляков: Лечу, как мотылек, на горящие глаза коллег, режиссеров, сценаристов. Оживающий замысел придает невероятные силы. Наверное, для этого нужно просто любить жить и меняться.
культура: Что обогащает артиста в процессе работы?
Смоляков: Оставляя за скобками высокопарные эпитеты — личностный, духовный, скажу просто — человеческий, рост. В моем случае — отнюдь не стремительный. Правда, во многом знании много печали...
культура: Что дает силы?
Смоляков: Страсть к перемещениям по планете и спорт, с юных лет — волейбол, сейчас — теннис, плавание, и конечно, друзья, близкие люди.
культура: Какие роли последних лет Вам особенно дороги?
Смоляков: Небольшие — в «Тренере» Данилы Козловского и «Движении вверх» Антона Мегердичева. Разумеется, на «Заводе», сделанном по взаимной любви. Работаю там, где интересно; компромиссов не допускаю.
культура: Над чем сейчас трудитесь?
Смоляков: Играю в «Матросской тишине», восстановленной Володей Машковым, а телезрителей ждет очередное расследование майора Черкасова.