Тусклый свет в конце тоннеля истории
30 лет назад в журнале The National Interest американский политолог Фрэнсис Фукуяма выпустил свое знаменитое эссе «Конец истории». За прошедшие десятилетия об этом тексте написаны горы статей, и любопытно, что при разговоре о самом концепте «конца истории» чаще всего критики и обозреватели вспоминали о Гегеле, иногда о французском мыслителе русского происхождения Александре Кожеве, на которого американец прямо ссылался в своей работе, часто о неоконсерваторах, к ним некогда принадлежал сам политолог. Но примечательно, что очень мало кто писал о Фридрихе Ницше, а между тем и в своей статье, и в вышедшей спустя три года после нее книге Фукуяма прямо обращался к идеям автора «Так говорил Заратустра».
Собственно, к одной, но очень важной его идее. Напомню, что книга, созданная Фукуямой по следам публицистического бестселлера 1989 года, называлась «Конец истории и последний человек».
Но сперва о самом «конце истории». В мае 1989 года еще не пала Берлинская стена, но уже взорвался многотысячным студенческим восстанием Китай, и начались необратимые политические преобразования в СССР. Фукуяма тогда предрек окончательный крах коммунистической альтернативы либерально-демократической модели и полное торжество последней. Это он и назвал «концом истории», но уже в самом финале его статьи 1989 года проскальзывали ницшеанские нотки. Американский политолог — в некотором противоречии с общим пафосом своего весьма оптимистического эссе — допускал, что перспектива постисторической «скуки» может запустить историю заново. Эта странная гипотеза о возвращении вследствие утомления от того, что французский философ Жан Бодрийяр позже назвал «забастовкой событий», была дополнена в книге почерпнутым из «Так говорил Заратустра» образом «последнего человека». То есть эпохи «конца истории».
Какого человека Ницше называл «последним»? Того, который уверен, что именно он является финальной целью истории. Его никуда не следует вести, как вел Моисей свой народ в Землю Обетованную, его ни к чему не нужно принуждать, как принуждал Петр Россию к европейской цивилизации, его не требуется учить жить, поскольку он сам хорошо сознает свои интересы и не хочет передоверять заботу о них никакой высшей власти. За ним нет будущего, поскольку он сам и есть это будущее, которое с приходом «последнего человека» превратилось в «вечное настоящее».
Вот Фукуяма и хотел выразить данную простую и до сих пор никем не опровергнутую мысль, до него произнесенную Ницше, что наша эпоха — это эпоха «последних людей», людей, отменивших будущее. Да, конечно, они живут отнюдь не в раю, и перед ними стоит и будет стоять еще множество самых разнообразных проблем, экологических, миграционных, социальных и культурных. Но можно быть уверенными точно, что нигде в мире уже не появится та власть, которая отважится ставить человеку высшие цели и задачи, превосходящие его материальный интерес. Если только постисторическая скука не заставит историю совершить новый виток.
В данной идее Ницше — Фукуямы есть глубокая истина, но присутствует в ней и определенная тонкая ложь. Безусловно, современный человек очень хочет быть «последним», изо всех сил старается им казаться, претендует на столь гордое имя. Но вот является ли он им на самом деле? Есть основания в этом сомневаться. Человек, который в действительности чувствовал бы себя полностью взрослым, едва ли был бы готов столь просто расстаться с традиционной семьей, с представлением о национальной свободе и народной идентичности, он едва ли был бы готов так легко и, главное, так быстро распрощаться с верой отцов и со всеми производными от нее социальными табу.
В период широкой дискуссии в России и на Западе относительно легализации однополых браков автор этих строк написал в одной из статей, что следующим пунктом секулярной повестки наверняка станет тема полигамии, прежде всего в аспекте многомужества. Тут сыграют свою роль и проблема интеграции мусульман в европейское общество, и интересы женщин, страдающих в браке с любимыми, но стерильными мужьями, и наконец права бисексуалов, желающих иметь партнеров разного пола. Еще три-четыре года назад обо всем этом нельзя было говорить всерьез, сегодня тема полиамории — вполне привычный сюжет для самых респектабельных изданий.
И неужели мы вправе сказать, что процессом секуляризации, так же как историей в целом, сам человек и управляет? Не будет ли более точным, вслед за булгаковским Воландом, предположить, что управляет им кто-то другой. Не тайная элита, но и не гегелевский мировой дух. Некая программа, механизм которой в общем-то понятен, но она тем не менее имеет свою отдаленную цель, едва ли доступную для сознания человека, возомнившего себя «последним».
Так что на самом деле Ницше с Фукуямой не совсем правы — история движется, именно история, а не бессмысленная череда пустых событий. И люди продолжают в ней оставаться объектами, а не сознательными субъектами перемен. И у данного вывода есть и своя положительная сторона — для постисторической «скуки» нет никаких оснований. Похоже, что все эти 30 лет мы не стоим на месте, а на пару с Западом бешеными темпами движемся к какой-то отдаленной точке и уже примерно видим ее очертания. Кто знает, может быть, еще при нашей жизни мы узрим тусклый свет в самом конце тоннеля, называемого историей.
Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции