Стихи и проза, лед и пламень
45 лет назад на большой экран вышел «Романс о влюбленных» Андрея Михалкова-Кончаловского по сценарию Евгения Григорьева. В СССР лента наделала очень много шума, собрала 36,5 миллиона зрителей — прокатный успех, которого режиссер не знал ни до, ни после, а заодно получила главный приз престижного фестиваля в Карловых Варах. Тогда же Андрей Сергеевич не без гордости показал картину многим европейским знаменитостям, которые реагировали, как правило, доброжелательно.
Впрочем, даже спустя десятилетия Кончаловскому по-настоящему памятна как раз реакция негативная: только-только поднявшийся на вершину олимпа с «Конформистом» (1970) и «Последним танго в Париже» (1972) итальянец Бертолуччи, не лукавя, обозвал ленту советского коллеги «буржуазной пошлостью», а вдобавок прочел нравоучение: дескать, они, итальянские «левые», всеми силами борются с американизмами, заокеанской модой, джинсами и соответствующими ценностями, а здесь, в картине из Страны Советов, этим сомнительным категориям словно бы присягают. Крайне интересно узнать, каким был непосредственный ответ Кончаловского, но спустя годы он не скрывает сарказма: «Бертолуччи сел в свой красный «мерседес» и уехал, а я смотрел ему вслед и думал: какой он счастливый — итальянский коммунист!».
Нет нужды реанимировать настроения советской богемы: очевидно, и она отнеслась к «Романсу…» негативно, поименовав за патриотические и любые другие клише, из которых фильм, собственно, выстроен, верноподданнической халтурой. Эти — норовили любой ценой проникнуть на какой-нибудь закрытый просмотр, чтобы просмаковать сексуальные утехи в исполнении Марлона Брандо и Марии Шнайдер, однако были бы сильно удивлены, узнав, что итальянский постановщик утех и союзник в деле отрицания «Романса…» ненавидит джинсы с американизмами, на которые наша богема только что не молилась.
Наконец, советские зрители — девушки, а чуть меньше юноши — засыпали авторов, актеров и «Мосфильм» благодарными письмами. «Романс о влюбленных», таким образом, представляет собой уникальный образец подцензурного отечественного искусства, которое максимально расщепило общество и заодно потрясло. Никаких полутонов в отношении к фильму не может быть и сейчас: либо искреннее, горячее «да» (впрочем, по-разному мотивированное), либо не менее искреннее и прочувствованное «нет». В чем загадка и про что же кино?
Евгений Григорьев был тогда уже известен в профессиональных кругах: картина по его сценарию «Три дня Виктора Чернышова» (1968) хотя и собрала скромные 11 млн зрителей, осуществила воистину революционный прорыв. Исходник назывался «Простые парни, или Умереть за пулеметом!». Там впервые ставилось под сомнение благообразие рядового советского человека, который живет и умирает «как все»: неосознанно, не развившись и не повзрослев. Советская власть, в общем-то, пестовала и лелеяла «простака», не склонного много рассуждать, а Григорьев внезапно показал, что такой человек — полый, ненадежный, зачастую даже и опасный.
Новый его сценарий, «Романс о влюбленных сердцах», отправленный на «Мосфильм» уже в 1970-м, вызвал у начальства недоумение: те же самые, в сущности, пустопорожние «простые парни» из «Виктора Чернышова» зачем-то стали изъясняться высоким штилем, белым стихом. Кончаловский, выпускник Московской консерватории и ВГИКа, уже маститый кинематографист, склонный к утонченным формам и художественному эксперименту, сначала тоже поморщился, а потом внезапно загорелся идеей этот всеми отвергнутый сценарий поставить. Впрочем, в багаже у него была положенная властями на «полку» «Ася Клячина, которая любила, да не вышла замуж» — типологически сходная история о простушке деревенской.
Дальше начинается самое интересное. Кончаловского, похоже, увлекала работа на сопротивление — осваивать чуждый в социально-психологическом смысле материал. Человек, у которого бездна идей, вплоть до тайной мечты освоиться в Голливуде, берется за парней и девчат, принцип жизни которых — быть «как все». Поэтому он делает упор не на внешний событийный ряд, а на то символическое содержание, которое неизбежно таится на глубине всякого, даже самого простоватого, сознания. Ухватившись за манеру, в которой сценарист решал речь персонажей, Кончаловский принимается безудержно романтизировать как визуальную, так и акустическую ткань. Вместо гиперреализма «Виктора Чернышова» на том же, по сути, социальном материале — гиперусловность. С другой стороны, постановщик не грешит против реальности, когда педалирует маниакальное влечение советской молодежи к импортным аксессуарам: в начале 70-х хорошие джинсы и ритмичные песни сигнализировали в среде простаков не столько о желании приблизиться к буржуазным стандартам, как полагал далекий от нас Бертолуччи, сколько о моральной усталости от мобилизационного строя и очевидной образной нищеты.
«Молодежь получила джинсы, гитару, рок-н-ролл, мотоцикл», — объясняет Кончаловский тогдашний успех своей картины сегодня. Все, однако, не так просто. Теперь этими категориями зрителя не удивишь, да уже и во времена Горбачева отечественные мастера искусств «смело» заигрывали с западным стилем жизни, неуклюже тиражируя его на кино- и телеэкранах. Однако никакого энтузиазма соответствующие поделки, что теперешние, что перестроечные, у психически нормального человека не вызывают. Зато «Романс о влюбленных» по сию пору гипнотизирует и возбуждает даже хулителей. Дело в том, что этот фильм — тот редчайший случай, когда «говорит» не столько частный человек (драматург, режиссер, продюсер) в унисон с делегировавшей ему свои права социально близкой локальной группой, сколько анонимное большинство, пресловутый народ. Как это получилось?
Евгений Григорьев высказался в своем критическом и одновременно патриотическом духе, Андрей Кончаловский привнес собственное понимание категории «индивидуальная свобода», композитор и основной солист Александр Градский — свое. Потом бдительная, но ответственная редактура потребовала дать усиление по линии «военного подвига». Чтобы потрафить «молчаливому большинству», донельзя усилили пафос беззаветного общественного служения и самопожертвования, которое трепетно относилось к ролевому началу и к зачастую безжалостной в отношении частного человечка «Родине-матери». Парадоксально, но наверняка все участники процесса отчасти лукавили, когда возгоняли пафос. Это неизбежно, поскольку человек смертен, а пресловутая «любовь» бесконечна: даже большому художнику приходится с самим собой немножко хитрить. Зато теперь всякий непредвзятый зритель чувствует, что картина — про него тоже. Ведь «влюбленные» — все мы. Авторы, редакторы и цензоры под завязку набили двухсерийную ленту готовыми, всем известными концептами, но почему-то случилось чудо: на выходе отмылись добела и пустоватые на вид советские простаки, и Родина с ее порой жутковатой историей, и банальные драматургические ходы. Про Андрея Кончаловского с достоверностью можно сказать, что сработал он в данном случае бесстрашно, но и со вкусом, изобретательно, но и с грубоватой прямолинейностью.
У 18-летнего москвича Сергея Никитина (Евгений Киндинов) страстный роман с ровесницей Таней (Елена Коренева). На самом пике парень уходит в армию, где пропадает без вести. К девчонке подкатывает старый приятель, именитый хоккеист Игорь Волгин (Александр Збруев), и она, недолго думая, выходит за него замуж. Сергей же оказывается жив, скоро возвращается и требует от Татьяны возобновления отношений. Та, подобно хрестоматийной героине, отвечает нечто вроде «я другому отдана и буду век ему верна». Серега психует, лезет в драку со спортсменом. Морпех против хоккеиста — даже интересно, кто кого… Вскоре Сергею помогают вернуться в реальность и стать таким, «как все», боевой товарищ «Альбатрос» (Роман Громадский) и младший брат (Владимир Конкин). Когда Серега, духовно умерев, но желая возродиться, женится на прозаической, простоватой поварихе Люде (Ирина Купченко), именно младший брат, негодуя, обвиняет его в предательстве идеалов. Люда по-взрослому возражает, что «жить — это большее мужество, чем умереть». Имея в виду, конечно, те самые «ближайшие пять минут», которые, может, пострашнее объявленной войны, ибо совершенно предсказуемы, а посему убийственно неинтересны. К этому времени давно иссяк высокий слог и жизнь Сергея затопила черно-белая проза.
Однако в финале, присмотревшись к окружающей предсказуемой повседневности, Сергей возвышает ее до поэзии, спасает для вечности. Кончаловский, и в этом его художественный подвиг, не стесняется длить «неинтересное», присягая тем самым общеупотребительному. Эстет Кончаловский создает, кроме прочего, гимн солидарному человеческому усилию. Подклеивая одно «общее место» к другому и третьему, не искажая их пустопорожними фантазиями, а лишь виртуозно аранжируя, делает апологию «молчаливого большинства», как любят именовать народ историки.
«Я так тебя ждала!» — задолго до героини Алентовой, но теми же словами и в тех же чувствах обращается к Сергею героиня Купченко. Меж тем как в первой серии, цветной и яркой, неопытная героиня Кореневой восклицала: «У меня все будет по-другому!» «Романс о влюбленных» — кино про те вещи, которые в конечном счете объединяют.