СКОВАННЫЕ ОДНОЙ ЦЕПЬЮ (34)
Продолжение. Предыдущее здесь.
Широко шагает мальчик...
На самом деле, именно вопрос о Канале стал той точкой, с которой начался отсчет превращения «ершистого, но перспективного» в «проблему номер раз». Дон Сантос, грезивший строительством и более чем уважавший Штаты, готов был идти на любые уступки, лишь бы началось, и шел. «Движимый понятным энтузиазмом, - констатирует Саломон де Сельва, - генерал Селайя, подлинный диктатор, был чрезвычайно щедр, предоставляя американским компаниям привилегии на эксплуатацию природных ресурсов Никарагуа, но позволял себе настаивать на взаимности».
В частности, насчет Канала его условия были до смешного мягки: формальный (только формальный!) суверенитет над трассой будущей «водной артерии», эксклюзивное право (на пару со Штатами, конечно!) торговать в этой зоне и плата за разрешение в размере 6 миллионов долларов, - с готовностью удовлетворится пятью миллионами. Госдеп однако счел такой проект (вернее, сам факт появления каких-то условий) «неуважительным и грабительским», и в декабре 1901 переговоры прекратились.
Это, естественно, взбесило Селайю, тем более, что за месяц до того, 18 ноября, США и Англия заключили новый договор, обнуливший пакт Клейтона-Бульвера. Если раньше строить канал через Перешеек (где угодно) Вашингтон мог только с согласия Лондона, а сам канал, будучи проведен, имел бы статус нейтрального, то теперь “Yes!” из Лондона не требовалось, а США получили право строить в зоне канала укрепления и держать войска. При этом вопрос о правах Манагуа вообще не поднимался.
Таким образом, уже планируя неизбежное, пусть и в отдаленном будущем, столкновение со II Рейхом, сэры пошли на уступки, полностью слив то, в чем не очень нуждались, - и в итоге, 15 июня 1902 конгресс США постановил, что никарагуанскому каналу не быть, а проводить канал будут через Панамский перешеек, при этом, однако, сохранив исключительное право строить (или не строить) канал через Никарагуа за собой.
В общем, мелкие трещинки, копившиеся годами, становились все глубже, а в 1903-м, после переворота в Панаме, сделанного, в полном смысле слова, руками американцев, когда наихудшие предположения стали реальностью, дон Сантос, окончательно убедившись, что его держали за болвана, резко развернул штурвал в сторону Европы, подписав с Лондоном договор о признании никарагуанского суверенитета над Москитией. Имел право, конечно, - но при этом не уведомил заранее Госдеп, дав таким образом «американским партнерам» понять, что они для него больше не арбитр.
И тогда в Штатах извлекли из архивов папки с жалобами на слишком упорное стремление Селайи заставить американские компании соблюдать условия контрактов под угрозой отмены концессий. Сперва по «делу Джорджа Эмери», пытавшегося жульничать, пойманного на горячем, обратившегося в американский суд, поддержавший его, и все равно, потерявшего лицензию. Затем по делам, в которых фигурировали акулы высшего уровня, типа “Rosario Maining” (руды), “La Lus y Los Angeles Mining” (золото), а это, как пишет Джеральд Кингс, «не могло не вызвать последствий… президент Никарагуа позволил себе играть на противоречиях между синдикатами Питтсбурга и Нью-Орлеана, а это мелкой сошке вроде него не полагалось».
Все это не являлось тайной и раньше, многих нервировало, кого-то раздражало, но до поры, до времени раздражение не переходило в ярость: игры дона Сантоса на противоречиях велись умело, лоббистов он нанимал хороших, знал, как и кому вовремя подкинуть вкусненькое, - а споры вокруг американских инвестиций в то время возникали постоянно и тянулись долго, не особо привлекая внимание персон, занятых высокой международной политикой. Однако везение везением, а играя с огнем, рано или поздно непременно опалишь крылышки.
В начале 1909 Селайя сумел договориться с лондонской финансовой группой “Ethelsberg” о кредите, - а это подводило мину под «поправку Рузвельта» (то есть, в случае чего право на вмешательство во внутренние дела страны получала UK, а не USA), а кроме того, Госдеп получил инфу, что Селайя, будучи в Париже, обсудил с послом Японии концессию на строительство Канала, и намечает такие же переговоры с Германией.
Разумеется, официально никаких претензий к дону Сантосу никто предъявить не мог (лондонский заем был намного выгоднее американских, а отказ США от проведения Канала через Никарагуа естественным образом, и даже формально, - был такой пункт, - освобождал власти в Манагуа от всех обязательств), и тем не менее, с точки зрения американцев, Селайя перешел «красную линию»: любую, даже гипотетическую конкуренцию Панамскому каналу Штаты считали недопустимой.
А кроме того, серьезные претензии к дону Сантосу появились и у «Мамиты Юнай». В Никарагуа, в отличие от полностью съеденного Гондураса и успешно поедаемой Гватемалы, она «держала» всего 15% производства бананов, но стремилась взять «под себя» все 100%, и шла к цели вполне успешно, ибо, скупая урожай у мелких плантаторов и фермеров, не имевших возможности его вывозить и продавать, постоянно снижала закупочные цены, разоряя местных bananeros и скупая их участки.
В начале 1909 терпение «туземцев» лопнуло: пошел массовый отказ от контрактов с «Юнай», «Юнай», в свою очередь, начала рейдерство, силой собирая чужой урожай и оставляя взамен плату по своей таксе, а далее все по Ньютону: рейдеров встречали пеоны с мачете, а то и с винтовками, в небо над складами «Зеленого чудовища» взлетали «красные петухи» etc.
Разумеется, правительство пресекло беспорядки, - но всерьез карать bananeros не стало, напротив, Селайя распорядился создать государственную пароходную компанию для вывоза бананов из Блуфилдса, что означало бы отказ от услуг «Белого флота», а значит, и крах монополии «Спрута». И вот это, наряду с лишением совсем обнаглевшего м-ра Самуэля Вейля эксклюзивной лицензии на импорт алкоголя из США, взбесившим «столпы бизнеса» всея Москитии, стало последней каплей
.
Понимал ли Селайя, что играет с огнем? Безусловно, и поэтому старался держать баланс, идя по самому краю, но не заходя туда, откуда возврата уже нет, при необходимости отступая и делая реверансы. И тем не менее, игры с огнем безопасными не бывают. Такое можно позволять себе только при полной поддержке абсолютного большинства активного населения, как на «верхах», так и на «низах», - а вот этого уже не было.
Успешный, удачливые, эффективный, - но при это самовластный, амбициозный и далеко не бескорыстный, слишком многое прощающий «своим людям», да еще и не чуждый любви к похвалам, дон Сантос к тому времени подрастерял популярность. Не потерял вовсе, нет, но все-таки…
Консерваторы, - эмигранты, репрессированные и семьи погибших, - готовы были на все, чтобы отомстить. Либералы раскололись на фракции, многие, как и раньше, слепо поддерживали, но многие ушли в оппозицию (негромкую, правда), обвиняя былого кумира в диктатуре, самовластии и финансовой непорядочности. Пеонам не нравилось, что их превратили в батраков, рост налогов не нравился никому, католиков возмущала резкость обращения с церковью и высылка популярных епископов.
И даже если согласиться с историком Пабло Антонио Куадра в том, что «no todo es sólo culpa del caudillo» («не вся вина лежит на вожде») и немалая часть ответственности за негатив лежит на его окружении, то все равно, в том, что льстецам позволялось очень многое, виновен только «вождь». Тем более, «вождь» в упоении собственным величием, не обращает внимания на мелочи, которые, если разобраться, совсем не мелочи…
Адвокатская практика
Вот, казалось бы, покинул пост грозный Теодор Рузвельт, к Селайе относившийся неласково, но так и не принявший против него серьезных мер, потому что «вздорный парень, но может пригодиться», в 1908-м пришла к рулю администрация Уильяма Говарда Тафта, к внешней политике менее трепетная, - и слава Богу. Вот только к новой администрации следовало бы присмотреться повнимательнее, чего в Манагуа не сделали, - и очень зря.
Потому что главой Госдепа новый президент США, солидный юрист, назначил близкого друга, Филандера Нокса, отнюдь не карьерного дипломата, а такого же солидного юриста, ранее работавшего на самые крупные американские компании, в том числе, и на «Росарио Майнинг», и на «Ла Лус и Лос Анхелес», считавшие себя «жертвами произвола». Так что, новое назначение для м-ра Нокса означало, помимо прочего, помочь старым партнерам, тем паче, к дону Сантосу у него был и личный счет: именно он вел и проиграл «дело Эмери», - а личный интерес, замешенный на личной обиде, в совокупности с интересом государственным – коктейль убойный.
Неудивительно, что уже через несколько дней после вступления в должность (почти за год до «больших провинностей» Селайи, сделавших его «проблемой № 1») на столе у нового госсекретаря лежали все материалы по тяжбам американский компаний с Никарагуа, а также полное досье на дона Сантоса, составленное по итогам опроса всех посланников и консулов США, последние 15 лет работавших в Манагуа.
Дайджест получился лучше некуда: «враг свободной торговли, недруг надежных друзей США, двурушник, бабник, лицемер, жестокий диктатор, мегаломан, тиран и самодур», и резюме напрашивалось: такой нехороший, ненадежный человек на посту президента страны, в которой у нас есть интересы, нам не подходит, ибо непонятно, чего от него можно ожидать.
Обо всем этом м-р Нокс поставил в известность м-ра Тафта, темой особо не интересовавшегося, но старому другу полностью доверявшего, а затем отозвал посланника в Никарагуа на две недели, велев ему при встрече в страну пребывания не возвращаться, а отдохнуть в кругу семьи подольше, - а когда ведущие газеты Нью-Йорка стали писать о том, что «Нокс встал на след», деловые круги Блуфилдса, весьма довольные взлетом «миляги Фриландера», намек поняли. Теперь у них была «крыша» на самом высоком уровне.
В этот момент, безусловно, все могло завершиться полюбовно, пойми Селайя, насколько изменилась обстановка, - и об этом ему говорили близкие люди, однако дон Сантос слишком долго брал свое напором, наладил отличные отношения с Лондоном, перспективно общался с Берлином, успешно наводил мосты в Токио, и не видел оснований тревожиться только потому, что в Штатах одним из министров назначен какой-то корпоративный юрист.
Напротив, тогда же, в марте, он принял, наконец, давно назревавшее решение аннулировать концессию фирмы US and Nicaragua Company, еще три года назад уличенной в махинациях с налогами. Ранее, при «Тэдди», поскольку улик было в избытке, а госсекретарь Рей полагал, что «этот парень может пригодиться», попытки главы компании найти защиту в Белом Доме к успеху не приводили, но теперь он нашел нужные концы, и попал на прием к Ноксу, пожаловавшись на то, что если у него отнимут собственность (а к этому идет), пострадает не только лично он, но и «деловые интересы людей из Питтсбурга, по рекомендации которых Вы, м-р Госсекретарь, согласились меня принять».
После такой беседы м-р Нокс, как отмечала «Нью-Йорк таймс», дал понять, что «теряет терпение», а когда в апреле Селайя поднял таможенные пошлины на Атлантическом берегу на 30 %, прямо ударив по интересам «Юнай», к Блуфилдсу отправились два военных корабля, пока что с чисто ознакомительными целями: Остин Линард, племянник и личный агент м-ра Нокса, плыл в качестве пассажира на борту одного из них, чтобы лично посмотреть, что происходит и доложить дяде впечатления. И вот по итогам-то этого доклада м-р Нокс пришел к выводу, что Селайю нужно убирать, и желательно, чужими руками.
Тут, однако, не срослось. Попытка путем хитроумной интриги использовать Мексику, убедив президента Диаса в том, что «агрессивный Селайя» готовит нападение на Сальвадор и Коста-Рику, провалилась: патриарх региональной политики слишком долго пребывал у власти, искренне симпатизировал Селайе, абсолютно не верил Штатам и как мало кто разбирался в разного рода многоходовках, чтобы повестись.
Напротив, он дал понять, что информация о каких-то «агрессиях» кажется ему недостоверной, а сеньора Селайю в Мексике ценят, как активного недруга враждебной мексиканцам Гватемалы и ее «безумного тирана» Эстрады Кабреры. Параллельно генерал Диас в приватном письме поделился с доном Сантосом некоторыми соображениями и посоветовал ему менее активно угрожать всем подряд, - что Селайя и сделал.
И вот после этого м-р Нокс, приняв окончательное решение, направил в кипящий от ненависти к «тирану и деспоту» Блуфилдс одного из самых интересных сотрудников тогдашнего Госдепа, - Томаса Моффата, в кругу коллег известного, как «революционный консул», ибо раньше, работая в Венесуэле и Доминиканской Республике, позволял себе значительно больше, чем полагается обычному дипломату. Это назначение означало старт конкретной работы в конкретном направлении.
С местными все было ясно. Американский бизнес дружно ненавидел «рвача Селайю» и готов был скинуться на святое дело. Бывшая знать бывшего «королевства» (чернокожая, краснокожая и, скажем так, «черно-красная»), полностью поддерживала «белых братьев», причем даже не из-за утраты власти и доходов: возможно, Лоренсо Монтенегро Баэна, определяя Селайю, как “uno de los racistas más abyectos en la historia” («одним самых гнусных расистов в истории»), что-то и преувеличивал, но факт - считая «коренную» элиту департамента имени себя латентными сепаратистами, президент щемил ее нещадно, при малейших признаках недовольства бросая в тюрьму.
Да и вообще, «аристократы» бывшего «королевства», учившиеся аж на Барбадосе, а некоторые даже на Ямайке, не привыкли, чтобы их, ручкавшихся и запросто пивших бренди с самим гебернатором Белиза, за глаза называли «негритосами», «макаками» и «помесями», а никарагуанцы, начиная с главы государства, в этом смысле не стеснялись.
Сформировав картину в целом, м-р Моффат, как положено профи, начал подбор кадров. Переговорил с заинтресованными фирмами типа «Юнай», по ходу попросив передать некоему Луису Мена (о котором речь впереди), что о нем не забыли. Затем связался c генералом Эмилиано Чаморро, caudillo ультра-консервативной эмиграции, после гондурасского фиаско служившим в армии Гватемалы, - и личный враг Селайи, сразу сказав «Да!», доложил, что имеет три сотни отборных парней, жаждущих начинать хоть сейчас, и президент Эстрада Кабрера гарантировал ему любую поддержку. Далее на беседу пригласили сеньора Альберто Диаса, секретаря «Свет и Ангелы», - которого Селайя, если помните, пощадил в 1899-м, - и встретив полное понимание с заверением, что «внутренняя оппозиция» всегда готова, перешел ко второму этапу.
Сложность заключалась в том, что при всех огрехах Селайи, он оставался самым авторитетным политиком Никарагуа, влияние же консерваторов внутри страны оставалось крайне низким, а у сеньора Чаморро, не упускавшего случая нагадить Никарагуа откуда угодно извне, рейтинг и вовсе был ниже нуля даже в кругу «старых диссидентов». Вмешательство же Эстрады Кабреры вообще исключалось, ибо «гватемальского монстра» ненавидела вся Никарагуа. Таким образом, проект мог рассчитывать хотя бы на теоретический успех лишь в том случае, если возникнет раскол в либеральном лагере, а в лидерах окажется уважаемый либерал, авторитетный в военных кругах, - и м-р Моффат начал аккуратно, по чуть-чуть прощупывать генерала Хуана Эстраду, губернатора Москитии…
Коготок увяз
Игра пошла тончайшая, на полутонах, но дело того стоило. Генерал Эстрада, после войны с Гондурасом очень популярный (под Летизе и Намасигуэ проявил себя геройски), известный либерал, выдвиженец самого дона Сантоса, терпеть не мог «ближний круг», по его мнению, не дававший «простому парню» (он когда-то был плотником) шанса прорваться в высшую элиту, помалкивать не умел, - в связи с чем, вместо министерского портфеля, получил назначение в очень почетную, но все-таки ссылку, и обиделся до крайности. Хотя с точки зрения материальной, он скорее выиграл, поскольку, как человек практический, быстро подружился с местным бизнесом.
Такую красную дичь м-р Моффат вываживал осторожно, - и лишь когда из Вашингтона сообщили, что Хуан Эспиноса, посланник Никарагуа в США, «склонен реально оценивать ситуацию» и ручается, что его брат Эмилио, секретарь генерала Эстрады, склонен к тому же, заговорил серьезнее: дескать, возможно, пришло время «очистить светлые идеалы нашей революции от зловонных язв тирании», - поднял сию тему... и: как отнесется к этому сеньор губернатор?
Сеньор губернатор, услышав такое, дал понять, что любопытно послушать, а дальше было уже дело техники: у м-ра Моффата имелись ответы на все вопросы. Верность присяге? Похвально, генерал, но ведь Вас, героя и рыцаря, выкинули из столицы, предпочтя каких-то подхалимов. Союз с консерваторами? Ничего страшного, ведь в 1893-м такой союз заключили, и получилось все, сами знаете, как нельзя лучше. И упаси Боже, сеньор Чаморро ни на какие посты не претендует, он, как и Вы, идеалист. Восстание требует средств? Так средства есть, много, - аж 400 тысяч долларов, и заметьте, генерал, это не Штаты собрали, а местное бизнес-сообщество, уставшее от тирании; вот, например, фирама м-ра Вейля пожертвовала 150 тысяч, а лично сеньор Диас – 63 тысячи (между прочим, в 600 раз больше его жалованья за год! - видимо, ради святого дела залез в долги...)
Что-что? Ну да, у правительства слишком много сил. Риск есть. Но риск минимален: в крайнем случае, можно будет для начала объявить Москитию «независимым очагом чистого либерализма», и это даст толчок всеобщему восстанию, - а на самый скверный случай, генерал, у подвластных Вам берегов стоят крейсеры «Вашингтон», «Колорадо», «Саут Дакота» и «Олбани» (4000 морпехов на бортах), и уж поверьте, США не дадут в обиду тиранам хрупкую молодую демократию.
На этом узел связался. Еж с ужом заключили союз под гарантии грифа, можно было начинать. В май 1909 дон Хуан Эстрада обратился к Селайе с просьбой «приостановить процесс разорения “US&Nicaragua”, выгодный только кучке коррупционеров в Манагуа». Из Манагуа, естественно, пришел отказ с мягкой просьбой не лезть не в свои дела, после чего губернатор получил от американских бизнесменов около миллиона долларов «на разные благие дела по его собственному желанию и усмотрению», и принял их с благодарностью, о чем м-р Моффат немедленно сообщил в Вашингтон.
И вот теперь, когда деньги были переданы из рук в руки, под честное слово (но, разумеется, с распиской) узел затянулся окончательно. Разве что в Коста-Рике, куда «революционный консул» съездил в июле, наотрез отказались «поддерживать демократические силы, если они восстанут в защиту попранных прав народа Москитии», - помня Намасигуэ, люди из Сан-Хосе страховались, - однако это уже ничего не меняло: в самом начале октября «добровольцы» генерала Чаморро начали скапливаться на побережье.
Опасность высадки становилась реальной, в Манагуа это видели, генералу Эстрада из Манагуа прилетела телеграмма о передвижении группы «известных беглецов» к побережью и реальной опасности высадки, на что генерал Эстрада ответил: мы в курсе, держим ситуацию под контролем, все меры приняты, единственное, чего хотелось бы, это получить дополнительную партию оружия «для отражения агрессии», и оружие послали.
А в ночь на 6 октября из Коста-Рики в Москитию тайно прибыл сеньор Эмилиано Чаморро, будущий «командующий революционной армией», и 7 октября м-р Моффат сообщил м-ру Ноксу, главе Госдепа, что все на месте, губернатор Эстрада в деле, у него 2000 штыков, он обещал уважать американскую собственность, намерен сразу же просить признания США, и «революция» начнется в El Día de Muertos («День мертвых»), праздник майя, воспринятый креолами, как день общения с душами предков.
Так и сталось. 10 октября генерал Эстрада, выстроив на плацу Блуфилдса войска, объявил, что «ни один патриот не может больше терпеть деспотизм тирана и жадность его клики», и он начинает войну «во имя всего светлого, чистого, непорочного, за очищение либерализма и торжество прогресса», особо подчеркнув, что после «неизбежной победы» унитарная Никарагуа станет федерацией двух республик, никаких унижений из-за цвета кожи новые власти не допустят, в прибрежной же Москитии власть будет передана «тем, у кого ее отнял тиран», и «никто никому не станет указывать, на каком языке говорить».
Далее слово предоставили главе «революционного правительства», сеньору Эмилио Эспиносе, и тот сообщил, что все концессии, выданные Селайей гражданам Никарагуа «заморожены и подлежат пересмотру» (лицензии, выданные иностранцам, остались в силе), - а в завершение пышные заверения в искренней дружбе к США.
Речи, следует признать, писали специалисты: каждый услышал ровно то, что хотел бы услышать, и поддержали инициативу хотя и не 100% жителей, но, безусловно, большинство, американцы же вообще в полном составе: их фирмы тотчас заявили, что намерены платить налоги и пошлины исключительно «новому законному правительству», и десятки бравых парней с паспортами США записались в «революционную армию», а для защиты этих граждан в порт Блуфилдс немедленно вошли военные корабли «Падука» и «Дюбук».
Через два дня «армия» Эстрады без боя заняла Сан-Хуан-дель-Норте, отрезав Никарагуа от Атлантики, - и на том застряла, поскольку при полном отсутствии дорог через болотистую сельву идти было некуда, из Госдепа же в ответ на бравурную реляцию м-ра Моффата (дескать, «Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит!») 13 октября пришел ответ одобрительный, но в меру.
М-р Нокс уведомлял бойкого консула, что первым блином довольны (союз либералов с консерваторами сулит перспективу), но не следует фантазировать насчет «всеобщего ликования», тем паче, не следует выдавать желаемое («2000 бойцов») за действительное (400 штыков), и поскольку вести речь о каком-то признании пока что оснований нет, представителю США «настоятельно рекомендуется» контакты с «новым правительством сохранять на неофициальном уровне, избегая действий, которые в Европе и в Мексике могли бы истолковать как признание революционеров».
Продолжение следует.