Вечность Торы
220 лет назад скончался Виленский Гаон
Александр ЛОКШИН
Без имени и трудов рабби Элияху, сына Шломо Залмана, известного как Виленский Гаон («гаон» означает «гордость», «величие», «достоинство», а с современного иврита переводится как «гений»), невозможно представить повседневную жизнь многих евреев XVIII в., да и последующих столетий. Его авторитет был непререкаемым. Даже ряд его оппонентов-хасидов признавал его величайшим ученым своего времени. А уж в глазах своих учеников и последователей Виленский Гаон был не только «выдающейся личностью в своем поколении», но не имел равных себе и в других поколениях.
Будущий великий талмудист и ученый родился 23 апреля 1720 г. в потомственной раввинской семье в городке Сельцы недалеко от Брест-Литовска (ныне Брест в Белоруссии). Уже в раннем возрасте он отличался исключительными способностями: к трем годам знал наизусть письменную Тору, которую мог процитировать даже в обратном порядке.
В семь лет отец привез Элияху в Вильну. Существует немало легенд о том, почему именно этот город заслужил имя «Литовский Иерусалим». Одна из них гласит, что в XVII в. руководители еврейского совета Речи Посполитой – Ваада четырех земель, – не пожелавшие принять представителей Вильны в свой орган, получили послание с перечислением имен 333 виленских евреев, знавших Талмуд наизусть. И тогда один из мудрецов Ваада воскликнул: «Ведь это настоящий Иерусалим нашего галута». Шимон Дубнов писал, что Вильна является для него не только Литовским Иерусалимом, но и Иерусалимом всего еврейского рассеяния. А знаменитый филолог Макс Вайнрайх утверждал:
«…Судьба мирового еврейства зависит от того, в какой мере евреи Иерусалима, Москвы, Буэнос-Айреса и самое главное – Нью-Йорка пропитаются духом Литовского Иерусалима».
Вильна – город традиционного еврейства. Уже в первой половине XVII в. здесь было 40 известных раввинов, хотя еврейское население города не превышало 2500 человек. Задолго до Виленского Гаона раввины Шаббатай Хакоген, Аарон Шмуэль Кайдоновер и Моше Ривкес принесли Вильне славу города мудрецов, но именно его деятельность сделала этот город бесспорной столицей восточноевропейского еврейства.
Вскоре после приезда в Вильну Элияху выступил в Большой синагоге, поразив раввинов своим знанием и глубиной анализа талмудического текста. В 12 лет мальчик участвовал в собрании раввинов, посвященном вопросу точности еврейского календаря, и, будучи знакомым с астрономией, решил одну из задач, которую не смогли решить раввины.
Вопреки традиции, Элиягу бен Шломо не учился в иешиве и (если не считать кратковременного пребывания в 1727 г. в Кейданах у раввина Моше) не имел учителей: ни один из них не брался его обучать. Благодаря самостоятельному изучению талмудических текстов молодой ум не подвергся влиянию устоявшихся мнений, и Элиягу бен Шломо рано привык мыслить самостоятельно. Кроме талмудической литературы он изучал теоретическую каббалу и даже некоторое время увлекся каббалой практической, что усилило его склонность к уединению.
В 20-летнем возрасте, будучи уже признанным талмудистом, Элияху бен Шломо, оставив жену и детей, отправился по городам Польши и Германии. Через пять лет, в 1745 г., он возвратился в Вильну. Там Гаон в дополнение к еврейскому образованию изучал математику, географию, астрономию, медицину и ботанику, считая это необходимым для глубокого понимания Торы. В свете подобного подхода он поощрял перевод на древнееврейский язык трудов по естественным наукам и истории. В частности, он считал, что произведения Иосифа Флавия могут помочь пониманию многих мест из Талмуда и раввинистических толкований, связанных со Святой землей. Сам же Элияху не владел ни одним иностранным языком и черпал свои знания из еврейских, в основном средневековых, источников. Так что, по мнению израильского исследователя Иммануэля Эткеса, стремление некоторых историков и сторонников еврейского Просвещения связать деятельность Виленского Гаона с Гаскалой лишены оснований. Напротив, Элияху бен Шломо был ортодоксальным иудейским мыслителем и противником Гаскалы, которую считал философией, вторгающейся в область Божественного. Основой мировоззрения Виленского Гаона была концепция вечности Торы, малейшее пренебрежение заветами которой он рассматривал как удар по учению иудаизма в целом.
«Религиозные заповеди и обряды, – учил он, – составляют проявление Божьей воли… Праведники не стремятся ни к приятному, ни к полезному, а к тому, что по самой своей сущности есть добро, то есть к исполнению заповедей Торы».
Легенды, которыми окружено имя Виленского Гаона, восхваляют его святость и универсальные знания, приводившие в изумление даже европейских ученых. Известно, например, что в 1755 г. авторитетный каббалист и талмудист Йонатан Эйбешютц в споре со своим коллегой Яковом Эмденом апеллировал к авторитету Элиягу бен Шломо Залмана, слава которого, по словам Эйбешютца, была «велика в Польше, Берлине и во всех других местах, где он побывал».
Начиная с 1760-х гг. Виленский Гаон считался наибольшим авторитетом среди раввинов и знатоков Талмуда всей Восточной Европы. Хотя он и не занимал официальных должностей (но при этом, по свидетельству современника, «никакая важная деятельность была невозможна без его ведома и участия»), еврейская община Вильны назначила Гаону немалое денежное содержание.
Элияху бен Шломо вел аскетический образ жизни, был суров по отношению к себе и к другим. В письме к сыну он советовал ему следить за поведением дочерей и наказывать их «самым нещадным образом» за ложь, ослушание и иные неподобающие проступки.
В 1760 г. Виленский Гаон начал читать лекции группе талмудистов. Тщательный текстологический анализ при изучении Талмуда стал новым методом, которому следовал Гаон и его ученики (одним из них и ближайшим сподвижником Гаона был рабби Хаим бен Исаак из Воложина, основавший после смерти учителя ставшую знаменитой Воложинскую иешиву).
Благодаря своей фантастической трудоспособности Гаон прочел огромное количество раввинистических книг, написал ряд комментариев к Иерусалимскому и Вавилонскому Талмудам, а также восстановил утраченные или искаженные при переписке места некоторых трактатов. Лаконичные, но глубокие комментарии, которые Виленский Гаон излагал на полях комментируемых текстов, были сохранены и нередко воспроизводились в позднейших изданиях Талмуда и талмудических сочинений.
Преданность Виленского Гаона обрядности иудаизма объясняет яростное неприятие им хасидизма. В XVII в. это религиозно-мистическое учение обрело многих последователей на Волыни, в Подолии и Польше, но в Литве и Белоруссии о нем почти ничего не знали. Когда же хасиды появились в Вильне, они установили свои молитвы и обряды, не считали Талмуд и комментарии к нему важнейшими для изучения книгами, а главное внимание отводили молитве как выражению искренней веры во Всевышнего, несущей радость. Чудотворцев-цадиков они считали посредниками между простыми смертными и Всевышним. Гаон усматривал в этом форму ереси.
Виленская община выступила против деятельности хасидов. Их главу Хаима заставили публично повиниться в грехах, а затем отвели к Гаону. Когда Хаим попросил у того прощения за неодобрительные высказывания о нем, Элияху бен Шломо ответил: «Личную обиду я тебе прощаю. Но обида, нанесенная тобой и твоими приверженцами Богу и святому учению Его, вряд ли будет вам прощена до самой вашей смерти». Проповедника заставили покинуть город, а Гаон призвал к непримиримой борьбе с «сектой», потребовав, чтобы хасидов «преследовали, гнали и сживали со свету». В 1772 г. во всех синагогах Вильны был провозглашен подписанный Гаоном текст херема – отлучения хасидов от еврейского сообщества.
Виленский Гаон умер 9 октября 1797 г. На его могиле, словно в Стене Плача, евреи оставляют записки с сокровенными желаниями. Известный израильский историк Бен Цион Динур однажды признался в совершенном грехе: он взял с могилы несколько записок, чтобы прочесть их. В одной из них было написано: «Молюсь Всевышнему и прошу о том, чтобы дал мне счастье выбирать для чтения хорошие книги». «Из этой записки, – писал Динур, – пахнуло своеобразным духом Вильны, очарованием, присущим только этому городу».
И после Гаона в Вильнюсе было немало еврейских мудрецов мирового масштаба. До Катастрофы в городе было около 110 синагог и молитвенных домов, не менее десяти иешив. На высоком уровне находилось издательское и библиотечное дело. В эпоху Гаскалы в городе появилась разветвленная система еврейского образования на иврите и идише, была издана на идише классика мировой литературы, основан Еврейский научный институт. В городе действовало множество еврейских обществ – благотворительных, культурных, образовательных и политических. Вильну можно также назвать одной из колыбелей сионизма (предвестником которого был Виленский Гаон, призывавший евреев возвращаться в Эрец-Исраэль; посланные им туда ученики со своими семьями составили ядро еврейских жителей Иерусалима XIX в., хотя сам Гаон, в 1780 г. предпринявший попытку эмигрировать в Эрец-Исраэль, по непонятным причинам вернулся назад, добравшись лишь до Кёнигсберга).
Нацисты уничтожили еврейскую общину Вильнюса: в его пригороде Понары погибло около 70 тыс. евреев. Но даже в тот период дух виленских евреев не был сломлен. В Вильнюсском гетто впервые прозвучал призыв к сопротивлению, возникла объединенная партизанская организация, евреи боролись за сохранение своего человеческого достоинства.
И ныне, когда в городе осталось не более 3000 евреев, еврейская культура здесь жива. В городе установлен ряд памятников и мемориальных досок, действует Еврейский музей имени Виленского Гаона, в общинном центре проводятся разнообразные мероприятия. Жива и память о выдающемся религиозном мыслителе XVIII столетия: на месте дома, где, как полагают историки, жил Виленский Гаон, установлен памятник, а на соседнем доме – мемориальная доска.