Можно и мне про 30 лет в Израиле?
Ну-с, «Тошиба» работает, следовательно «говорит и показывает».
Январь 1991. Война (в Заливе) ещё не началась, но нам объясняли, что «вот-вот». Кто объяснял? И, главное, «как». Вот об этом без пафоса. Дело в том, что в ручную самолетную кладь мы с братаном ухитрились вложить телевизоры. Сегодняшний плоский LED в портфель — это почти ерунда. А в 1990 году нормальный телевизор выглядел более чем солидно. Но провезли и привезли. Что интересно, получив причитающиеся ему 220 вольт из розетки в арендованной нами квартире, «Тошиба» стал работать как и положено изделию произведенному в Японии. (Подчеркиваю — в Японии. Китайское производство в 1990 ограничивалось текстилем). Ну-с, «Тошиба» работает, следовательно «говорит и показывает». И вот, если с «показывает» проблем никаких, то вот насчёт «говорит»... Разговорная составляющая ТЕХ телепередач воспринималась нами как некая фоновая мелодия без понимания содержания, а тем более, смысла. Ну откуда, у 4 довольно взрослых и одного подростка из Киева вот так сразу, спустя 2 недели после прилета появится понимание чего либо, произнесенного не по русски. Ладно не по-русски, на худой конец по-английски. Но нет. Мы в Израиле. В Израиле 1991 года. Широкий выбор телепрограмм составляют 2 (прописью-два) телевизионных государственных канала. 1-й и 2-й. Надо отдать им должное, все таки, позаботились о нас. Не сразу, но вскоре, появились титры кириллицей. Стало понятно содержание происходящего на экране. Итак, дождливый вечер в Беер-Шеве января 91 года. Всё наше семейство в салоне съёмной квартиры у телевизора. 1991 год - мы всё ещё советские телезрители. Что сие означает? А вот что. С одной стороны советский телезритель был заточен так — если Что-ТО показывают и говорят из телевизора значит ЭТО и есть истина в последней инстанции. (Во что это превратилось сегодня, напоминать не буду, интернета не было.) Однако в том же флаконе было было и ещё кое что. Что именно? Вот тут, случайно на вскидку, попалась реплика: «Дикторы времен (исторически) первых радиопередач работали во фраках и накрахмаленных манишках, хотя никто из радиослушателей их никогда не видел». Это был ИХ уровень. Советский телезритель фрак на экране не часто, но видел. Концерт из Колонного зала, например. Человек, вещавший с экрана не ведал «легкой небритости» и слово «коричневый» произносил через «Ш». Да, да - «кориШневый»! И вот мы, воспитанные на том, ЧТО и КАК говорят из телевизора наблюдаем... На экране молодая телеведущая передвигаясь по городской улице, общается с идущими навстречу. Останавливает, задает вопрос, слушает ответ. Содержания вопросов и ответов мы не понимаем. Но продолжаем смотреть. И вдруг. Очередной прохожий. Мужчина средних лет. Пиджак, рубашка в клетку, но галстук. Галстук, из тех, что не повязывают, а надевают с помощью тонкой резиночки вокруг шеи. Усы. Шляпа пластиковая, серо-белая в сеточку. На улице январь месяц. Так почему же «вдруг»? Да потому, что на непонятный нам (иврит) вопрос, следует ответ на чистом русском: Вопрос: ha-ma-ha? Ответ: Меня зовут ...ил ...вич ...швили. Вопрос: ahi-aha-hoho-aaama? Ответ: Нет, не боюсь. Я Гитлера не испугался, и в 1945 году дошел до Берлина, а вашего Саддама Хусейна я на х%ю видал!!! Сказал, - никто его не «запикал». И ушел. Разумеется шок. По себе сужу. Хоть смутить меня непросто. Прораб-с, однако. В нашем департаменте и не такое слыхали. Но из ТЕЛЕВИЗОРА!!!! И тут до меня дошло! Всё! Я в том месте, где от советского «шаг вправо-шаг влево» я свободен. До конца дней.