Погода в то утро была просто непристойная. Несмотря на середину мая и ожидание близкого человеческого счастья хотя бы от природы, по небу живо ползали туда-сюда беременные, отвратительные тучи, подгоняемые почти осенним ветром, которые ближе к полудню разродились совсем не летним дождем. За минуту похолодало, стало темно и мрачно, как поздним ноябрем. И с неласковых высот захлестал отвратительный холодный ливень, похожий не то на снег, не то на мелкий град. Завернув быстро на вокзал, дабы не вымокнуть и заодно за кусочком вокзальной ностальгии и очередным билетом «в куда-нибудь», обещавшим толику вечно ускользающего счастья, по причине мрачной погоды я так и остался на своем месте, лениво перебирая в телефоне свои следующие места стоянок и будущей не боевой, персональной славы. И там же, на вокзальных сиденьях, где и обычно, уже по традиции, сидел кто-то и повествовал о чем-то сердечном. В этот раз это была женщина в летах, «немного за семьдесят», в яркой спортивной одежде и с седыми волосами, падавшими ей на сморщенное, уже такое старческое лицо. Но все это я заметил позже, когда оторвал глаза от телефона, чтобы ее разглядеть. А сперва это были просто слова-всхлипы с сиденья напротив. Волей-неволей слышно было почти все, даже прислушиваться не надо. А уходить в дождь так не хотелось. Здесь надо сказать, что вокзал — некая исповедальня, место для раскаяний и покаяний, признаний и исповедей. Место встреч и разлук, озарений и прозрений. Перекресток человеческих судеб. — Сыночка, это мама… я выписалась из больницы… да, да… сейчас на вокзале жду поезда… Фото: Jeremy Wong on Unsplash Всхлип… другой… какие-то слова в трубке с того конца… — Теперь мне надо готовиться к другой операции, — снова всхлип, что-то неразборчивое, всхлип… — Да, сейчас все лучше, но доктор сказал, что нужны еще две операции. Но прежде чем ложиться на операцию, надо анализы сдать и сосуды на ногах вылечить. И только потом делать операцию на одном суставе, а потом следующую… Всхлип… другой… какие-то невнятные слова… что-то еще на том конце… И все в том же духе… Передо мной вкратце, так банально и невыразительно, как затертый фантик на мятой конфете, разворачивалась обычная и такая огромная человеческая драма. Трагедия стареющего человека. Человека, чье здоровьеуходит, как песок сквозь пальцы, и не остается ничего, кроме жестокой реальности, в теории так хорошо знакомой всем, а на практике такой, какой ее невозможно принять и смириться. Я какое-то время не хотел поднимать глаз, так мне было не по себе, еще утром страдавшему от своих недугов и проблем, своего «мелкого жемчуга», своих мелких неприятностей, когда у кого-то и «щи пустые», и жизнь на волоске… А у меня, у меня свои такие большие беды, как и у всех нас… Но свои проблемы всегда грандиознее, это всегда личная трагедия. Пока не встретишь кого-то, чье горе не затмит одним махом, одним словом то, что ты считал таким трагическим и грандиозным. Теперь я уже рассмотрел женщину. Свисающие прядями на лицо седые волосы, лицо в слезах, голова опущена на грудь без попытки привычной горделивой позы, свойственной многим на людях. Руки — опущенные, почти не по-киношному заломленные в локтях… Женщина явно было сломлена, в ее облике не было ни тени показного кокетства, привычной человеческой игры, а только горе. Сплошное, обычное человеческое горе. Серое такое, невзрачное и вездесущее. Как сама жизнь. Фото: Ihor Malytskyi on Unsplash Женщина продолжала плакать, но я переборол в себе попытку подойти к ней. Слишком часто мое сочувствие оказывалось ни к месту или я ставил человека в неудобное положение. И я воздержался от попыток как-то помочь, лишь мысленно послал ей свое утешение… На улице дождь перестал, жирные тучи расползлись в разные стороны, в серебряную щель между облаками даже выглянуло стыдливое солнышко. Я сел на свой велосипеди почти счастливый поехал домой… ...
Эту статью описывают теги: вокзал,
болезнь,
история из жизни
