Катерина Мурашова: когда в семье вундеркинд
Психолог Катерина Мурашова рассказывает о том, как воспитывать одаренного ребенка, какие могут быть особенности и как помочь ему влиться в общество и найти общий язык со сверстниками.
Пришла семья из трех человек: мама, бабушка, внучка. Объяснять степень родства не нужно — все трое похожи так, что даже забавно, как будто один и тот же человек в трех разных возрастах.
Мария
При этом две старшие женщины вели себя с такой степенью дружелюбного оживления и узнавания, как будто мы с ними родственники, когда-то выросшие вместе и встретившиеся после долгой разлуки. Я их совершенно не узнавала, даже смутных ассоциаций — никаких, поэтому удивлялась, но вполне умеренно: все-таки когда больше тридцати лет на одном месте работаешь и это место — детская поликлиника, тебя вполне закономерным образом знает в лицо больше половины населения окрестных кварталов, женщины-матери в особенности. А судя по силе комплекса оживления можно предположить, что они когда-то, много лет назад, были у меня на приеме и услышанное тогда как-то им помогло.
— Екатерина Вадимовна, вы нас, наверное, не помните, но ведь когда-то вы нас спасли!
Тут я почему-то разозлилась. Наверное потому, что совсем-пресовсем не могла их вспомнить и это напомнило мне о возрасте и всяком таком.
— Я не пожарник, не сотрудник МЧС и не врач скорой помощи, — сухо сказала я. — Я психолог, работающий в жанре психологического консультирования. Поэтому в любом случае спасли вы себя сами.
— Да-да, конечно! — дружно, с явной готовностью соглашаться с чем угодно, закивали женщины. Девочка лет 12–13 смотрела на них с некоторым удивлением, и я поняла, что в норме, в своей обычной жизни, они ведут себя по-другому. Здесь мне уже самой стало любопытно.
— Рассказывайте уже! — велела я.
Рассказывала сначала бабушка, потом мать. У обеих прекрасная литературная речь, бабушка — чуть многословнее, у матери — просто все предельно выверено, каждая фраза закончена, каждое слово на своем месте. История, как я и ожидала, оказалась действительно многолетняя. И в процессе рассказа я их, конечно, вспомнила.
Машенька
В семье обычных молодых людей — инженера и библиотекаря — родился первый ребенок, здоровая девочка, которую назвали Марией в честь матери и сразу стали звать Машенькой. Неожиданно для всех Машенька в год заговорила фразами, а в два с половиной сама читала по слогам детские книжки, требовала, чтобы ей на ночь читали книжки «для больших», с явным удовольствием декламировала длинные и сложные стихотворения «про природу» поэтов ранга Фета и Тютчева и даже сама сочиняла простенькие, но очень милые и точные стишки с названиями, типа таких:
Весна.
На озерах треснул лед,
Дворник улицу метет.
Или
Щенок.
Ходит на пушистых лапах,
Издает приятный запах.
Одновременно Машенька начала очень интересно рисовать красками — сначала в стиле Кандинского, а потом — Поллока, и давала всем своим картинам очень многозначительные названия, которые хорошо помнила спустя годы и вообще непонятно откуда брала. Например, нарисовано много белых извитых галочек на темно-синем и багрово-оранжевом фоне и название: «Падшие ангелы взлетают обратно».
Разумеется, родители и бабушки-дедушки такой явной одаренности девочки радовались, но и слегка терялись. Что с ней делать? Как правильно?
Все вокруг говорили: это прекрасно и удивительно. Надо развивать!
Но как?
В три года Машеньку, как и положено, отдали в садик. Там она хвостом ходила за воспитательницей и нянечкой и непрерывно разговаривала с ними «обо всем на свете». Женщины изумлялись и говорили родителям: она у вас как звездочка — сияет на общем фоне! Честно сказать: что ей тут у нас делать? Чему мы ее можем научить? С детьми этими ей, конечно, неинтересно. Ей надо…
А вот тут во всех речах образовывалась пауза. Потому что никто толком не понимал: что же Машеньке надо? В школу идти? Четырехлетней к семилетним? Дома ее учить по учебникам для третьего класса? Бабушки-дедушки склонялись к чему-то подобному. Однако молодые, психически здоровые и умственно полноценные родители чувствовали: что-то в этих планах не так…
Искали информацию. Интернета тогда толком еще не было, но уже были печатные издания для родителей. И однажды, кажется, в журнале «Мой ребенок» им попалась моя статья на какую-то смежную тему, где два абзаца были посвящены как раз вот этому самому «ускорению развития».
Ребята увидели другой термин, в отличие от традиционного «вундеркинда», дающий хоть какой-то намек на вектор и направление действий, и сделали стойку. Тогда найти кого-то было намного сложнее, чем сейчас, но они все сложности преодолели и буквально через пару недель сидели с Машенькой у меня в кабинете. По команде родителей Машенька уже явно привычно «отработала номер»: прочитала из книжки, прокомментировала принесенные с собой картины, прочитала свои и чужие стихи. Заглянула мне в глаза, ожидая привычных восторгов. Не дождалась и пошла смотреть игрушки, которых у меня в кабинете было много. Видно было: не особенно понимает, что с ними делать.
— Как вам самим? — спросила я у родителей. — Нравится?
— Как в цирке, — мрачно сказал молодой инженер. — Не хотелось бы, но что делать?
— Не будем делать как в цирке, — твердо сказала я. — Смотрите: бывает задержка развития, знаете такое?
— Знаю, — кивнул инженер. — У моего младшего брата было.
— Прекрасно! — не очень этично обрадовалась я. — Как брат сейчас?
— Да нормально все. Женат, на автостанции работает.
— Вот! — обрадовалась я еще больше. — Видите, с годами задержка развития компенсировалась, и ваш брат догнал сверстников, стал как они. Стал обычным, нормальным человеком и членом общества. А если мы перевалим через «ноль обычности» и посмотрим на противоположный от «задержки развития» конец отрезка, то что мы там увидим?
— Ускорение развития! — мама-библиотекарь сообразила быстрее.
— Именно! И это самое точное название, хотя в обиходе обозначают это по-разному. Кто-то — вундеркиндом, кто-то — ранней детской одаренностью… И какие у этого мы видим, в свете нашей с вами схемы, перспективы?
— Придет быстрее, но туда же, куда и все. Потом, к взрослости, станет обычной, нормальной, — сформулировал отец.
— Именно, ура, — я даже хлопнула в ладоши от удовольствия взаимопонимания. — Какие видим опасности? Они есть и они огромные на самом деле? Где проблемы у ускорившихся в детстве?
— Да те же, что и у моего брата, — неожиданно для меня сказал инженер. — Трудности со сверстниками, а взрослые вокруг суетятся и дергают то туда, то сюда. И все время сомневаются: то ли делаем? Не надо ли еще чего попробовать?
Это было так отлично сформулировано, что я снова зааплодировала и подумала, что вундеркинд Машенька все-таки не на пустом месте появилась.
— Если дергать в направлении «еще ускорить» и утверждать «особенность», то что будет?
— Ужасно, ужасно! Я читала про всякие случаи, их много, — с тревогой воскликнула мать. — Они потом, когда становились обычными, болели, тосковали, даже самоубийством кончали.
Мы тогда четко договорились, что Машенька у них никакая не «особенная», а просто «быстро бегущая», и они будут учить Машеньку тому, что дается ей труднее всего — общаться со сверстниками, видеть, слышать и понимать других людей, выстраивать с ними отношения.
Потом, по их словам, родители приходили еще пару раз, уточнить методику. Однажды я послала их протестировать Машеньку по Векслеру. Тест показал IQ 137. Я сказала, что это очень хорошо, но ничем не опасно. Родители порадовались, а сама подросшая Машенька (уже ничем не напоминавшая цирковую болонку) сказала, что в тесте задания были сложные, но неинтересные. В тот момент она перенастроила свой мощный интеллект и больше всего увлекалась интригами в своем детском коллективе, выступая в роли не лидера (лидерских качеств у Машеньки никогда не было), но «серого кардинала».
Удивительно, но я не запомнила и визит Машеньки — старшего подростка. Она пришла в уже знакомый ей кабинет поговорить «про любовь».
Тема была действительно важная: все мальчики, с которыми она пыталась встречаться, казались ей дураками. Целоваться с ними и все прочее Машеньке очень нравилось, а вот поговорить об интересном на заданном Машенькой уровне никак не получалось.
— Папа говорит: жди до института, там станешь аспиранткой, попробуешь профессора обольстить. Так мне что же, до тех пор ни с кем и не встречаться, что ли? — со слезой спрашивала меня Машенька. — Или не разговаривать с ними и только…
Я честно думала над проблемой довольно долго и в конце концов предложила такое решение:
— Не ищи умнее себя, это непросто и неэффективно. Будете соревноваться интеллектами — вот радость-то. Ищи другого, непохожего, который развивается в измерениях, тебе недоступных.
Машенька подумала, задала несколько точно сформулированных уточняющих вопросов и ушла искать «другого».
Маруся
— Кто отец Маруси? — спросила я, кивнув на дочь женщины.
— Мой муж — мастер, работает с деревом, — улыбнулась давно выросшая Машенька. — У него заказов — на полгода вперед. Когда я трогаю руками то, что он делает, я успокаиваюсь. Мы с ним никогда не ссоримся.
— Отлично, а вы кем работаете?
— Я бизнес-аналитик.
— А ко мне-то зачем пришли?
— Маруся до пятого класса была отличницей, — вступила бабушка. — А сейчас в седьмом — стала уже и тройки получать. Так вот Маша бесится, орет на нее. Маруся говорит: бабушка, мне уже все сильно надоело, можно, я к тебе жить перееду?
— Я понимаю, что это неправильно — так орать, — сказала Машенька. — Но просто не могу удержаться. Может быть, это ранний климакс?
— Да нет, скорее всего. Просто Маруся для вас сейчас — как те мальчики из ранней подростковости. Вроде и нужно, и приятно с ними, но неинтересно. Маруся еще не проклюнулась, не стала окончательно «другим». И вам еще хочется загнать ее в рамки, а может, вы даже и долженствование какое-нибудь ощущаете. Ты чем увлекаешься? — обратилась я к девочке.
— Лошадями, — неожиданно низким голосом откликнулась Маруся. — У меня своя лошадь есть, я пять лет просила — и мама купила. Я буду жокеем или ветеринаром.
— О! — я потерла ладони одна об другую и подмигнула Машеньке. — Кажется, вас ждет еще много всего интересного. А почему вы не хотите, чтобы Маруся пожила пока у бабушки и скрасила рассказами о лошадях ее одиночество?
— Наверное, это неправильно. Я же ее мать… все-таки… — неуверенно сказала Машенька, враз растеряв отточенную литературность собственной речи.
— А вы-то, Мария, не против?
— Да я очень даже за! — всплеснула руками пожилая женщина. — Для нее у нас и комната отдельная есть, и кошки, и рыбки.
— А это… ну, ничего такого важного не нарушает? — спросила Машенька.
— Не нарушает. Нормальный, уютный, родственный вариант сепарации, — уверила я.
— Ура? — спросила у матери Маруся.
— Отцу будешь сама объяснять, — сказала мать.
— Да он даже и не заметит, — усмехнулась девочка. — А когда все-таки заметит, вырежет по памяти мой бюстик с развевающимися волосами, поставит себе на подоконник и тем утешится вполне…
Я засмеялась и подумала, что, несмотря на тройки в четверти, интеллект-то девочка от предков, несомненно, унаследовала, и в дальнейшем мать и дочь наверняка найдут общий язык.