Каким был писатель Михаил Зощенко
О творческом пути Михаила Зощенко, его популярности и травле в честь 130 лет со дня рождения писателя «Сноб» поговорил с доктором филологических наук, профессором Санкт-Петербургского университета Игорем Сухих.
Игорь Николаевич, к середине двадцатых годов Зощенко стал одним из самых популярных писателей. О своем стиле он писал в статье «О себе, о критиках и о своей работе» в 1928-м: «Фраза у меня короткая. Доступная бедным». Но читали Зощенко не только «бедные». В чем особенность его юмора?
Если посмотреть на ранние вещи, то это банальная символистская проза. Читая его ранние письма жене, невозможно поверить, что их писал автор «Бани» и «Аристократки». К «прозе для бедных» он идет достаточно извилистым путем через увлечение символистами. Блоком. И вдруг появляется совершенно другой писатель. Анонимная эпиграмма середины 1920-х годов «Под пушек гром, под звоны сабель / От Зощенко родился Бабель» говорит о том, что стиль Зощенко воспринимается как одна из новых норм. Зощенко придумывает себе образ «исполняющего обязанности пролетарского писателя». А строится этот образ на двух составляющих: малый жанр (рассказ, сценка) и переоткрывание сказа, почему в его ранних произведениях так слышится Лесков. Зощенко придумал маску простодушного рассказчика и, в отличие от Чехова, не страдает комплексом автора малого жанра. Особенность его юмора не только в комичных сюжетах, но и в том, что внутри сказовой манеры автор играет с читателем. Например, в рассказе «Нервные люди» описан скандал на коммунальной кухне. И сказано: «Тут в это время кто-то и ударяет инвалида кастрюлькой по кумполу. Инвалид — брык на пол и лежит». Зощенко ставит точку и дописывает одно слово: «Скучает». Если история о скандале рассчитана на непритязательного читателя, то «скучает» делает прозу Зощенко поэтической. То есть юмор Зощенко привлекал и простодушного читателя с улицы, и тонких знатоков. Алексей Ремизов сказал: «Берегите Зощенко. Это наш современный Гоголь». В юмористических рассказах Зощенко переплетаются канцелярит и высокий стиль. В повести «О чем пел соловей» Василий, гуляя с Лизочкой, на ее поэтический вопрос, о чем поет соловей, отвечает: «Жрать хочет, оттого и поет». Когда Зощенко меняет стиль в середине 1930-х, его обаяние исчезает.
Интересно, а герои типа Василия, воплощенного мещанина-пошляка, себя узнавали?
Да. Думаю, им было радостно, что про них пишут, они не замечали в юмористических фельетонах трагизма. Главное — про них рассказали или кого-то припечатали! Письма писателю как раз свидетельствуют о читательской любви.
Насколько он был популярен?
Во второй половине 1920-х Зощенко — самый популярный советский автор, пишущий на русском языке. Его внимательно читали и эмигранты. Масштаб внезапно появившегося таланта и его своеобразие с первых шагов угадали Алексей Ремизов, Евгений Замятин, Максим Горький, Корней Чуковский, Осип Мандельштам. Зощенко умел работать с языком улицы. Но вот вопрос: подслушан ли «язык Зощенко» или создан. Думаю, записать адекватно устную речь невозможно, потому речь героев Зощенко во многом создана автором. И изощренный читатель видел тонкую работу с языком.
Зощенко называл себя пролетарским писателем. А насколько он, считавший себя наследником Гоголя, «пролетарский» писатель?
Мне кажется, эти слова — часть пародийного образа, игра с литературными клише эпохи. Думаю, Зощенко «лозунгам верил до конца» и искренне считал себя советским человеком. Но «пролетарским писателем» он не был. По мысли Льва Троцкого, пролетарскую литературу должны были писать только пролетарии, а Зощенко — бывший дворянин, бывший царский офицер.
Корней Чуковский в воспоминаниях о Зощенко писал: «Та публика, которая создала ему популярное имя, знать не знала, что у него есть глубоко выстраданная, заветная тема». Сатирик Зощенко много лет страдал депрессией. Насколько его тяготило быть заложником амплуа балагура, будучи по натуре «советским Кафкой»?
Зощенко до поры до времени роль любимца публики играл с огромном удовольствием. До публикации повести «Перед восходом солнца» он был вполне себе встроенным в социум номенклатурным человеком. В 1939 году он получил орден Трудового Красного Знамени, входил в редколлегии журналов, входил в юбилейный комитет Тараса Шевченко, о котором написал повесть, едет на Беломорканал. Он был одним из самых высокооплачиваемых советских писателей в Ленинграде на рубеже 1920–1930-х.
В начале 1944 года повесть «Перед восходом солнца» громил журнал «Большевик», первый секретарь Ленинградского горкома Андрей Жданов велел «расклевать» Зощенко. В 1954-м после встречи Зощенко и Ахматовой с английскими студентами травля возобновилась. Студенты спросили, что Зощенко и Ахматова думают о постановлении ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 года, по сути, отменившем их как литераторов. Ахматова ответила, что считает постановление совершенно правильным, а Зощенко сказал, что не согласен. Он был убежденным советским человеком?
Это область предположений, но я думаю, двумя главными советскими писателями были Зощенко и Платонов. Они были по-настоящему советскими людьми, верили в идеалы, пытались преобразовать мир изнутри. Потому-то на той трагической встрече с английскими студентами он и не согласился с постановлением ЦК, в отличие от Ахматовой, которая понимала, что попала в совершенно чуждый мир, потому спорить не стала. А Зощенко начал отстаивать свою правоту именно потому, что для него этот — советский — мир был его миром. Он пытался ему служить. Потому удар от своих для него был страшным. Власть выбрала кумира интеллигенции — Анну Ахматову — и кумира улицы — Зощенко. И дала острастку обоим, чтобы указать на место. И повод тут не важен.
В 1945 году Зощенко опубликовал в «Мурзилке» детский рассказ «Приключения обезьяны» — об обезьянке, сбежавшей из зоопарка и бегающей по городу в военное время. Заблудившийся зверек наделал переполоха, но нашел любящего хозяина — мальчика Алешу. Этот рассказ, возможно, никто бы и не заметил, если бы его не перепечатал журнал «Звезда». Там его прочитал Сталин. Как свидетельствует писатель Петр Капица, Сталин на заседании ЦК требовал, чтобы Зощенко «убирался к чертям», и негодовал: обезьянке в клетке лучше, чем среди советских людей. В постановлении «О журналах «Звезда» и «Ленинград» рассказ про обезьянку характеризовали как «пошлый пасквиль на советский быт и советских людей». Зощенко писал Сталину: «Я никогда не был антисоветским человеком», «я всегда шел с народом». История скандала с рассказом про обезьянку — повод, чтобы восстановить в стране правильный идеологический климат. После 1946 года литературная карьера Зощенко была окончена. Он писал чудовищные антиамериканские пьесы, рассказы на колхозные темы, но это было мучительное творческое угасание. Зощенко ничего существенного больше не написал и портил правкой свои ранние вещи, надеясь снова печататься.
Первая часть повести «Перед восходом солнца» вышла в 1943 году в журнале «Октябрь» и возмутила читателей: в то время когда советский народ, напрягая все силы, боролся с фашизмом, Зощенко занимался душевным ковырянием, размышляя о груди матери, детстве, первых поцелуях… Почему эта книга была так важна для автора?
Эта книга — трагический опыт автора. Я могу ошибаться, но Фрейд говорил, что психоаналитик не должен анализировать себя сам, а Зощенко занялся именно этим, причем публично, что привело к трагедии. Это еще одна недораскрытая книга. Некоторые фрагменты «Перед восходом солнца», например страница с описанием газовой атаки, читаются как эпизод из «На западном фронте без перемен» Ремарка. Интонационно это совсем не похоже на описание детских переживаний в той же книге.
Насколько изучен Зощенко? Сколько томов составило его творческое наследие?
Около десяти лет назад я шутил, что хуже Зощенко у нас издан только Андрей Платонов. Сегодня так сказать нельзя, потому что Платонов все же получил академические издания. А Зощенко по-прежнему плохо издан, хотя его семитомник готовил я. Проза Зощенко — это 7–8 томов. Там не хватает драматургии (это примерно два тома), а он ею много занимался, но преуспел меньше, чем в прозе. Никак не изучен зощенковский эпистолярий.
Понятен ли Зощенко сегодняшнему читателю? И есть ли у смешного временные ограничения?
Трудно сказать, какую реакцию вызовет «Баня» сегодня: недоумение, смех, скуку, просто потому, что юмор — вещь скоропортящаяся. У одних они измеряются годами, у других десятилетиями, у третьих — столетиями. Я, например, читая Зощенко, смеюсь. А «Сентиментальные повести» — его лучшая книга, недооцененная. Думаю, именно их Мандельштам сравнил со стихами. Про Зощенко много и интересно писали современники. Лучшую книгу о нем написал в 1940 году Цезарь Вольпе — первый муж Лидии Чуковской. После ждановского доклада и партийного постановления до середины 1970-х годов о Зощенко почти не писали. А книга «Перед восходом солнца» вышла целиком только в перестройку, до этого она представлялась двумя самостоятельными частями. Так что перед публикаторами и исследователями Зощенко — широкое поле.
Подготовила Мария Башмакова