Лидия Чарская — писательница, которую критиковали взрослые и обожали дети
В 1930‑е годы на улицах Ленинграда можно было встретить необычного вида женщину: худую, в длинном сером шерстяном платье и пальто, которые она носила и зимой и летом. Женщина держалась гордо и, вопреки всему, регулярно посещала церковь. Лишь немногие узнавали в ней Лидию Чарскую — без преувеличения самую популярную детскую писательницу дореволюционной России.
Ко второму советскому десятилетию книги Чарской давно раскритиковали и запретили, а многочисленные коллеги по цеху успели составить десятки снисходительных рецензий. Даже на пике популярности писательница, чьи книги с упоением читали в России и Европе, жила небогато, а при советской власти — и того хуже.
После революции не изменилось только одно — читатели её по-прежнему обожали. Даже в 1930‑е пионеры приходили к Чарской домой, чтобы поделиться продуктами, а заодно и познакомиться с её произведениями — рукописями, а не книгами.
К 150-летию Лидии Чарской рассказываем, почему дети зачитывались её повестями о закрытых пансионах и сиротах, и правда ли её книги так плохи, как писал о них Корней Чуковский.
Часть I, в которой Лидия Воронова становится Чарской
Биография Лидии Алексеевны Чарской (Вороновой) известна очень фрагментарно: даже год рождения писательницы остаётся дискуссионным вопросом. Общепринятым считается 1875‑й, хотя, по некоторым данным, она родилась чуть позже, в 1879‑м. Её отец, Алексей Александрович Воронов, служил военным инженером, а позже получил звание генерал-лейтенанта. Мать, Антонина Дмитриевна Крахоткина, умерла во время родов. Лидию Алексеевну воспитывали дед и тётя, а в 11 лет её отправили в Павловский институт благородных девиц. Фактически здесь и началась её творческая карьера: сперва девочка сочиняла стихи, потом начала вести дневник (частично сохранившийся) и выдумывать рассказы. Впечатления от семи лет среди благородных девиц стали основой для многих её знаменитых романов и повестей, в первую очередь — для «Записок институтки».
В 1894‑м, сразу после гимназии, Лидия вышла замуж за офицера Бориса Чурилова. Через два года у пары родился сын Георгий. Однако уже в 1901 году их брак признали расторгнутым, причины этого до конца неизвестны. Среди прочего можно найти информацию, что Лидия не захотела переезжать из Санкт-Петербурга в Сибирь, куда мужа отправили на службу. Подтверждений этому найти не удалось. Впоследствии Лидия Алексеевна выйдет замуж ещё дважды.
После первого развода Лидия Алексеевна поступила на Драматические курсы при Императорском театральном училище, а затем сумела занять единственное вакантное женское место в Санкт-Петербургском Александринском императорском театре (с 1920 года — Государственный театр драмы), где она прослужила вплоть до 1924 года. Впрочем, у неё никогда не было главных ролей — только второстепенные и эпизодические. Больших денег актёрство ей не приносило никогда.
Именно в первые годы работы в театре Лидия Алексеевна придумала псевдоним — Чарская. Доподлинно неизвестно, какой смысл вложен в него. Первая версия гласит, что фамилия восходит к словам «чары» и «очарованье». Согласно второй, она позаимствовала псевдоним из незавершённой повести Александра Пушкина «Египетские ночи», главный герой которой — поэт Чарский.
Начатое в юности сочинительство Лидия Алексеевна не бросила: в 1902 году журнал «Задушевное слово» частями опубликовал её повесть «Записки институтки» (издание произведений отдельными главами в периодической печати тогда было более чем распространено и в России, и в Европе). Незамысловатая история о девочке Люде Власовской, которая после семейной трагедии приехала учиться в Петербург, быстро прославила писательницу на всю страну — школьницы и школьники обожали её. Дебют оказался более чем успешным: к 1915 году «Записки» выдержали четыре переиздания.
Чарская продолжила писать и за следующие десятилетия создала более сотни произведений: романов, повестей и стихотворений.
Часть II, в которой книги Чарской захватывают детские сердца
Итак, первое же произведение сделало писательницу звездой и, как отзывались некоторые, «властительницей умов школьников». Необычайно творчески плодовитая, она успевала создавать по несколько заметных произведений в год. Лидия Алексеевна делилась:
«Я буквально горю и сгораю, лихорадочно набрасываю одну страницу за другой».
Все эти «лихорадочно набросанные страницы» были ожидаемы и востребованы. В благодарность юные книголюбы отправляли автору сотни писем.
После «Записок институтки» Чарская выпустила их предысторию «Княжна Джаваха» (1903), продолжение «Люда Власовская» (1904), а несколько позже — повести «Вторая Нина» (1907), «Джаваховское гнездо» (1910) и «Дели-Акыз» (1915). Параллельно Чарская придумывала другие сюжеты: так появилась «Смелая жизнь» (1905) — история первой женщины-офицера Надежды Дуровой, «Сибирочка» (1908) — повесть о девочке из знатной семьи, брошенной в лесу и ставшей циркачкой. Время от времени писательница экспериментировала с жанрами: например, в 1909 году был издан её масштабный роман о походе Ермака и других событиях XVI века «Грозная дружина». Все произведения становились популярными, читатели очень тепло принимали их.Обложки и иллюстрации повести «Сибирочка». Издательство «Товарищество М. О. Вольф». 1912 год
Впрочем, огромные тиражи не приносили писательнице денег — причина в издательской модели, практиковавшейся в начале века. Автор получал плату только за первый тираж, а за переиздания не платили ни фиксированных гонораров, ни тем более процентов от продаж. Для всю жизнь нуждавшейся в деньгах Чарской сочинение новых историй было, по сути, единственным источником дохода: работа в театре никогда не приносила ей солидных денег, родственники и мужья не содержали её.
У Чарской был довольно чётко очерченный круг тем: школьная жизнь и приключения потерянных детей или сирот. Иногда она сочиняла сказки, но всё же реалистические темы всегда оставались ей ближе, в них писательница гораздо органичнее. Источником вдохновения для неё служил собственный опыт и когда-то пережитые эмоции. Чарская сама училась в таком пансионе, не знала свою мать и в какой-то мере чувствовала себя сиротой. Поэтому она так хорошо понимала своих читателей, их волнения, тревоги и мечты.Обложка и иллюстрации повести «Записки маленькой гимназистки». Издательство «Товарищество М. О. Вольф». 1912 год
Востребованность Чарской в действительности объясняется очень просто. Уже взрослая писательница всю жизнь сохраняла по-детски эмоциональное восприятие мира — говорить с подростками на одном языке для неё было более чем естественно. Так, журнал «Русская школа» в № 9 за 1911 год писал:
«В восьми женских гимназиях (I, II и IV классы) в сочинении, заданном учительницей на тему „Любимая книга“, девочки почти единогласно указали произведения Чарской».
Журнал «Задушевное слово», где регулярно печаталась Чарская, делился детскими отзывами:
«Из великих русских писателей я считаю своей любимой писательницей Л. А.Чарскую».
«У меня два любимых писателя: Пушкин и Чарская».
«Дорогие товарищи! Я уже давно интересовался Ермаком, но ни одной из прочитанных мною книг о нём не заинтересовался так, как „Грозной дружиной“. Особо меня поразила в этой повести твёрдость характера Алызш».
Лидия Чарская за работой. 1900‑е годы
Книги Чарской отличались лёгкостью повествования, драматичными, но в то же время очень жизненными сюжетами, да и просто добротой. У большинства её произведений счастливый конец: какие бы страшные потрясения ни переживали герои, читатель не остаётся с разбитым сердцем. К тому же она отлично умела захватывать внимание: главы часто заканчиваются клиффхэнгерами, радость быстро сменяется горем и наоборот. Насколько известно, писательству Чарская специально не училась, полагаясь на природное чутьё.
Часть III, в которой Корней Чуковский критикует Чарскую, но дети не обращают внимания
Несложно предположить, что критики отзывались о книгах Чарской пренебрежительно. Кто-то втайне завидовал славе, которой молодая дебютантка добилась без усилий (как им казалось), кому-то не нравился её художественный стиль и простенькие сюжеты. Пока дети не только в России, но и в Европе зачитывались книгами Чарской, взрослые называли её школьные повести мещанскими, вредными и безвкусными.
Чарскую есть за что критиковать — как и любого другого писателя. Сцены и сюжеты в её книгах действительно часто повторяются, герои ведут себя эмоционально (и даже истерично), а простые события описываются незаслуженно многословно. Однако всё это — законы жанра. Выбирая приключенческую повесть, читатель принимает правила игры: он хочет интересно провести время и испытать эмоции, а не погружаться в нравоучения и философствования.
Пожалуй, главным критиком Чарской стал Корней Чуковский. В 1912 году будущий автор «Мойдодыра» и «Тараканища» в привычной колкой манере прокомментировал и язык, и содержание, и невероятную популярность романов. Так, он смеялся над тем, что героини у Чарской постоянно падают в обморок (что чистейшая правда), а также над неудачными оборотами, которая она к тому же переносила из произведения в произведение. Однако более всего ему не нравилось, что повести Чарской восхваляют и романтизируют сложившуюся элитарную систему образования:
«Чарская — институтка. Она и стихами и прозой любит воспевать институт, десятки книг посвящает институту и всё-таки ни разу не заметила, что, по её же рассказам, институт есть гнездилище мерзости, застенок для калечения детской души; подробно рисуя все ужасы этого мрачного места, она ни на миг не усомнилась, что рассказывает умилительно трогательное; пишет сатиры и считает их одами. Для нас её „Записки институтки“ суть „Записки из “Мёртвого дома”“…»
Не исключено, что причина нелюбви Чуковского к пансионам и прочим образовательным учреждениям была личной: Корней Иванович утверждал, что в пятом классе его отчислили из гимназии из-за низкого происхождения (мать писателя была крестьянкой, его родители никогда не состояли в официальном браке).
Хотя в целом повести Чарской политически нейтральны, Корней Чуковский подметил, что «особенно недосягаема Чарская в пошлости патриото-казарменной». Нечто подобное в её работах действительно встречается. Среди прочего, Лидия Алексеевна могла использовать формулировку «обожаемый Россией монарх» или не слишком-то эмпатично писала: «Красавец атаман ни на минуту не переставал крошить своей саблей врага».
Создаётся впечатление, что Чуковского беспокоило не столько то, что книги Чарской не слишком-то хороши, сколько то, что дети предпочитали их «высокой» литературе и в итоге у них формировался плохой вкус. Так, он писал, что дети в библиотеках берут Чарскую куда чаще Жюля Верна (790 раз в год против 232).
Вслед за Чуковским потянулись и другие. Впрочем, никто не повторил полноту и глубину его анализа. Как относилась к критике сама Лидия Алексеевна, неизвестно. Ясно только то, что писать она не прекращала вплоть до Октябрьской революции.
Часть IV, в которой книги Чарской запрещают, но детям по-прежнему безразлично
Почти сразу после Гражданской войны и закрепления большевиков у власти книги Лидии Чарской запретили, как и работы подавляющего числа авторов дворянского происхождения. Её любимые сюжеты — жизнь в школах-пансионах — с точки зрения власти потеряли малейшую актуальность. Сентиментальность казалась неуместной, многословность и описательность — слишком буржуазными. Наконец, отсутствие классового подхода и идейная нейтральность в творческом методе тоже закрывали Чарской путь в издательства. Советское государство создавало новую, революционную детскую литературу, которая по форме и смыслу была полностью противоположна работам Чарской.
Какое-то время Лидия Алексеевна пыталась сотрудничать с изданием «Новый Робинзон», но не срослось — писать «революционно» и о «злободневном» она не смогла. Самуил Маршак вспоминал:
«…я как-то предложил мечтательно-печальной и, в сущности, простодушной Лидии Чарской, очень нуждавшейся в те времена в заработке, попытаться написать рассказ из более близкого нам быта. Но, прочитав её новый рассказ „Пров-рыболов“, подписанный настоящей фамилией писательницы — „Л. Иванова“, — я убедился, что и в этом новом рассказе „сквозит“ прежняя Лидия Чарская, автор популярной когда-то „Княжны Джавахи“.
— Маршак говорит, что я сквожу! — горестно и кокетливо говорила Лидия Алексеевна своим знакомым, уходя из редакции».
Печатать Чарскую перестали, из театра ей пришлось уйти — единственным средством к существованию для неё стала актёрская пенсия, которую ей согласились выплачивать далеко не сразу. Оформить выплаты помог, как ни удивительно, Корней Чуковский. Да, он беспощадно высказывался о творчестве писательницы, но никогда не желал ей зла.Обложки и иллюстрации рассказа «Рыжик и Чернушка». Издательство «Товарищество М. О. Вольф». 1907 год
Тем не менее неугасающая востребованность книг Чарской среди детей, по-видимому, крайне беспокоила власти и советских детских писателей. Надежда Крупская была уверена, что тайна популярности Лидии Алексеевны кроется в запретах:
«Нужно создать особый тип критики детских книжек. Надо, чтобы была создана критическая литература для ребёнка, написанная самым простым языком, понятным для ребят. Тогда, если ребёнок увидит, что не учитель ему говорит: «Не смей читать Чарскую»,— а сам прочитает об этом и поймёт, что Чарская плоха, она потеряет для него интерес. Мы Чарскую слишком рекламируем тем, что запрещаем её. Держать её в библиотеке ни к чему, конечно, но надо, чтобы у самих ребят выработалось презрительное отношение к Чарской».
Приблизительно в это же время Крупскую поддержали множество видных литераторов и общественных деятелей. Например, опять же, Чуковский:
«Чарская отравляла детей сифилисом милитаристических и казарменно-патриотических чувств…»
…жена Максима Горького Мария Андреева:
«Не понимаю, как могли издавать сочинения Чарской, почему по крайней мере никто не редактировал её, не исправил фальшь и, порою — очень часто, — неграмотные выражения?»
…и, конечно, мастодонт детской литературы Самуил Маршак:
«„Убить“ Чарскую, несмотря на её мнимую хрупкость и воздушность, было не так-то легко. Ведь она и до сих пор продолжает <…> жить в детской среде, хотя и на подпольном положении. Но революция нанесла ей сокрушительный удар. Одновременно с её институтскими повестями исчезли с лица нашей земли и святочные рассказы, и слащавые стихи, приуроченные к праздникам. Правда, предпринимались неоднократные попытки сохранить в советской литературе ангелочков под видом образцовых девочек и мальчиков из детского сада. Не раз пытались у нас декорировать мещански уютный домашний уголок доброго старого времени под стиль „красного уголка“.
Но лучшая часть нашей детской литературы, возникшей после революции, рассчитана на ребят, растущих не в теплице, а на вольном воздухе».
Последние 20 лет жизни Чарская провела в крайней бедности (хотя и до этого не могла похвастаться богатством). В одном из писем поэтессе Елизавете Поклонской Чарская откровенно признавалась в своём незавидном положении:
«…я третий месяц не плачу за квартиру…и боюсь последствий. Голодать я уже привыкла, но остаться без крова двум больным — мужу и мне — ужасно…»
Произведения Чарской постепенно становились раритетом — в продаже и тем более в библиотеках их не было, немногочисленные сохранившиеся экземпляры передавали из рук в руки. Удивительно, что, несмотря на фактический запрет, дети продолжали читать её повести наравне с советской литературой. Даже в начале 1930‑х школьники и школьницы указывали среди своих любимых книг произведения Чарской, а её саму — в числе любимых писателей наравне с Пушкиным, Лермонтовым и Гоголем. К тому же Чарская была «живым классиком»: встретиться с Пушкиным школьники не могли никак, а писательница жила в Ленинграде (улица Разъезжая, дом 7, квартира 11) и охотно принимала детей у себя дома. Писатель Владимир Бахтин сохранил воспоминания одной такой читательницы, Нины Сиверкиной, видимо, не раз бывавшей в гостях у Чарской:
«…Жила Лидия Алексеевна в крохотной двухкомнатной квартирке по чёрному ходу, дверь с лестницы открывалась прямо в кухню. В этом доме Чарская жила давно, но прежде — на втором этаже, по парадной лестнице. Она очень бедствовала. В квартире ничего не было, стены пустые.
Чарская давала детям читать свои произведения — но не книги, а рукописи. Книг никаких в квартире не сохранилось, в том числе и собственных».
В благодарность дети приносили писательнице продукты и помогали с уборкой.
Чарской не стало весной 1937-го: она умерла от естественных причин, хотя год смерти и заставляет задуматься о других обстоятельствах. Критики утихли, во многом ещё и потому, что ситуация в стране и в мире располагала обсуждать совсем другие темы.
В следующие десятилетия, вплоть до 1990‑х, Чарскую не переиздавали — уже не из-за запретов. Скорее, её произведения на время забыли. Но вот удивительный факт: впоследствии стало выясняться, что книги Чарской не только увлекали школьников, но и вдохновили целое поколение литераторов. Так, лауреат Нобелевской премии Борис Пастернак рассказывал, что старался писать «Доктора Живаго» как Чарская, «чтобы быть доходчивым для любого читателя».
Поэтесса и участница Великой Отечественной войны Юлия Друнина вспоминала о книгах Чарской:
«Уже взрослой я прочитала о ней очень остроумную и ядовитую статью К. Чуковского. Вроде и возразить что-либо Корнею Ивановичу трудно… Упрёки справедливы. И всё-таки дважды два не всегда четыре. Есть, по-видимому, в Чарской, в её восторженных юных героинях нечто такое — светлое, благородное, чистое, — что… воспитывает самые высокие понятия о дружбе, верности и чести… В сорок первом в военкомат меня привёл не только Павел Корчагин, но и княжна Джаваха — героиня Лидии Чарской…»
Алексей Еремеев, соавтор «Республики ШКИД», более известный под псевдонимом Л. Пантелеев, тоже признавался, что в детстве зачитывался Чарской, хотя и не считал, что она сильно повлияла на него в творческом отношении. В очерке «Как я стал детским писателем» он делился:
«Среди многих умолчаний, которые лежат на моей совести, должен назвать Лидию Чарскую, моё горячее детское увлечение этой писательницей. <…> Сладкое упоение, с каким я читал и перечитывал её книги, отголосок этого упоения до сих пор живёт во мне — где-то там, где таятся у нас самые сокровенные воспоминания детства, самые дурманящие запахи, самые жуткие шорохи, самые счастливые сны. <…> А я свидетельствую: любил, люблю, благодарен за всё, что она мне дала, как человеку, следовательно, как писателю.
Испытал ли я в этой „работе“ влияние Чарской, подражал ли я любимой писательнице? Не знаю. <…> Возможно, подражания Чарской были в „Кинжале спасения“, даже почти уверен, что были, потому что сочинял я этот „роман“ в пору самого глубокого увлечения Чарской. Но сознательно подражать Чарской и вообще писать для детей — такое мне и в голову не могло прийти — ни в детские годы, ни в годы скитаний, ни в „лицейскую“ пору Шкиды, ни позже, когда писание и печатанье стало моей профессией».
Финальная часть, в которой книги Чарской наконец-то доступны всем желающим
С начала 1990‑х книги Лидии Чарской издают свободно. Первым стало издательство «Детская литература», которое в 1991‑м выпустило «Сибирочку». Затем «Семья и школа», где вышла книга сказок «Три слезинки королевны». Начиная с 2006 года и вплоть до 2016-го сразу несколько православных издательств выпустили полное собрание сочинений Лидии Чарской — в итоге получилось 54 тома. По непонятной причине часть оригинальных названий изменили: «Лесовичка» стала «Тайной старого леса», «Люда Влассовская» — «Выпускницей», «Записки институтки» — «Павловскими затворницами». Некоторые читатели отмечали, что тексты Чарской были литературно переработаны. Писатель Олег Зоберн, участвовавший в подготовке собрания сочинений, рассказывал:
«Недавно я „эксгумировал“ в российских библиотеках более сорока томов Лидии Чарской, чтобы переиздать. И получилось: это гигантское собрание сочинений — отлично продаётся. Значит, оному рынку чего-то всё же не хватает. Но язык Чарской в оригинале, мягко говоря, неказистый. Пришлось нанимать „адаптаторов“ — студентов Литинститута».
Так постепенно книги Лидии Чарской открылись новому поколению читателей и перестали быть чем-то редким и запретным. И пусть не всегда можно быть уверенными, что перед нами именно текст Чарской, дух её произведений всё же живёт.
Виктория Мокина
https://vatnikstan.ru/culture/charskaya/
Моя личная библиотека Лидии Чарской ЗДЕСЬ, скачивайте, читайте сами и давайте детям)))