«Русские атакуют»

Сражение это было как будто соткано из прообразов других битв, более известных и прославленных, но ни в коем случае не более героических. Были тут и свои «300 спартанцев», и свой «Сталинград», и своя «Курская дуга»... И, конечно же, были свои герои, из которых хотел бы выделить забытое школьными учебниками имя князя Дмитрия Ивановича Хворостинина, которое достойно стоять рядом с именами Пожарского и Суворова.

Вообще его непростая судьба и полная военных приключений биография – настолько гигантский пласт невыдуманного «экшна», такого замысловатого по закрученности сюжетов, что «Властелин колец» нервно курит в сторонке.

Молодейской битве вообще и князю Хворостинину категорически не повезло с историческим моментом. Дело в том, что князь в 1572 году был самым настоящим опричником, которому, в соответствии с генеральной исторической концепцией ВЦСПС и последовавших за ним неолибералов, полагается быть слабым и подлым ублюдком, способным исключительно и только «водку пьянствовать и безобразия нарушать».

Ну а если факты противоречат этой концепции, то тем хуже для фактов. Историки – вообще интересный народец, второй по честности после карточных шулеров и первый — перед древнейшей профессии — по продажности.

Ну да бог им судья... Хотя они и бога... того... смогут, если захотят или если кто проплатит...

Все! «Ни слова о драконах!» Вернемся в лето 1572-го, когда 27 июля крымско-турецкое войско подошло к Оке и стало переправляться через нее у впадения в нее реки Лопасни по Сенькиному броду (именно по этому броду вел свое войско на Куликово поле Дмитрий Донской).

Сенькин брод

Место переправы охранял небольшой сторожевой полк «детей боярских» под командованием Ивана Шуйского, состоявший всего из 200 воинов, хотя скорее всего 200 – это дворяне, офицерский состав. Первоисточники дают другую цифру – «Со князем Иваном Петровичем Шуйским: выборных 15 чел., колужан 200 чел., Ярославля большого 430 чел., углечан 200 чел., лихвинцов 40 чел., и с Перемышля 1 чел., лушан и кинешемцов 70 чел. И всего со князем Иваном Петровичем 956 чел.».

Памятный знак у Турово

На этот сторожевой (пограничный) отряд обрушился весь ногайский авангард крымско-турецкого войска под командованием Теребердей-мурзы. Я не знаю, кто и когда возьмется экранизировать этот бой, но тема эта не менее духовна и трогательна своей готовностью к самопожертвованию, чем подвиг героев Бреста и героев-панфиловцев.

Почти тысяча, это, конечно, больше, чем 200, но и 300 спартанцев, как оказывается, тоже было совсем не 300 и защищали они чрезвычайно выгодную для обороны горную дорогу. А тут, вы только представьте: среднерусская равнина, невысокие, топкие бережка, ни одной высоты, за которую можно зацепиться, и 20-тысячная ногайская конница слева, справа и сзади...

То есть шансов – ни одного. У вас лично. Но есть шанс задержать переправу – хотя бы на день, хотя бы на час – и дать, таким образом, собрать основные силы где-то там, пока вас убивают здесь. Вам не страшно, читатель? Мне – очень страшно.

Я не нашел в первоисточниках информации, как долго сражалась эта застава. Оказать помощь им было некому. Помощь просто не успевала. Есть только скупые строки «не бежали», «вступили в бой», «потрепали ногайскую конницу настолько, что в основной битве она уже принимала только вспомогательное участие», «были рассеяны»...

Хроники скупы и лаконичны: «А как крымской царь приходил, и на Сенкине перевозе стояли по сю сторону Оки двести человек детей боярских. И Теребердей мурза с нагайскими тотары пришол на Сенкин перевоз в ночи и тех детей боярских розгромили и плетени ис подкопов выняли да перешли на сю сторону Оки реки».

Итак, направление движения противника и численность и расположение его в приграничных сражениях было выявлено. Требовалось принять решение.

Расклад был невеселый:

— Девлет Гирей: 140 тыс. крымских татар, турецких янычар и ногайцев.

— Воротынский и Хворостинин: около 20 тысяч стрельцов, дворянской конницы и служилых ливонских немцев, 7 тысяч немецких наемников, около 5 тыс. казаков Михаила Черкашенина, а также, возможно, посошная рать (ополчение).

Русское командование расположило основные силы под Коломной, надежно прикрыв подходы к Москве со стороны Рязани. Но оно учло также возможность повторного вторжения татар с юго-запада, из района Угры. На этот случай командование выдвинуло на крайний правый фланг в Калугу воеводу князя Д. И. Хворостннина с передовым полком. Именно этому полку и его командиру суждено было сыграть ключевую роль во всех последующих событиях. Рассмотрим его повнимательнее:

«С окольничим со князем Дмитреем Ивановичем Хворостининым: выборных 15 чел., олексинцов 190 чел., галичан 150 чел., старичан 40 чел., вереич 30 чел., медынцов 95 чел., Ярославца Малово 75 чел. 118. Деревские пятины 350 чел. 119. И всего со князем Дмитреем Ивановичем 945 чел.».

«Поместное войско, 16-й век»

Именно во главе этого войска опричник Хворостинин спешил к переправам. Спешил помочь сторожевому полку Шуйского, но не успел, и , влетев на полном ходу в самый центр уже переправившегося ханского войска, моментально превратившем его в партизанский отряд, вынужден был решать сразу две нерешаемые проблемы:

— Как остановить продвижение хана к Москве, находясь чуть ли не в середине оккупационной зоны?

— Какую такую позицию занять, чтобы он, хан, не мог ее обойти?

Вот тут и проявился полководческий талант князя, которому (на минутку задумайтесь!) не было еще и сорока лет. Пропустив мимо себя основные силы неприятеля и подождав, пока колонна растянется на неприличное расстояние в 40 верст, Хворостинин ударил с тыла, не давая развернуться в боевые порядки и методично скатывая в рулон толпящихся на узкой дороге ордынцев.

«Войска Ивана Грозного»

Тактика ударов была зубодробительной: полк Хворостинина выстраивался полумесяцем, выгнутым в сторону неприятеля, где на флангах располагалась пищальная пехота и артиллерия, а центр составляли подвижная конница и лучники. В резерве находилась тяжеловооруженная поместная кавалерия, офицерский корпус, белая кость и голубая кровь царской армии. Центр, вытянутый, как указательный палец, наскакивал на арьегард, громил и рассекал обозы и также стремительно отходил, как только подтягивалось охранение.

Разъяренная наглостью «микроба», ханская конница бросалась в погоню. Теперь выгнутый месяц превращался в вогнутый серп, и как только погоня втягивалась внутрь, серп превращался в огненный мешок, где с трех сторон — и с фронта, и с обоих флангов на ордынцев обрушивался огонь из всех стволов, буквально выкашивая атакующие колонны.

Разгром довершала тяжеловооруженная поместная конница, показательно нанизывая на длинные трехметровые пики гордых детей степей, которые своим оружием не могли достать даже до лошадиных морд русской кавалерии.


«Русская поместная конница»

Сосредоточенно вырубая арьегард и громя ханские тылы, Хворостинин «дожал» крымский сторожевой полк до самой ханской ставки. Чуть не попав вместе со штабом в плен к наглому опричному московиту, потеряв за неполный рабочий день почти все обозы, хан обиделся и остановился. Пришлось высвистывать авангард, уже почти доскакавший до ворот Москвы, укреплять его элитной кавалерией, одним словом с марша разворачивать стотысячную армию на 180 градусов. Сто тысяч – это серьезно. Время торможения и тормозной путь – как у океанского лайнера.

Пока это все упиралось, толпилось и разворачивалось, не понимая, что происходит, Девлет I вынужден был бросить на помощь своим, командовавшим арьергардом, сыновьям, весь свой резерв — полнокровную кавалерийскую дивизию — 12 тысяч крымских с приданным им остатками ногайских всадников. Партия стремительно переходила в миттельшпиль.

«Ща мы им!» — разворачивалась степная лава, вдесятеро более широкое по фронту, чем изрядно поредевший «батальон» Хворостинина. «Кыг-дым-тым-тым» донеслось в ответ с того места, где только что стояло московское войско. Князь Дмитрий Иванович, оказавшись один на один со всей ханской кавалерией, уводил своих солдат от самоубийственного столкновения с ней, делая элегантный «ход конем», в результате которого, мимо стен уже готового к бою гуляй-города князя Баратынского, сначала парадным маршем проследовал Дмитрий Иванович Хворостинин и сопровождающие его лица, а следом подтянулись радостно догонявшие его ханские кавалеристы.

Гуляй-город


Гуляй-город — это укрепленные повозки с бойницами. Фактически — подвижная крепость. Одна повозка – 6 бойниц, за каждой из которой скрывались вот такие красавицы, выплевывающающие один раз в три минуты до двух фунтов (около киллограмма) различной гадости. И вот мимо фронта такого гуляй-города, состоявшего из 40 повозок (240 бойниц) и потащил за собой Хворостинин распаренных от догонялок членов своего фан-клуба из элитной ханской кавалерии.

Пищаль 2-фунтовая

«Бадабум!» — сказала крепость, когда первые ряды девлетовской конницы уверенно втянулись в узкую полоску между холмом, на которой стояла крепость и рекой Рожайкой. «Трах-тибидох-тибидох», — ответил в унисон из трех тысяч ручных пищалей, стоящий в засаде у подножия холма стрелецкий полк.
Полтонны свинца, равномерно распределенные на сомкнутый кавалерийский строй – это очень много, даже если строй состоит из 20 тысяч храбрых воинов. Пищальная пуля легко пробивает два человека и застревает только в третьем. Залп из более чем четырех тысяч стволов смел преследовавшую Хворостинина конницу в реку Рожайку, как мух.

Остатки преследователей, вернувшись к хану, несли что-то бессвязное про шайтан-арбу, идиота-начальника и жаловались на отсутствие современных систем связи, навигаторов GPS и беспилотников, необходимых для предварительной рекогносцировки поля боя.

Два дня (!) Девлет 1-й менял памперсы и проветривал портки своей крайне неудачно повоевавшей кавалерии, приводил в чувство остальной, уже изрядно потрепанный, экспедиционный корпус. А на господствующих высотах нагло закрепились и периодически постреливали в его сторону неполиткорректные московские полки, так и ждущие, когда хан продолжит движение и будет вынужден оголить тылы и обозы.

О каком-то движени на Москву с таким геморроем на тыльной стороне спины можно было забыть. Но теперь (о God Damned!), чтобы хотя бы вернуться домой, надо было как-то пройти эту рассвирипевшую Моську, намертво вцепившуюся в ногу слона и заперевшую его между деревенькой Молоди и Москвой. И хан решил пойти ва-банк.


«Стрельцы ведут беглый огонь»

Кавалерия спешилась и усилила и так немаленькую мощь пехотных полков. Диковинка для местной публики – свирепые янычары — были выдвинуты в первые ряды атакующих. В строй встали даже кашевары и массажисты. Такое впечатление, что Девлет хотел буквально вручную передвинуть ненавистную крепость-лайт вместе с ее защитниками куда-подальше с глаз своих.

Ожесточенность, с которой ханское войско долбило русскую оборону вполне можно сравнить с Курской битвой, когда стороны прекрасно понимали – «или пан, или пропал»! Развязка наступила на третий день штурма, когда, увлекшись таким близким «ну вот еще чуть-чуть и мы их доломаем!» хан прозевал очередной «сюрпрайз».

«Воспользовавшись тем, что враг сосредоточился на одной стороне холма и увлекся атаками, князь Воротынский предпринял смелый маневр. Дождавшись, когда главные силы крымцев и янычар втянутся в кровавую схватку за гуляй-город, он незаметно вывел большой полк из укрепления, провел его лощиной и ударил в тыл татарам. Одновременно, сопровождаемые мощными залпами пушек, из-за стен гуляй-города сделали вылазку и воины Хворостинина. Не выдержав двойного удара, татары и турки побежали, бросая оружие, обозы и имущество.

«Атакуют янычары»