Российский историк: «В России многопоколенность была, есть и будет»

Фото: из личного архива Натальи Пушкарёвой

«В советское время никто такой научной темы, как «история женщин», не знал и признавать ее долго не собирался»

– Наталья Львовна, как вы пришли в науку?

– Все дело в том, что родилась я в семье историков. Папа и мама выбрали когда-то изучение прошлого своей профессией. Моей маме, Ирине Пушкаревой, сейчас 97 лет, но она до сих пор ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН, по сей день пишет, публикуется, консультирует учеников, участвует в проектах, изучая историю протестных движений начала ХХ века. Кстати сказать, в подобных движениях всегда были женщины. Мой отец – филолог и историк, исследователь русской культуры XVI-XVII веков Лев Пушкарев, прожил долгую творческую жизнь, занимался также и теоретическими вопросами источниковедения.

Поскольку я росла в семье историков, вокруг меня были всегда друзья родителей – тоже историки, а значит, и случайные обсуждения при встречах и беседах – дома и на даче, за столом и на прогулках. Это были разговоры об Институте истории СССР (ныне Институт российской истории РАН) и историческом факультете МГУ. Так что в плане выбора профессии можно сказать, что я была «обречена». Сейчас мой внук Гоша Пушкарев поступил на исторический факультет МГУ на искусствоведение. Это четвертое поколение Пушкаревых, которое учится на истфаке (сын мой – тоже кандидат исторических наук), и шестое, окончившее МГУ. Мой прадед в 1903 году окончил юридический факультет того же Московского университета. От изучения нашего прошлого в целом я и пришла к изучению темы, которой до меня никто, по правде сказать, и не занимался, – к женской истории.

– А что такое женское история и как вы начали ее изучать?

– В советское время никто такой научной темы, как «история женщин», не знал и признавать ее долго не собирался. Между тем мои родители тесно общались, дружили с Владимиром Пашуто, тогда таким же доктором наук и профессором, как и они сами. Позже он обзавелся «научными погонами», стал членом-корреспондентом АН СССР, а тогда – в 1970-е – был просто скрупулезным исследователем истории Древней Руси, ее внешней политики. Владимир Терентьевич был редким специалистом для советского времени, знавшим много иностранных языков. В детстве он учился в немецкой школе, потом окончил Дипломатическую академию в Москве и, в отличие от множества советских историков, часто ездил в те годы на заграничные конференции.

Он-то и принес информацию о том, что на Западе появилась модная тема, захватившая сотни исследовательниц, – женская история, история женщин. Именно Владимир Пашуто был автором самой идеи – написать диссертацию, а потом и книгу о женщинах Древней Руси.

Радзивилловская летопись, XV век. Беседа княгини Ольги с византийским императором Константином VII Порфирогенетом – Багрянородным, и крещение ее византийским Патриархом

Фото: © Рудольф Кучеров / РИА Новости

«Я вычитала 26 томов Полного собрания русских летописей»

– И как он предложил вам этим заняться, ведь получается, что вы были еще школьницей?

– Именно так, я была школьницей, училась в 9 классе. Мы жили с семьей Пашуто рядом на даче, пошли с папой и с ним в лес за грибами, и он, рассказывая о последней своей поездке куда-то в Европу на международный конгресс историков, сказал, что хорошо бы было написать исследование о древнерусских женщинах. Я тогда еще не знала, что он предлагал эту тему всем сотрудникам своего сектора, просто никто не откликнулся: специалистам было ясно, что собирать мелкие крупицы сообщений из летописей и частных актов будет очень трудоемко. Всегда удобно писать по компактному определенному источнику или отложившемуся в одном месте комплексу (фонду). Но, повторю, я тогда не знала ничего об этих обстоятельствах и буквально загорелась темой.

С идеей написать «историю русских женщин» я окончила с медалью школу, поступила на исторический факультет МГУ и с того момента (середина 1976 года) все свои доклады на каждом курсе, все выступления и самостоятельные работы, участие в археологических и архивных практиках посвящала выбранной проблематике. То есть нам говорили: «Выбирайте тему курсовой!» – и я писала о женщинах во Французской революции, о решении женского вопроса в СССР в современной историографии – иными словами, в любой проблеме искала женский аспект. Настал момент – и мне нужно было выбрать проблему для написания кандидатской диссертации. Я хотела писать о женщинах в Древней Руси, но меня никто не хотел брать с такой темой, никто не соглашался на научное руководство.

– Почему?

– Мне говорили, что постановка вопроса ненаучная, что я ее придумала, – и совершенно напрасно. Прямо так и говорили, что все это глупая фантазия, что на такую тему можно написать разве что популярную статейку к 8 Марта и опубликовать ее в третьем, мартовском номере журнала «Наука и жизнь». При этом меня спрашивали: кто эти усредненные «женщины Древней Руси»? Мне доказывали, что таких женщин не бывает, что нужно писать о ремесленницах, о крестьянках, а «женского вопроса» в давние времена не было. Стиснув зубы, я все же поступила в аспирантуру.

– Но без научного руководителя нельзя защититься, кто же помог вам?

– Меня спас Валентин Янин, который тогда еще не был академиком-секретарем (высший ранг научной иерархии в Бюро отделения исторических наук РАН, он его достиг позже), а был просто профессором исторического факультета МГУ. Он сказал мне: «Я ничего не понимаю в твоей теме, помогать не смогу, но дать свое имя – дам, чтобы ты могла писать о том, о чем задумала». И меня записали на кафедру археологии к нему. Я даже несколько раз ездила и копала берестяные грамоты, потому что среди них, как известно, есть и женские. Иногда я приходила к научному руководителю и спрашивала, что мне почитать по той или иной теме, он отшучивался: «Почитайте «Трех мушкетеров», там ведь тоже есть отношения между мужчинами и женщинами!» Так что свою диссертацию я написала абсолютно самостоятельно.

– И с какими же источниками вы работали, чтобы подобрать материалы?

– Комплекс источников был собран мной как мозаика фактов. Я вычитала 26 томов Полного собрания русских летописей – ведь тогда не было интернета, невозможно было найти информацию по тегам: только самой читать. Собирала нужное мне в Центральном государственном архиве древних актов (сейчас это РГАДА). Бесконечные тексты «сборных рукописей» – неразобранные, неописанные сборники. Эта был длительный, утомительный, кропотливый труд, который тянулся не только 3 года моей аспирантуры, но и позже. Зато книга на основе кандидатской – «Женщины Древней Руси» – вышла огромным тиражом в 100 тыс экземпляров. Ее продавали в книжных магазинах только при условии покупки какой-то иной книги «в нагрузку» – чтобы купить книгу Пушкаревой, надо было заплатить за какую-то еще, от которой магазин хотел поскорее избавиться. Такие были практики на излете советского времени. Далее вышли еще две мои монографии – о русских женщинах в XVI веке, о частной жизни русских женщин с X до XVIII века.

Ну а докторская диссертация затронула уже всю историю россиянок от древности до начала XIX столетия. Я уходила от древности ко все более поздним эпохам. Столкнулась с новой проблемой с источниками. Их оказалось так много, что было непонятно, за что ухватиться, как и что выбирать, чему верить и как проверять выуженное из текстов… И довольно часто сталкивалась с желанием управлявших издательским делом навязать их понимание прошлого. Был, например, один эпизод, связанный с татарской историей…

Фото: © Владимир Васильев / «Татар-информ»

– Какой?

– Журнал «Родина» готовил на излете советской эпохи сюжет, посвященный Золотой Орде. Я нашла дивные куски из поздних летописей, касающиеся не того, как русских женщин захватывали монголы и увозили в полон, а про то, как русские князья женились на татарках, и назвала свою статью «Они как розы, вплетенные в русский холст». Женщины-татарки очень красивые, и их красоту уподобляли цветам, вплетенным в русский холст. Такое название не понравилось редактору, он убрал его – и статья вышла под названием «Полонянки».

Общий тренд определялся стремлением подчеркнуть, какой урон нанесло иго русским землям, как оно отбросило русскую экономику назад, замедлило ее развитие. Но ведь изучая ордынское завоевание, можно найти множество примеров контаминации, слияния русской и татарской культур, их взаимного обогащения. Между тем о том, что Золотая Орда была государством образованных людей, с высокой профессиональной культурой и наукой, развитой финансовой системой, в котором жители практиковали оазисное земледелие, пользовались различными средствами коммуникации, которые можно сравнить по масштабу с морскими путями в Средиземноморье, долгое время не писалось. Не говорилось и о том, что татарские женщины были весьма образованными для своего времени, редкие из историков знали о системе образования девочек в медресе…

Фото: iea-ras.ru

«Современное поколение – едва ли не первое в истории, которое в чем-то более продвинутое, чем поколение до нас»

– Наталья Львовна, имеет ли изучение гендерной истории какое-то современное практическое значение?

– Конечно, имеет, поскольку тема межполовых социальных взаимодействий теснейшим образом связана с решением демографических проблем. Вместо взаимодополнительности (типичной для традиционного общества и традиционной семьи, где «Адам пахал, а Ева пряла») в современном мире все большее значение имеет взаимозамещаемость жены и мужа, женщины и мужчины в семье. Гендерная антропология (опирающаяся на гендерную историю) подсказывает, как и когда это было или стало возможным.

Гендерная антропология помогает понять, как возможно решение проблем малой детности в современной ситуации.

– То есть вы пессимистично оцениваете положение с деторождением у молодых россиян?

– О ситуации я сужу не по поколению своего сына, которому 41 год, а по поколению внука, которому 18. Он сам и его друзья не планируют быстро жениться и завести ребенка, а хотят подольше пожить для себя. У меня первый ребенок появился в 24 года, у моего сына в 2006 году тоже в том же возрасте. Старшее поколение заводило детей сравнительно рано, особенно если это был второй брак. Нынешние же молодые люди ориентированы на более позднюю детность. В социологии этот феномен называется «отложенное родительство». Для современного администрирования, составления бюджетов, социального прогнозирования знание особенностей гендерных процессов абсолютно необходимо. Нужно понимать, в каком направлении эволюционируют социально-половые отношения, чтобы не наступать на одни и те же грабли.

История российской семьи, гендерная история России убеждают, что у нас сложилась удивительная культура, которой нет в Европе и США. Она связана с тем, что у нас родители поддерживают финансово взрослых дочек и даже сыновей. Часто доходит до того, что молодой человек уже где-то работает, но работает для себя и занимается тем, что греет ему душу. Но свободно жить на это невозможно. И тут подключаются родители. Они готовы полностью его, взрослого, содержать!

Такой картины невозможно представить в США. Ты окончил школу, отпраздновал с родителями аттестат, тебе дали небольшую подъемную сумму – и все! Дальше ты уже сам – работаешь, учишься, строишь отношения... А у нас этого нет.

В России многопоколенность была, есть и будет. В этом явлении есть и позитивные черты. Только в многопоколенных семьях мы можем свои представления, ценности и идеи передавать младшим. Если мы общаемся с нашими внуками, то мы можем передать им то, что для нас ценно. Если этого не делать, то для них будет ценно то, что они нашли в социальных сетях по интересующих их темам, что сказали их друзья-приятели, «значимые взрослые» на стороне – но не мы.

Современное поколение едва ли не первое в истории, которое в чем-то более продвинутое, чем поколение до нас. Раньше деды и отцы передавали младшим свои знания и понимали, что если сейчас они научат их этому мастерству, их дети смогут существовать. Сейчас мы можем многое отдать молодым, но далеко не всему можем научить. Напротив, это мы теперь учимся подчас чему-то у более молодых.

Фото: группа «ВКонтакте» «Женская история»

– Можете назвать какие-то особенности современного поколения?

– Современное поколение не читает. Раньше, читая, мы получали модели поведения в различных ситуациях, обучались разрешению конфликтов по моделям, описанным в книгах. Мы аккумулировали эти знания из назиданий старших, учителей в том числе, из школьной программы, из художественной литературы... Читая, мы понимали, как разруливать сложные ситуации, как вести себя достойно, мы могли сформулировать, что честно, а что бесчестно, мы просчитывали это, получив книжные знания. А нынешние молодые не читают книги, не проживают того, во что эмоционально вовлекались мы. Я замечаю, что у молодых доминирует клиповое сознание, формируемое через формат shorts. Согласимся, что там тоже обыгрываются разные модели поведения. Но это не наше, не такое глубокое погружение, я сомневаюсь, что нынешние молодые эмоционально тоньше нас, старших. Но нам придется это не только признать, но и приспособиться к этому новому. Не получится только причитать и говорить, что они – не то, что мы.

Владислав Безменов, «Миллиард.Татар»