Полевая медицина Отечественной войны 1812 года – у кого она была лучше?

Слова Наполеона «армия получает от неопытных хирургов вреда больше, чем от вражеских батарей» свидетельствуют о том, что в колоссальном войске, которое французский император привёл для покорения России, медицинским вопросам должно было уделяться значительное внимание. Так оно и было. Французская система оказания помощи раненым в те времена считалась едва ли не самой передовой в мире. У её истоков стояли такие выдающиеся деятели, как Пьер-Франсуа Перси, которому приписывается изобретение носилок для эвакуации раненых с поля боя, и Доминик Ларей, бывший главным хирургом Великой армии. Благодаря последнему ещё в конце ХVIII века во французских войсках были созданы так называемые «летучие амбулансы» – высокомобильные медицинские единицы, ныне считающиеся «предтечами» не только военно-медицинской, но и гражданской службы Скорой помощи. Представляли они из себя двухколесные фургоны, экипаж которых состоял из врача с двумя помощниками и медсестры. Эта бригада могла не только оперативно доставить получивших ранение солдат и офицеров в тыл, но также и произвести необходимые медицинские манипуляции над ними (вплоть до несложных хирургических операций) на месте. В российской армии медицина как таковая появилась во времена Петра Великого. Решительные шаги к улучшению её качества были предприняты как раз непосредственно перед началом Отечественной войны, когда в структуре управления действующей армией был впервые создан медицинский департамент. Сделано это было по инициативе тогдашнего военного министра Михаила Барклая де Толли, а возглавил новое ведомство Яков Виллие. На самом деле звали этого выдающегося человека Джеймс Уайли, поскольку по происхождению он был шотландцем. Тем не менее спасал он жизни русских солдат – как лично, проводя операции под вражеским огнём, так и путем создания системы военно-полевой медицины, не то что не уступавшей французской, а значительно её превосходившей. Вот тут, собственно, можно уже переходить и к сравнению. Благодаря созданию им революционной для того времени «дренажной» системы медицинского обеспечения войск, спасение и лечение раненых было у защитников нашего Отечества более организованным и эффективным, нежели у захватчиков. Виллие разделил все подчиненные ему госпиталя на развозные, подвижные и главные военно-временные. Как несложно догадаться, в первых оказывалась неотложная помощь, во вторых – осуществлялись оперативное вмешательство и первичное лечение. Окончательно ставили на ноги воинов уже в учреждениях третьего типа, находившихся вдали от переднего края. Хвалёный французский «амбуланс» рассчитан был на транспортировку всего одного человека. Русские же лазаретные кареты были четырёхколёсными и вмещали в себя по 6 раненых! Недаром смертность среди тех, кто получил ранения на поле боя, в наших войсках колебалась от 7 до 17 %, что в то время было очень низким показателем. Немаловажным отличием было ещё и то, что у французов военные медики делились на хирургов и, собственно, врачей, которые по своей квалификации были намного ближе к фельдшерам. Русские военные врачи, по сохранившимся историческим данным, имели гораздо лучшую подготовку и были «универсальнее» французских коллег. В пользу такого вывода говорит весьма характерный факт: оба главных военных медика – и Ларей, и Виллие – находились во время войны в самой гуще боёв и оперировали прямо на поле брани. Ларей при этом гордился своей способностью ампутировать повреждённую конечность за 7 минут. У Виллие же на эту жуткую, но порой спасительную операцию уходило всего 4 минуты, что однозначно свидетельствует о более высокой его квалификации. Вот, кстати, об ампутациях... Хирурги армии Наполеона норовили оттяпать любую повреждённую солдатскую конечность – вплоть до сломанной. Так было быстрее, проще и легче. У них это называлось «активным методом лечения». Наши же медики были в данном отношении куда гуманнее и придерживались «консервативной методики». Перебитые руки-ноги они не отнимали напрочь, а клали в лубки, умудряясь таким образом врачевать даже повреждения костей черепа и возвращать к нормальной жизни многих раненых солдат, во французской армии становившихся инвалидами. Немаловажным моментом была и мощнейшая система профилактики заболеваний, имевшаяся в русской армии. Эпидемии, вспыхивавшие во время тогдашних войн, порой уносили гораздо больше жизней, чем пули, ядра и штыки. Доподлинно известно – в многотысячных потерях армии Наполеона, имевшихся к началу Бородинского сражения, убитые и раненые в боях составляли меньшую часть. Намного больше завоевателей сгубили дизентерия, тиф и прочие хвори. Наша армия в этом отношении была гораздо благополучнее. Говоря о военно-полевой медицине 1812 года, следует помнить, что тогдашнее её состояние было, по нынешним меркам, зачаточным. Антибиотики, любые средства анестезии и антисептики, вплоть до дезинфекции хирургических инструментов – всё это было в далёком будущем. Да что там – до марлевых повязок, позволяющих ранам и травмам «дышать» додумались ещё не скоро. Труд врача на войне того времени был не просто каторжным по своей физической нагрузке. С точки зрения современных людей, он представлял из себя пребывание в эпицентре ада, состоявшего из ужаса, боли и неимоверных страданий, облегчить которые медик зачастую был не в состоянии. Около 700 русских врачей, фельдшеров, студентов медиков, по большей части вступивших в ряды армии добровольно, прошли дорогами Отечественной войны, спасая чужие жизни и не щадя собственных. Вечная им слава!