О Майданеке, в отличие от Аушвица, молчат. Знаете почему?

28 января возле бывшего лагеря смерти Майданек открыли памятник греко-католическому священнику Емельяну Ковчу, уроженцу Ивано-Франковской области. В сентябре 1943 года немцы бросили Ковча в Майданек за то, что он спасал от уничтожения евреев, обращая их в униатство и выдавая свидетельства о крещении, выписанные на украинские имена. Свою пастырскую миссию Ковч продолжил и в лагере смерти, снискал среди узников прозвище «пастырь Майданека». В апреле 1944 года тяжелобольного Ковча отобрали на лагерной селекции в газовую камеру, а потом сожгли в крематории.

Соглашаясь на памятник Ковчу возле лагерных ворот, администрация музея «Майданек» нарушила устав музея, запрещающий персональное увековечивание одной из жертв лагеря этой фабрики смерти. В Майданеке только по российским данным было убито более 300 000 человек, всего через лагерь прошли 1,5 млн — вполовину меньше, чем через Аушвиц-Биркенау. Поэтому запрет на персонализацию одного выдающегося узника, ранее бытовавший в Майданеке, выглядит более чем логично. Например, узником Майданека какое-то время был Дмитрий Карбышев — не менее выдающаяся личность для лагерного Сопротивления нацизму, чем Ковч. Для бюста каждому узнику, который не лишился в Майданеке совести, не хватит всей земли бывшего концлагеря.

В плане глорификации трагедии и героизма узникам Майданека повезло куда меньше, чем узникам Аушвица. Число документальных и художественных фильмов про Аушвиц, снятых в разных странах, сейчас, наверное, более сотни. Под мемуары, исследования, публицистику, художественную литературу про Аушвиц потребуется большой библиотечный корпус. И это только под литературу на русском языке. Майданек известен русскоязычной общественности куда меньше, чем Аушвиц.

«Славянам и евреям в Люблине делать нечего»

Летом прошлого года исполнилось 78 лет со «дня рождения» Майданека. 20 июля 1941 года шеф СС Генрих Гиммлер дал приказ о строительстве в Люблине лагеря на 5 тысяч узников. По проекту СС, узники лагеря должны были создавать в Люблинском округе польского генерал-губернаторства инфраструктуру для нужд войск СС, которые в составе дивизий вермахта уверенно продвигались вглубь СССР. Окрестности Люблина должны были покрыться сетью фабрик по пошиву обмундирования и обуви, производству оружия и боеприпасов. Сам Люблин по планам СС должен был превратиться в город эсэсовцев из рейха и их семей, где славянам, а тем более евреям делать нечего.

До войны 40 тысяч евреев Люблина составляли треть населения города. Евреи Люблина, а также «политически неблагонадежные» поляки стали первыми узниками Майданека. Ядро будущего лагеря смерти — небольшой лагерь на Липовой улице, возле старого кладбища. 27 сентября 1941 года начальник строительного управления СС группенфюрер Ганс Каммлер издал распоряжение о расширении объема работ в Майданеке. Вместо расчета на 5 000 человек, как было предусмотрено ранее, концлагерь должен был вмещать 50 000 человек. Каммлер ссылался на приказ из Главного управления имперской безопасности (РСХА). В РСХА подверстали генплан до 50 000 человек узников буквально за несколько дней, в большой спешке.

На решение повлияла круто изменившаяся обстановка на Восточном фронте. 15 сентября 1941 года танковые группы Хайнца Гудериана и Эвальда фон Клейста соединились под Полтавой, взяв в окружение части Юго-Западного фронта Красной армии. 19 сентября немцы вошли в Киев. В так называемом Киевском котле попали в плен около 700 тысяч советских солдат и офицеров. Повальный мор пленных красноармейцев в шталагах, где из строений порой был только периметр колючей проволоки, прекрасно вписывался в нацистскую политику по обезлюживанию СССР. Но к осени 1941 года в СС сочли непозволительной роскошью для советских «недочеловеков», что они умирают в плену «просто так», вместо того, чтоб перед смертью побыть дармовыми рабами Третьего рейха.

Осенью лагерь в Люблине отодвинулся за несколько километров к востоку от Липовой улицы — к району Татары. Место, где вырос лагерь, в городе называли Майданек-Татарский или просто Майданек. Место обустройство лагеря было выгодно с точки зрения логистики. Вблизи проходили железнодорожные пути, так что узников можно было привозить на вокзал Люблина и оттуда либо гнать до лагеря в пешем строю, или везти на грузовиках. Майданек оказался в окружении автотрасс, что также было выгодно с точки зрения транспортировки узников, нужных лагерю грузов и отправки из Майданека в Германию награбленных у узников вещей. Северная граница лагеря прилегала к шоссе Люблин — Хелм — Львов. Вдоль этой трассы находились крупнейшие фабрики смерти в Польше — Треблинка, Бельжец и Собибор.

Близ Люблина «удачно расположились» многие шталаги для советских военнопленных. В СС рассчитали и такой фактор, как вербовка из военнопленных будущих коллаборационистов. В 34 км. к юго-востоку от Люблина, в деревне Травники, в августе 1941 года был создан учебный лагерь, где из изменивших Родине советских военнопленных делали вспомогательную полицию для охраны гетто и концлагерей. Вблизи лагеря был шталаг, где умирали под открытым небом другие военнопленные. После трехмесячных курсов выпускник должен был сдать единственный экзамен — убить узника из соседнего шталага. После экзамена выпускнику вручали обмундирование серо- черного цвета (за которое этих полицаев прозвали «тараканами»), винтовку системы Маузера, вещевое довольствие и командировали по разнарядке в один из лагерей смерти.

Полицаи-травниковцы в первые годы существования Майданека вместе с предателями из Литвы охраняли лагерный периметр, несли конвойную службу на вышках и внутри лагеря, принимали участие в расстрелах. В лагере травниковцев называли украинцами. Выходцев с Украины там было много, но реально травниковцы — это предательский интернационал с русским языком межнационального общения. Вербовкой в полицаи своих узников занимались и внутри Майданека. К исходу 1941 года несколько комфортных бараков в лагере было отведено предателям из числа советских военнопленных. Опять же, поскольку там большинство составили те, кто называл себя украинцем, бараки прозвали «украинскими». В 1942—1943 годах, как сообщают польские документы, эти украинцы покинули лагерь, пошли во вспомогательную полицию и дивизию СС «Галичина». Литовцы наживались на страданиях узников. В Майданеке (как и в Аушвице) всегда не хватало узникам питьевой воды. У полицаев и эсэсовцев ее было вдоволь. Когда евреи из Словакии или Греции, чудом избежав на лагерной платформе отбора в газовую камеру, изнывали от жажды в карантинном бараке, литовцы были тут как тут. За кружку воды они требовали у евреев все ценное, что те могли сохранить: кольца, часы, спрятанные деньги и другие ценности.

Майданеку предназначалась фабрики смерти для огромной территории — от восточной Польши до Украины, Белоруссии и западных областей России. Нити управления комбинатом по массовым убийствам и расчеловечиванию находились у бригадефюрера (потом группенфюрера) СС Одило Глобочника, с лета 1941 года — начальника СС и полиции в Люблинском округе, а фактически реального хозяина этой территории. Глобочник — старый нацист из Австрии, уволенный с должности гауляйтера Вены за взятки и крупные хищения — воспринимал вверенный ему округ как свое личное государство.

В беседах с другими офицерами СС Глобочник стал раскрывать свои истребительные планы насчет евреев и славян сразу же после нападения на Польшу. Комендант Аушвица Рудольф Хесс презрительно посмеивался над планами Глобочника истребить евреев вплоть до Урала. Когда был создан Майданек, Хесс называл Глобочника мясником и свиньей (из-за ужасной антисанитарии в лагере). Глобочник и Хесс — два соперника в нацистском «чемпионате» по «окончательному решению еврейского вопроса». Борьба между ними усилилась, когда в 1943 году губернатором Люблинского округа стал Рихард Вендлер. Сестра Вендлера приходилась женой родному брату шефа СС Гиммлера. Между Аушвицем и Майданеком Вендлер отдал предпочтение последнему, всячески улучшал технологии лагеря по умерщвлению людей. После войны СССР и Польша требовали судить и казнить Вендлера. Однако ж Вендлер умер в 1972 году в Мюнхене как успешный адвокат и столп баварского общества.

«Прибыли первые недочеловеки»

В польской литературе можно прочесть, что уже в 1941 году в Майданеке строили бараки с множеством больших окон, водопроводом и канализацией. Что-то похожее на современные общественные туалеты в лагере появилось только к исходу 1943 года. До этого узники испражнялись в ведра и выгребные ямы. Вода, как уже было сказано, была в дефиците. Хозяева лагеря ворочали миллиардами, в лагере узники постоянно что-то строили и переделывали. Но эсэсовские шефы лагеря больше воровали и убивали, чем производили, и потому инфраструктура лагеря никогда вовремя не поспевала за потоками прибывших в лагерь очередных узников. Обычный барак, переоборудованный из конюшни, вмещал от силы 250 человек, а по прибытии большого эшелона его набивали до 800 и 1000 человек. Из-за этого в бараке еще больше распространялись тиф, чесотка и другие болезни. Весной 1943 года партию женщин и детей из Варшавского гетто за неимением свободного барака загнали в барак, куда при норме в 250 человек напихали 1500. Среди варшавянок были беременные, которые рожали прямо на загаженном экскрементами и грязью полу барака. Похожая картина была, когда весной того же 1943 года в лагерь пригнали эшелон с женщинами и детьми из Белоруссии, захваченными во время акций по уничтожению партизан. Кого не убили голод, пули и газ, тот умер от сыпного тифа и дизентерии.

Советских военнопленных из эшелонов осени 1941 года загнали в Майданеке под открытое небо. Мисками для еды, а то и голыми руками они вырыли в себе землянки. Обитатели этих ям были обречены на медленную смерть от голода, холода и болезней. А также от побоев и выстрелов охранников за малейшее нарушение жестокого лагерного распорядка.

«Осенью прибыли первые недочеловеки которых поместили сюда. Тогда они жили в выкопанных ямах под землею. Когда они прибыли, уже шел снег. Не было не видно ничего, но один свисток, и все они выстраивались у своих ям», — рассказывал после войны на допросе Герман Хакман, гауптштурмфюрер СС, с августа 1941 по сентябрь 1942 года служивший в Майданеке шутцхафтлагерфюрером (заместитель коменданта, ответственный за содержание заключенных).

Советские узники должны были вместе с поляками и евреями благоустраивать лагерь смерти. Но работа в лагере довершала начатое в сырых ямах лагерей для военнопленных, где люди порой жевали поясные ремни, чтобы утолить голод, и нормой было людоедство. Из советских узников первого этапа в Майданеке никто не выжил.

Лагерь делился на отделы — поля . Каждое поле — концлагерь внутри концлагеря, со своей комендатурой, санчастью, хозяйственными помещениями. Начальником поля от СС был фельдфюрер (от немецкого Feld,поле), унтер-офицер СС. Количество заключенных на поле контролировал раппортфюрер поля (по аналогии с раппортфюрером лагеря). Рабочими командами заведовал арбайтсфюрер поля. Санчасть поля с главным врачом- эсэсовцем во главе по структуре повторяла медицинский отдел комендатуры Майданека. Каждое поле имело автономную иерархию функционеров из заключенных. Высшая ступень — староста поля или фельдэльтер, далее блокэльтер — староста барака, старший по комнате в бараке — штубенэльтер и на самом низу — писари, переводчики, итд.

Привилегированное положение занимали курьеры при комендатуре — лойферы (от немецкого laufen, бегать). За аристократов держали и барачных уборщиков — ведь они работали под крышей, в тепле, могли что-то «организовать». «Организовать» — концлагерный термин, обозначающий кражу или обмен еды, сигарет (концлагерной валюты), лекарств и всего ценного для узников. Уборщики становились для своих соседей по блоку невольными мучителями. Перед подъемом — в 4 утра, уборщики должны были начисто протереть полы в бараках и принести бурду из жженой брюквы — концлагерный «кофе». За эти хлопоты уборщики брались в 3 часа утра и чтобы поскорее все сделать, громко бранились, стучали швабрами об пол, гремели котлами с «кофе». Из-за этого шума каждой ночью узники страдали рваным сном. В отдельных случаях рваный сон в сочетании с нечеловеческим бытом концлагеря доводил до тяжелых неврозов, а затем до сумасшествия. Сумасшедших «лечили» как и остальных тяжелобольных — газом и расстрелами.

После отбоя (21.30) и до подъема полными хозяевами полей были заключенные-функционеры. По части жестокости они могли дать фору многим эсэсовцам. Поэтому узники были напряжены даже когда спали. В любой момент подвыпившие капо могли ворваться в барак и начать свои жестокие «шутки». К утру эти «шутки» заканчивались тем, что из барака во время поверки выносили больше трупов, чем это предусматривалось ежедневными «нормами» по смертям от голода или болезней. У старост блоков существовало обыкновение вышвыривать больных и ослабевших узников на улицу — умирать в холоде и грязи под одобрение узников, радующихся, что они поживятся пайком брошенных умирать.

Старосты полей и прочие «аристократы» набирались из немецких уголовных преступников, свезенных из Бухенвальда, Маутхаузена и других концлагерей. В 1943 году на поле № 2, где размещались советские военнопленные, старостой поля назначили изменника Родины Ероша Муратова, выходца из Узбекистана.Жестокость к узникам напыщенный и туповатый Муратов сочетал с рабским преклонением перед немцами и вообще всем лагерным начальством. Прослышав, что Гитлер дает поблажки узникам-мусульманам, Муратов развел нацистскую пропаганду среди татар, узбеков, казахов, таджиков… Будучи алкоголиком, Муратов долго хвастался после того, как однажды ему удалось выпить водки с начальником поля унтерштурмфюрером Вилли Совальским, у которого Муратов был личным стукачом. За «работу» Муратову дали право раз в неделю посещать в Люблине бордель для «неарийцев». Но Муратов отказался. Он был гомосексуалистом и имел на своем поле целый гарем.

Интересным персонажем был арестованный за членство в СДПГ молодой врач из Швейцарии Отто Гетт. Гетт был лагерным аристократом, старшим врачом ревира — лазарета для узников на поле № 2. Гетт изо всех сил прислуживал эсэсовцам, морил голодом пациентов ревира, уличенных в малейшем нарушении распорядка: например, за хранение зажигалок. Социал-демократ Гетт о советских людях судил по гитлеровской пропаганде — как о дикарях. Гетт счел проявлением наивысшей гуманности, когда для лечения больных красноармейцев СС в Люблине выделили… таблетки от болезненных менструаций и контрацептивы. Немецкое начальство считало, что лечить советских военнопленных — непозволительная роскошь и преступление перед немецкими солдатами на фронте. Начальником госпиталя, где работал Гетт, был эсэсовец Петер Грун — бывший полицейский, массовый убийца евреев и запойный пьяница. Грун обожал раболепие, и этим пользовался Гетт, который вертел своим тупоумным начальником как хотел. Гетт жил роскошной для узника жизнью, собирался дожить до конца войны в лагере, а потом поехать в Китай. Там он хотел ставить опыты на живых китайцах, чтобы потом стать профессором медицины в США. В лагере у Гетта было сколько угодно книг по медицине, наворованных в эшелонах с узниками. Своему отцу Гетт посылал из лагеря посылки с награбленными вещами.

Врачи из СС узников в Майданеке не лечили. Их интересовали только функционирование газовых камер и крематориев, а также селекция — отбор больных и ослабевших на умерщвление. «На газ», в частности, отправляли тех, у кого были язвы на ногах. Поражения ступней и суставов ног возникали от лагерной обуви — деревянных сандалий или полуразвалившихся башмаков, которые носили, только подвернув ноги старыми тряпками, в любое время года. Узники нередко воровали обувь у своих товарищей, чтобы потом выменять на хлеб. Пара дней на холоде и в грязи без обуви — и человек был кандидатом в крематорий. Пища из брюквенной баланды, куда подмешивали толченое стекло, хлеба с конскими каштанами и гнилой колбасы провоцировала колиты и энтериты, от которых до крематория также было рукой подать. Ложками пользоваться было нельзя, баланду пили прямо из мисок. От голода узники ели что угодно, вплоть до отбросов с мусорных свалок.

Коменданты воруют, узники умирают

В июле 2019 года, в 75-ю годовщину освобождения Майданека, в издательстве «Пятый мир» вышел сборник «Майданек. Исследования, документы, воспоминания». Составители книги — военные историки Константин Пахалюки Леонид Терушкин. В работе над книгой принимал участие известный израильский исследователь нацистских преступлений Арон Шнеер. Автор этих строк был консультантом и литературным редактором.

Приведенные в сборнике факты иллюстрируют, почему Майданек с момента своего рождения вплоть до закрытия был погружен в атмосферу жестокости и садизма, от которых трясло и многих эсэсовцев.

С сентября 1941 года по июль 1942 года комендантом Майданека был штандартенфюрер СС Карл Отто Кох, первый комендант Бухенвальда. В то время антикоррупционная комиссия СС в Бухенвальде выявила за Кохом крупные хищения. Награбленные в концлагере богатства Кох тратил на свою жену Ильзе (ту самую, которая делала из человеческой кожи абажуры) и любовниц. Жена Коха прослыла в лагере не меньшей садисткой, чем ее муж. Кохов ненавидели как заключенные, так и эсэсовцы. Ревизоры из СС дознались, что Кох убил лагерного врача, который лечил коменданта от сифилиса. Одним словом, по парочке Кохов давно плакал суд СС. Но Кох был любимцем Гиммлера и фанатичным нацистом. Хода делу против него не дали, а Глобочник спас Коха, взяв его комендантом в Майданек. Вместе с Кохом в лагерь прибыл и его адъютант в Бухенвальде Хакман — молодой щеголь и брутальный садист. Дисциплину в лагере Кох построил по привычному для него садистскому укладу, какой был в Бухенвальде. У эсэсовцев Генрих стучал на Ганса, чтобы его не выдал Петер, а страх друг перед другом все они вымещали на заключенных.

Для слабого заключенного, если он психологически ломался, лучшим лекарством было найти еще более слабого и затравить его — так у него был шанс повысить свое положение в лагерной иерархии. Само собой, в садизме между собой соревновались капо. Милосердие капо к узникам в глазах СС считалось плохой работой, наказывалось побоями, разжалованием в простые узники, водворением на покрытый вшами и клопами бумажный матрас на трехярусных нарах.

Кох в Майданеке остался верен себе — воровал направо и налево. Комендант однажды приказал убить уколом эвипанума капо — тот был замешан в аферах коменданта. На работе заключенные больше умирали, чем что-то делали полезного. Но лагерь был сочтен Глобочником образцово-показательным. На комендантство Коха пришлось Ванзейское совещание. В апреле 1942 года в Майданеке появилась первая стационарная газовая камера. Но по мощностям «машинам смерти» в Майданеке до комбината смерти в Аушвице было безнадежно далеко. Не желая отставать от Аушвица, Глобочник распорядился пригонять для «газации» людей душегубки. Впоследствии в лагере ввели в строй несколько новых газовых камер. К весне 1944 года — боям Красной Армии за Люблин — в Майданеке планировали «догнать и перегнать» Аушвиц по газовым камерам и крематориям. Глобочник, отчасти из желания выпендриться перед своими соперниками из Аушвица, предпочитал «Циклону Б» угарный газ.

Сжигали трупы в Майданеке по своему «ноу-хау». На заре Майданека под кремацию трупов худо-бедно приспосабливали печь для сжигания мусора. Максимум эта печь могла за сутки сжечь 48 тел. К весне-осени 1942 года, когда в лагерь стали отправлять для уничтожения эшелоны с евреями из Европы, старая мусорная печь была непригодна для столь больших кремаций. Тогда в Майданеке стали сжигать тела так, как это делали в Собиборе и Треблинке. На дно огромного котлована укладывалась решетка из металлического лома. На нее слой бревен, далее слой трупов, потом снова бревна, и до той поры, пока верхний слой этого «пирога» не достигнет поверхности земли. Потом костер обливали отработанным горючим и поджигали. От таких костров по всему лагерю разносился смрад, вызывающий рвоту и потерю сознания. Только в конце 1943 года берлинская фирма «Кори» построила в Майданеке большой крематорий с пропускной способностью до 2 тысяч трупов в сутки. Но и этого крематория не хватало в период массовых экзекуций — например, когда 3 ноября 1943 года в Майданеке расстреляли около 19 000 евреев из узников лагеря и окрестностей Люблина. Эту операцию немцы назвали «Праздник урожая».

В «Празднике урожая» участвовал начальник лагерных крематориев обершарфюрер СС Эрих Мусфельдт. Мусфельдт мог заживо сжечь женщину и разорвать пополам голыми руками младенца. Встречаясь со знакомыми эсэсовцами на улице лагеря, Мусфельдт вместе приветствия говорил: «Когда же ты ко мне в печку попадешь?». Когда в августе 1944 года Майданек был окончательно освобожден советскими войсками, Мусфельдт был в Аушвице — руководил там уничтожением венгерских евреев. В Аушвице он устраивал молоденьким эсэсовкам экскурсии по газовым камерам и крематориям, топча сапогами убитых им детей.

В 1943 году в Майданек прибыл не меньший садист, чем Мусфельд — оберштурмфюрер Антон Туманн, начальник отдела комендатуры по содержанию заключенных. В жаркие месяцы Туманн запрещал узникам пить воду и мыться, в холодные — носить теплую одежду и шапки. Туманн вставал в 4 утра, как и узники, и мог лично нагрянуть в любой из бараков. Он лично присутствовал при расстрелах, убийствах в газовых камерах, кремации. Про него говорили: он будет мучиться целый день, если с утра натощак никого не убьет. В еще теплой после кремации трупов печи Туманн однажды испек себе на ужин гуся. В марте 1944 года Туманна перевели в Аушвиц, на одном из сохранившихся фото он отдыхает на пикнике вместе с «ангелом смерти» Йозефом Менгеле. С февраля 1943 по март 1944 Туманн был фактическим комендантом Майданека и серым кардиналом при коменданте. А коменданты в Майданеке тогда менялись как перчатки — все из-за их падкости к воровству награбленного у узников имущества.

Проворовавшегося Коха выгнали в августе 1942 года. Преемник Коха Герман Флорштедт был казнен эсэсовцами за коррупцию в апреле 1945 года, в комендантах Майданека он просидел меньше года, до октября 1943 года. В промежуток между Кохом и Флорштедтом Майданеком руководил несколько месяцев Макс Кегель, бывший комендант женских лагерей Лихтенбург и Равенсбрюк.

Женский лагерь в Майданеке открылся 10 октября 1942 года. Надсмотрщиц СС для него привезли из Равенсбрюка. В этом лагере отправляли своих сотрудниц в Майданек по принципу «баба с возу — кобыле легче». В Польшу поехали полуграмотные мужиковатые особы с уголовными повадками. Эсэсовки из Равенсбрюка, где были относительные чистота и порядок, приходили в ужас от непроходимой грязи и неустроенности Майданека и срывали злость на узницах. Самыми страшными палачами среди ауфзеерок (надзирательниц) считались Хильдегарда Лехерт, Алиса Орловски, Гермина Браунштайнер(кличка Железная Лошадь, забивала узниц насмерть ногами) и начальница женского лагеря Эльза Эрих. Под стать себе ауфзеерки набирали женщин-капо. Женский лагерь за всю историю Майданека был в бытовом плане куда хуже оборудован и более перенаселен, чем мужской. Непосильный труд, садистский режим и опасная для жизни пища приводили к прогрессирующей дистрофии и смерти.

Голод склонял многих женщин продавать себя другим узникам за хлеб и другую еду. Соития происходили в пустых зданиях — например, в заброшенных туалетах и банях — и по лагерным правилам карались. Обнаруженную парочку могли провести голыми перед строем узников к станку для порки или даже к виселице. Правила строго запрещали любое общение мужчин с женщинами, включая близких родственников. С женщинами размещались маленькие дети. Эсэсовки забавы ради играли с симпатичными или одаренными детьми, кормили и одевали их. Но когда «живая игрушка» надоедала, ее ожидала смерть.

У «травниковцев» в Майданеке были сожительницы-украинки, которые для полицаев готовили и стирали, получая в награду награбленные у узников вещи. С эсэсовцами сожительствовали польки из Люблинского воеводства — тоже не за бесплатно.

Помнить про каждого, вне зависимости от Холокоста

История Майданека — собрание фактов, чреватых ночными кошмарами. Эти факты нужно собирать, исследовать и систематизировать, во избежание пересмотра итогов Второй мировой войны, надругательства над памятью советских солдат и ренессанса нацизма в Восточной Европе. В июле 2019 года, в 75-ю годовщину освобождения узников Майданека Красной Армией, Польша вообще проигнорировала эту дату. Сегодня о Майданеке вообще вспоминают гораздо реже, чем об Освенциме. С Польшей после того, как Варшава повесила на Россию Вторую мировую войну и Холокост, к сожалению, все ясно — в свете соучастия самих поляков в Холокосте. Да и Армия Крайова убивала бежавших из концлагерей евреев и русских. Ну а другие страны?

Сегодня, когда про Освенцим говорят часто и на разных языках, очень важно не забывать и про остальные фабрики смерти. Нацизм не щадил никого, а не только жертв Холокоста. При всем уважении.