Марксизм как опиум для народов
Левые идеологи, особенно на Западе, часто говорят о том, что советский большевизм является сильным извращением марксизма.
Это было характерно для европейских марксистов типа Парвуса, критиковавших Ленина ещё в 1918 году:
Если марксизм является отражением общественной истории Западной Европы, преломленной сквозь призму немецкой философии, то большевизм — это марксизм, выхолощенный дилетантами и преломленный сквозь призму русского невежества.
(См. книгу: Александр Парвус. В борьбе за правду, М., 2017. С. 109)
Или для марксистов-радикалов типа Троцкого, обвинявших Сталина в бонапартизме и бюрократическом предательстве революции. Троцкого не устраивало даже смягчение борьбы с семьёй в СССР.
Революция сделала героическую попытку, — писал Троцкий, — разрушить так называемый "семейный очаг", то есть архаическое, затхлое и косное учреждение… Место семьи… должна была, по замыслу, занять законченная система общественного ухода и обслуживания
(См. книгу: Троцкий Л. Д. Преданная революция: Что такое СССР и куда он идёт?)
Эта неправда говорится для того, чтобы обелить Маркса и марксизм, обвинив во всех практических зверствах только якобы "русскую" большевистскую практику, опять же якобы "извратившую" великие идеи.
Человеконенавистнические идеи марксизма могли породить только человеконенавистническую практическую большевистскую реализацию. Советские большевики ничего не извращали, а были самыми последовательными, буквальными идейными "начетчиками" марксистской догмы.
Марксизм был революционным опиумом для народов, а большевики были лучшими дилерами, распространителями этой отравы для себя и других народов. Все их социальные иллюзии, одурманивающие мечтания, их идеологический "героин" были целиком синтезированы ещё Марксом в его "Манифесте", коммунисты лишь усердно распространяли его страшные формулы по всему миру.
Сумасшедшая "смердяковщина" и нравственный идиотизм Ленина
Марксовский "Коммунистический манифест" был буквально скопирован Лениным в его практике "военного коммунизма" и далее в сталинской политике вплоть до его смерти. Здесь и "классовая борьба между буржуазией и пролетариатом", и оценка крестьянства как нереволюционного, консервативного и реакционного класса, "стремящегося повернуть назад колесо истории". Здесь же и реализация "диктатуры пролетариата" совершенно по Марксу, для которого он, "пролетариат, этот низший слой нашего современного общества, не может двинуться, не может подняться без того, чтобы высшие слои официального общества целиком не взлетели на воздух".
Русское общество было буквально взорвано большевиками, чтобы все нижние слои этого общества могли "всплыть" на поверхность и развязать полномасштабную кровавую классовую войну в масштабах всего Русского мира, а далее с прицелом на мировое господство.
Прямо по пунктам "Манифеста" ленинская партия требовала признать право, мораль и религии "буржуазными предрассудками, за которыми скрывается так много буржуазных интересов". Изречение Маркса "Религия — это опиум для народа" стало смыслом отношения советского государства к религии.
Здесь же и экспроприация ценностей, и национализация, для того чтобы сделать пролетариат правящим классом. Опять же по Марксу, всё это "не может быть осуществлено иначе, как посредством деспотического посягательства на право собственности и условия буржуазного производства". При этом здесь нет никакого отмирания государства, напротив, оно у Маркса предельно тоталитарно и деспотично, как и на практике у большевиков.
И наличие широко практиковавшегося большевиками террора было уже прописано у Маркса в его "Манифесте":
Пусть правящие классы дрожат перед коммунистической революцией и насильственностью переворота и прихода к власти тоже: цели могут быть достигнуты только насильственным ниспровержением всех существующих социальных условий.
В советской практике не получилось лишь перманентной революции и столь же бесконечно продолжающейся коммунистической диктатуры, просто в силу того факта, что одурманивающие свойства коммунистического "опиума" имеют свои пределы. Сколько ни делай социальных "инъекций"-революций, общество, как и природа, начинает, как после пожара, восстанавливать ровно ту же социальную структуру, какую революционеры так яростно желали уничтожить. Социальная неизбежность внемарксистской структуры общества, как её ни уничтожай, будет вырастать вновь и вновь из национальной психологии.
Почему советский строй был безнадёжно плох?
Именно следование и даже определённое буквоедское следование марксовым идеям привела Ленина и его партию на грань краха советского хозяйства, показала самим коммунистам неприменимость жёсткого марксистского подхода к реальной жизни. Именно экономический тупик "военного коммунизма" привёл к необходимости отказаться от проведения жёсткой марксистской догмы в жизнь советского общества и перейти к НЭПу. Но как только общество начало возвращаться к естественным собственническим инстинктам, партия ликвидировала НЭП как политически опасный для своей власти. И марксизм в практике Сталина возвращается к своим догмам, к "построению социализма и перехода к коммунизму".
Интересно, что такая марксистская практика привела не к уничтожению капитализма, а его огосударствлению, то есть построению жестокого, тоталитарного государственного капитализма.
Маркс, как и большевики, был приверженцем террора. Так, после убийства Императора Александра II он писал своей дочери Дженни, что террор "был исторически неизбежным способом действия, обсуждать моральность или неморальность которого так же бесполезно, как обсуждать моральность или неморальность землетрясения на Хиосе".
Так что алиби у Маркса, якобы идейно не виновного в большевистских практиках, нет и быть не может. Большевики были последователями, буквально "верующими" в Маркса, которым не приходило в голову проводить какую-либо ревизию его учения. Они, напротив, жестоко карали всякого, кто позволял себе сомневаться или даже просто трактовать иначе учение Маркса. Это было величайшим преступлением против советской власти, ревизионисты и уклонисты всех мастей кончали жизнь в концлагерях и у расстрельной стенки.
Часто любят ссылаться на слова Маркса, сказанные им как-то Лафаргу по поводу французских марксистов: "Если что несомненно, то это то, что я не марксист". Но эта фраза относилась к его тактическим расхождениям с геддистами, представителями Французской рабочей партии, последователями Жюля Геда. Теоретиком этой партии и был Лафарг.
Нет никакой возможности говорить о двух Марксах. Одном — революционном, написавшем "Коммунистический Манифест", а другом — эволюционном, авторе "Капитала".
К. Маркс и Ф. Энгельс в типографии проверяют печать "Мнифеста коммунистической партии". Фото: www.globallookpress.com
Социализм и коммунизм для Маркса и для советских большевиков были лишь этапами одного и того же коммунизма. Социализм был лишь низшей фазой коммунизма, стремившейся к высшей.
Вся разница между фазой социализма и коммунизма в разрыве фазы вознаграждения на труд. В социалистической фазе распределения по "труду" вознаграждение связано с трудом. В коммунистической фазе распределения "по потребностям" вне зависимости от выполненного "труда" марксистам казалось возможным разорвать прямую связь вознаграждения с выполненным трудом. И каким-то невообразимым способом стимулируя труд формулой "от каждого по его способностям", заявить о построении коммунистического общества.
Ужас марксизма и его большевистской практики в том, что эти люди, одурманенные своим тяжёлым идеологическим "героином", стремились к власти не для того, чтобы усовершенствовать то общество, в котором они жили. Они делали революцию, чтобы имеющееся общество со всей его исторически сложившейся социальной сложностью взорвать изнутри, а затем полностью утилизировать.
Эти классовые террористы были "патологоанатомами", проводившими вскрытие живых социальных организмов, неся им смерть.
У Маркса, как и далее у большевиков, вся сложная социальная структура общества, упрощалась до двух враждебных лагерей: пролетариата и буржуазии, под именем которой понималось всё остальное общество.
"Научность" подобного подхода марксизма сродни "законности" воров в законе. Такая "научность" научна только внутри марксистского партийного сообщества, как и "законность" воров в законе законна только в их воровских группах.
Обещание полной социальной справедливости при апелляции к самым низменным инстинктам масс ближе к бандитским сообществам или своеобразным псевдорелигиозным сектантским группам.
Марксизм и его порождение большевизм является социальной антирелигиозной религией, псевдорелигией. Вытравливая из своих адептов подлинно религиозные чувства, эта воинствующая религия атеизма имеет многие "священные" атрибуты: своих пророков (вождей и идеологов), свои иконы (плакаты вождей), свои священные гробницы (мавзолей), свои священные тексты (труды классиков марксизма-ленинизма), свои жития (описание жизни революционеров), даже своих еретиков (уклонисты и ревизионисты всех мастей) и т. д.
Эта жестокая антирелигизная секта гордилась тем, что в её обществе нет безработицы, забывая, что и в рабовладельческом хозяйстве, и на каторге тоже не бывает безработицы.
Маркс и большевики обещали всему миру создать общество свободных людей. В реальности же коммунисты смогли создать коротковременное советское общество, разбитое на правящую партию и сбитый для лучшего партийного руководства в рабочие коллективы "советский народ". "Советский народ", который как только увидел очередное перестроечное брожение в партийных правящих слоях, пожелал разбежаться по национальным квартирам и вернулся из "опиумного" интернационального дурмана к национальной жизни.
Советской власти нет уже четверть века, но сам марксистский идеологический "опиум" не выведен из обращения. Нашему обществу нужно излечиться от этой опиумной советской зависимости, и светлое русское будущее станет возможным.